Ангарск - мой маяк навсегда
Фрагменты из повести-эссе
Дорогие читатели!
Мне боязно начинать лирическое повествование, посвященное любимому городу моей юности, без уверенности, что каждый из вас имеет о нем хоть самое скромное представление. Поэтому я решил начать свою повесть-эссе с очень краткой справки об Ангарске, составленной с использованием материалов Интернета. Прошу прощения у тех, кто посчитает эту справку ненужной.
Ангарск – город в Восточной Сибири. С прилегающими населёнными пунктами образует Ангарский городской округ.
Название города происходит от названия стремительно бегущей из Байкала в Енисей реки Ангары, на левом берегу которой он возведён. В этом месте в Ангару впадает река Китой. Ангарск расположен в южной, наиболее освоенной и экономически развитой части Иркутской области. В юго-восточном направлении от Ангарска, в 39 км от него, находится Иркутск, а в 100 км – озеро Байкал.
Ангарск, существующий с 1945 г., имеет высокий экономический потенциал. На областном уровне он занимает третье место после Иркутска и Братска по этому показателю. Неофициально город с момента основания называют "Город, рождённый Победой". В СМИ по отношению к Ангарску часто используется название "Город нефтехимиков".
Экономической основой города являются крупные предприятия нефтепереработки, химической промышленности, атомной и строительной отрасли.
Ангарск — один из лучших городов по уровню благоустройства в Восточной Сибири: в 2003 году он занял второе место в конкурсе на самый благоустроенный город России, а в 2005 и 2008 — первое. В 2013 году по результатам конкурса среди муниципальных образований "Самый чистый город России", проводившегося в рамках Всероссийского экологического проекта "Чистый город", Ангарск занял первое место в категории "Большие города".
Здесь действуют разнообразные учебные заведения среднего специального и высшего образования, научные учреждения. Имеются дворцы культуры, народные театры, кинотеатры, спортивные комплексы, парки и скверы.
В городе проложены 11 трамвайных маршрутов общей протяженностью около 80 км.
В Ангарске проживают около 230 тыс. человек. На 1 января 2018 года по численности населения город находился на 89 месте из 1113 городов Российской Федерации и на третьем в области, после Иркутска и Братска.
А теперь мне хочется, несколько забегая вперед, познакомить вас с давним стихотворением, которое я написал в 1954 году, учась в 10-м классе одной из школ Ангарска. Пусть вы не найдете в тех строках высоких поэтических достоинств, но, надеюсь, ощутите мою искреннюю любовь к этому юному городу. Нам, большинству одноклассников, предстояло вскоре покинуть его в надежде на новую, студенческую жизнь, поскольку тогда в Ангарске действовал единственный техникум, а высших учебных заведений еще не было.
Вот эти стихи:
Мне боязно начинать лирическое повествование, посвященное любимому городу моей юности, без уверенности, что каждый из вас имеет о нем хоть самое скромное представление. Поэтому я решил начать свою повесть-эссе с очень краткой справки об Ангарске, составленной с использованием материалов Интернета. Прошу прощения у тех, кто посчитает эту справку ненужной.
Ангарск – город в Восточной Сибири. С прилегающими населёнными пунктами образует Ангарский городской округ.
Название города происходит от названия стремительно бегущей из Байкала в Енисей реки Ангары, на левом берегу которой он возведён. В этом месте в Ангару впадает река Китой. Ангарск расположен в южной, наиболее освоенной и экономически развитой части Иркутской области. В юго-восточном направлении от Ангарска, в 39 км от него, находится Иркутск, а в 100 км – озеро Байкал.
Ангарск, существующий с 1945 г., имеет высокий экономический потенциал. На областном уровне он занимает третье место после Иркутска и Братска по этому показателю. Неофициально город с момента основания называют "Город, рождённый Победой". В СМИ по отношению к Ангарску часто используется название "Город нефтехимиков".
Экономической основой города являются крупные предприятия нефтепереработки, химической промышленности, атомной и строительной отрасли.
Ангарск — один из лучших городов по уровню благоустройства в Восточной Сибири: в 2003 году он занял второе место в конкурсе на самый благоустроенный город России, а в 2005 и 2008 — первое. В 2013 году по результатам конкурса среди муниципальных образований "Самый чистый город России", проводившегося в рамках Всероссийского экологического проекта "Чистый город", Ангарск занял первое место в категории "Большие города".
Здесь действуют разнообразные учебные заведения среднего специального и высшего образования, научные учреждения. Имеются дворцы культуры, народные театры, кинотеатры, спортивные комплексы, парки и скверы.
В городе проложены 11 трамвайных маршрутов общей протяженностью около 80 км.
В Ангарске проживают около 230 тыс. человек. На 1 января 2018 года по численности населения город находился на 89 месте из 1113 городов Российской Федерации и на третьем в области, после Иркутска и Братска.
А теперь мне хочется, несколько забегая вперед, познакомить вас с давним стихотворением, которое я написал в 1954 году, учась в 10-м классе одной из школ Ангарска. Пусть вы не найдете в тех строках высоких поэтических достоинств, но, надеюсь, ощутите мою искреннюю любовь к этому юному городу. Нам, большинству одноклассников, предстояло вскоре покинуть его в надежде на новую, студенческую жизнь, поскольку тогда в Ангарске действовал единственный техникум, а высших учебных заведений еще не было.
Вот эти стихи:
|
АНГАРСКУ ПРАЗДНИЧНОМУ
Игривое солнце смеется На окнах ангарских домов, И песня веселая льется Про счастье, про жизнь и любовь. Пусть каждый сейчас веселится, Пусть радость бушует сильней, Влюбленный пускай объяснится, А грустный пусть станет бодрей. Твой возраст на пальцах мы сложим, Но ты, словно в сказке, растешь. И в праздничный вечер погожий Красиво огнями цветешь... И коль нам придется проститься, Мы ввек не забудем тебя, Мы будем тобою гордиться, И помня тебя, и любя! |
МОСКВА – АНГАРСК
Помните, какие есть слова в одной из задушевных песен времен молодости моего поколения: "...снятся людям иногда их родные города: кому Москва, кому Париж"? Я почти всю жизнь был москвичом, столица России действительно – мой родной и любимый город. Но вот что интересно: в Нью-Йорке, где я живу по семейным обстоятельствам на старости лет, в моих снах обычно не Москва, а бескрайние просторы Сибири – "“благословенный русский край". Да, так уж сложилась моя судьба, что довелось в реальной жизни ощутить ширь, красоту и волшебный магнетизм этой бескрайней земли, от Уральских гор до чистейшего в мире "славного моря" по имени Байкал.
Там я нашел друзей на весь свой век, там возникали самые принципиальные, сложные и незабываемые моменты моего самоутверждения в делах, там я научился видеть глубинную красоту жизни через все ее сложности, противоречия, несправедливости...
Я, конечно, понимаю, что у большинства моих читателей – иные сны, и если уж снятся им города, то преимущественно не сибирские. Но верится мне, что мои лирические заметки оставят какой-то светлый след в их сердцах, потому что по большому счету это заметки о силе и неистребимости добра в нашем, человеческом общежитии, а мотивы добра не могут не быть близки каждому хорошему человеку...
Наша семья – отец, мать, мы с сестрой и бабушка – оказалась осенью 1951 года в городе Ангарске Иркутской области из-за несправедливости в судьбе отца, связанной с "еврейским вопросом". Учился я тогда в восьмом классе.
Отец поехал из Москвы в Восточную Сибирь восстанавливать новыми делами доброе имя, после того как был снят с должности директора небольшого завода экспериментальных машин по подлому наваету некоторых «доброжелателей». И восстановил он там имя свое трудной и вдохновенной работой на ремонтно-механическом заводе. И нашел там лучших – на всю оставшуюся жизнь – друзей…
Вскоре, осенью 1951 года, к нему приехала и семья. Так из мужской московской школы я попал в смешанную школу совсем юного города – спутника одновременно сооружаемого рядом с ним химического комбината.
Город тогда строили заключенные, поэтому мы постоянно видели огороженные колючей проволокой "зоны", за которыми днем кипела работа. В одной из этих "зон" можно было наблюдать весьма необычную картину. Строители трудились под живую музыку: на специальном помосте маленький духовой оркестр, казалось, непрерывно исполнял популярные мелодии. Кто-то нам объяснил эту ситуацию. Музыка "строить и жить помогает", значит, способствует производительности труда, а за ускорение стройки мужикам сокращают "срока". Поэтому они выделили из своей среды нескольких музыкантов – и дело в целом пошло быстрее...
Помните, какие есть слова в одной из задушевных песен времен молодости моего поколения: "...снятся людям иногда их родные города: кому Москва, кому Париж"? Я почти всю жизнь был москвичом, столица России действительно – мой родной и любимый город. Но вот что интересно: в Нью-Йорке, где я живу по семейным обстоятельствам на старости лет, в моих снах обычно не Москва, а бескрайние просторы Сибири – "“благословенный русский край". Да, так уж сложилась моя судьба, что довелось в реальной жизни ощутить ширь, красоту и волшебный магнетизм этой бескрайней земли, от Уральских гор до чистейшего в мире "славного моря" по имени Байкал.
Там я нашел друзей на весь свой век, там возникали самые принципиальные, сложные и незабываемые моменты моего самоутверждения в делах, там я научился видеть глубинную красоту жизни через все ее сложности, противоречия, несправедливости...
Я, конечно, понимаю, что у большинства моих читателей – иные сны, и если уж снятся им города, то преимущественно не сибирские. Но верится мне, что мои лирические заметки оставят какой-то светлый след в их сердцах, потому что по большому счету это заметки о силе и неистребимости добра в нашем, человеческом общежитии, а мотивы добра не могут не быть близки каждому хорошему человеку...
Наша семья – отец, мать, мы с сестрой и бабушка – оказалась осенью 1951 года в городе Ангарске Иркутской области из-за несправедливости в судьбе отца, связанной с "еврейским вопросом". Учился я тогда в восьмом классе.
Отец поехал из Москвы в Восточную Сибирь восстанавливать новыми делами доброе имя, после того как был снят с должности директора небольшого завода экспериментальных машин по подлому наваету некоторых «доброжелателей». И восстановил он там имя свое трудной и вдохновенной работой на ремонтно-механическом заводе. И нашел там лучших – на всю оставшуюся жизнь – друзей…
Вскоре, осенью 1951 года, к нему приехала и семья. Так из мужской московской школы я попал в смешанную школу совсем юного города – спутника одновременно сооружаемого рядом с ним химического комбината.
Город тогда строили заключенные, поэтому мы постоянно видели огороженные колючей проволокой "зоны", за которыми днем кипела работа. В одной из этих "зон" можно было наблюдать весьма необычную картину. Строители трудились под живую музыку: на специальном помосте маленький духовой оркестр, казалось, непрерывно исполнял популярные мелодии. Кто-то нам объяснил эту ситуацию. Музыка "строить и жить помогает", значит, способствует производительности труда, а за ускорение стройки мужикам сокращают "срока". Поэтому они выделили из своей среды нескольких музыкантов – и дело в целом пошло быстрее...
Ангарск первой половины 50-х годов 20-го века.
Не могу забыть первое утро моей школьной жизни в Ангарске. Занимался рассвет, но было еще довольно темно, небо пока не освободилось от звезд и луны, окна однотипных двухэтажных домов излучали электрический свет. Я шел к школе через заснеженный пустырь, рассеченный узкими утоптанными тропинками, образующими кое-где перекрестки. К одному из таких перекрестков одновременно со мной подошел по другой тропинке какой-то молодой мужчина совсем невыразительной внешности. Он внимательно посмотрел на меня и жестом предложил мне пройти вперед. Сердце мое замерло, и я пошел дальше. А он шел за мной, почти дыша в затылок. Я уже успел наслушаться от родителей об опасностях, которых якобы здесь хватает, и обреченно подумал: "Вот сейчас и закончится моя жизнь..." Однако предполагаемый бандит не спешил напасть на меня. Более того, мы дошли до школы и вошли в нее (тут уж я пропустил его вперед).
Позже я узнал, что это учитель рисования и черчения, тихий и безобидный человек, профессиональный художник с неярко сложившейся судьбой...
"ЭФФЕКТ АНГАРСКА"
У нас был замечательный класс. Его гармоничное разнообразие не нарушалось и последующим – по мере роста Ангарска – появлением новых учеников. Сегодня мне кажется, что они, попадая в наше "магнитное поле", просто становились подвластны ему. И это никому не было в тягость, потому что может ли быть кому-то в тягость светлая дружба, доброта и чуткость юных одноклассников?
Нет, мы не являли собой рафинированную, плакатно-идеальную группу молодежи. Были очень разными. Да и прошли до попадания в наш класс очень непохожие начальные этапы жизненных путей.
У двух наших сестер-одноклассниц Веры и Нины Беляковых, скромных и старательных в учебе, папа был первым секретарем Ангарского горкома партии.
У Бори Корнеева папа ранее был репрессирован, сидел в тюрьме. Помнится, был кандидатом химических наук и вот теперь оказался полезен на строящемся комбинате. Боря рассказывал, что его отец каждую ночь просыпался, уходил в кухню и подолгу курил там, о чем-то думая в одиночку...
Мой самый близкий друг Володя Стручков, добрый и строгий, пережил с мамой немецкую оккупацию в Барановичах, на западе Белоруссии, а отец его пропал без вести на фронте. Мама вышла замуж второй раз, и они с отчимом подарили ему братика.
Сестры Генриетта и Нина Терещенко – разные и самобытные натуры – жили с мамой, брошенные отцом. Их мама была подавлена несправедливостью своей судьбы, но очень старалась не демонстрировать это...
Милая Лидочка Потапова покоряла всех своей доброй улыбкой и каким-то удивительным сочетанием открытости, скромности и достоинства. Ныне присылает мне иногда по почте трогательные письма, общаемся и по Интернету. Из ее писем узнал я, что по маме она еврейка и дочь ее уже много лет живет в Израиле.
Таня Тагильцева, кумир нашего класса, наше солнышко, наш центр притяжения, жила в благополучной семье. Ее папа был назначен директором одного из заводов комбината. К сожалению, он рано умер, а с мамой ее я сердечно общался затем уже в Москве, потому что и Тане, и мне посчастливилось многие годы жить в этом прекрасном городе. Она и ныне живет там. И наша дружба с ней не гаснет, хотя в последние годы нас разделяет Атлантический океан...
Не буду утомлять читателей дальнейшим перечислением моих школьных друзей. Да, мы были очень разными. А почему же стали так дружны? Думаю, потому, что имел место некий особый эффект, который мне хочется назвать "эффектом Ангарска".
Ведь каждый из нас, оказавшись в этом городе, оставил где-то друзей и привычную жизнь. И каждый чувствовал, что для далеких теперь друзей не представляет серьезного интереса та новизна, что появилась здесь в нашей судьбе. Более того, новая обстановка, в которой мы оказались, мало им понятна, а скорее, просто чужда. У них продолжалась иная, хорошо знакомая, увлекающая их жизнь...
Ну, а нам на новом месте просто невозможно было оставаться наедине с собой: своими воспоминаниями, грустью, тайным другом-дневником, попытками переписки с прежними одноклассниками. Юность звала нас к активной и интересной жизни именно здесь. Каждый из нас хотел новой дружбы, новой радости человеческого общения. И мы с готовностью шли к сближению и единению с новыми одноклассниками, мы все вместе, можно сказать, собственными руками (а точнее, наверное, сердцами) лепили свое духовное благополучие. Мы хотели новой дружбы и сумели вылепить ее, взяв на вооружение чуткость друг к другу и – интуитивно – ту самую благотворную толерантность, о которой тогда еще даже не слышали и которая по-русски звучит, к сожалению, менее возвышенно – просто терпимость...
Вот так мне представляется бесценный эффект Ангарска в наших судьбах.
ШТРИХИ НАШЕЙ ШКОЛЬНОЙ ЮНОСТИ
Нам в Ангарске стало весело и вообще хорошо (об учебе писать не буду – дело известное). Зимой – лыжи. Особенно прекрасно было кататься с гор, стремительно съезжая в пойму нашей реки Китой, притока знаменитой Ангары... Летом – волейбол... Круглый год ходили друг к другу в гости: беседовали, пили чай, танцевали... Помню, очень любили слушать вместе по радио передачи "Театр у микрофона". Это были удивительно притягательные трансляции спектаклей ведущих театров. Слушали тихо, завороженные, и казалось, что видим все происходящее на сцене. Теперь таких передач, по-моему, нет. Мир ушел куда-то вперед. Ну и пусть...
А еще – незабываемые пикники на старице реки Китой – тихом водоеме, заполненном, вроде бы, совсем неподвижной водой. Мы устраивали пикники на первомайский праздник. Солнце уже дарило тепло, земля покрыта совсем молодой травой, комаров нет – рай! Было у нас и немного вина – не дети ведь какие-нибудь! Кстати, никто из нас не стал пьяницей. Полагаю, старшеклассников вообще не следует "пасти", как и нельзя баловать материальной вседозволенностью. Они, несомненно, размышляют по-крупному, масштабно, и на них неизмеримо сильнее каких-то специальных актов воздействия влияет ощущение правильной, достойной жизни родителей и других людей, близких их семье...
Но вернусь к пикникам. Большое впечатление производило на меня геройство наших одноклассников-коренных сибиряков. Они, пробежав по еще сохранившейся прибрежной кромке льда, бросались в жутко холодную воду старицы и с удовольствием в ней плескались. Я ни разу не решился повторить их подвиг. Намного позже узнал о клубах так называемых моржей в Москве, но по-прежнему остался в стороне от азарта таких людей. В общем, – слабак, что тут еще скажешь?..
* * *
Бывали мы в театрах и по-настоящему. С этой целью нас иногда возили в сам город Иркутск, областной центр.
Там можно было полюбоваться с высокого берега стремительной красавицей Ангарой, которая, по преданию, когда-то сбежала от своего отца, старика Байкала, к могучему юноше Енисею. Строгий отец бросил в то место, откуда она начала свой бег, огромный камень, пытаясь закрыть ей дорогу. Но это оказалось бесполезным. Она добежала до возлюбленного, судьбы их соединились – и ничто не может разорвать эти узы. До сих пор она дарит Енисею свою неувядающую красоту, чарующую чистоту, свой веселый бурный темперамент. Любовь непобедима! А верхушку Шаманского камня, бессмысленно лежащего в истоке Ангары, теперь показывают туристам.
"ЭФФЕКТ АНГАРСКА"
* * *
Дальнейшее повествование начну с повторения того факта, что наша семья – отец, мать, мы с сестрой и бабушка – оказалась осенью 1951 года в городе Ангарске Иркутской области из-за несправедливости в судьбе отца, связанной с «еврейским вопросом». Учился я тогда в восьмом классе.
Так из мужской московской школы я попал в смешанную школу совсем юного города – спутника одновременно сооружаемого рядом с ним химического комбината.
Город тогда строили заключенные, поэтому мы постоянно видели огороженные колючей проволокой “зоны”, за которыми днем кипела работа. В одной из этих "зон" можно было наблюдать весьма необычную картину. Строители трудились под живую музыку: на специальном помосте маленький духовой оркестр, казалось, непрерывно исполнял популярные мелодии. Кто-то нам объяснил эту ситуацию. Музыка "строить и жить помогает", значит, способствует производительности труда, а за ускорение стройки мужикам сокращают "срока". Поэтому они выделили из своей среды нескольких музыкантов – и дело в целом пошло быстрее...
Не могу забыть первое утро моей школьной жизни в Ангарске. Занимался рассвет, но было еще довольно темно, небо пока не освободилось от звезд и луны, окна однотипных двухэтажных домов излучали электрический свет. Я шел к школе через заснеженный пустырь, рассеченный узкими утоптанными тропинками, образующими кое-где перекрестки. К одному из таких перекрестков одновременно со мной подошел по другой тропинке какой-то молодой мужчина совсем невыразительной внешности. Он внимательно посмотрел на меня и жестом предложил мне пройти вперед. Сердце мое замерло, и я пошел дальше. А он шел за мной, почти дыша в затылок. Я уже успел наслушаться от родителей об опасностях, которых якобы здесь хватает, и обреченно подумал: "Вот сейчас и закончится моя жизнь..." Однако предполагаемый бандит не спешил напасть на меня. Более того, мы дошли до школы и вошли в нее (тут уж я пропустил его вперед).
Позже я узнал, что это учитель рисования и черчения, тихий и безобидный человек, профессиональный художник с неярко сложившейся судьбой...
* * *
У нас был замечательный класс. Его гармоничное разнообразие не нарушалось и последующим – по мере роста Ангарска – появлением новых учеников. Сегодня мне кажется, что они, попадая в наше "магнитное поле", просто становились подвластны ему. И это никому не было в тягость, потому что может ли быть кому-то в тягость светлая дружба, доброта и чуткость юных одноклассников?
Нет, мы не являли собой рафинированную, плакатно-идеальную группу молодежи. Были очень разными. Да и прошли до попадания в наш класс очень непохожие начальные этапы жизненных путей.
У двух наших сестер-одноклассниц Веры и Нины Беляковых, скромных и старательных в учебе, папа был первым секретарем Ангарского горкома партии.
У Бори Корнеева папа ранее был репрессирован, сидел в тюрьме. Помнится, был кандидатом химических наук и вот теперь оказался полезен на строящемся комбинате. Боря рассказывал, что его отец каждую ночь просыпался, уходил в кухню и подолгу курил там, о чем-то думая в одиночку...
Мой самый близкий друг Володя Стручков, добрый и строгий, пережил с мамой немецкую оккупацию в Барановичах, на западе Белоруссии, а отец его пропал без вести на фронте. Мама вышла замуж второй раз, и они с отчимом подарили ему братика.
Сестры Генриетта и Нина Терещенко – разные и самобытные натуры – жили с мамой, брошенные отцом. Их мама была подавлена несправедливостью своей судьбы, но очень старалась не демонстрировать это...
Милая Лидочка Потапова покоряла всех своей доброй улыбкой и каким-то удивительным сочетанием открытости, скромности и достоинства. Ныне присылает мне иногда по почте трогательные письма, общаемся и по Интернету. Из ее писем узнал я, что по маме она еврейка и дочь ее уже много лет живет в Израиле.
Таня Тагильцева, кумир нашего класса, наше солнышко, наш центр притяжения, жила в благополучной семье. Ее папа был назначен директором одного из заводов комбината. К сожалению, он рано умер, а с мамой ее я сердечно общался затем уже в Москве, потому что и Тане, и мне посчастливилось многие годы жить в этом прекрасном городе. Она и ныне живет там. И наша дружба с ней не гаснет, хотя в последние годы нас разделяет Атлантический океан...
Не буду утомлять читателей дальнейшим перечислением моих школьных друзей. Да, мы были очень разными. А почему же стали так дружны? Думаю, потому, что имел место некий особый эффект, который мне хочется назвать "эффектом Ангарска".
Ведь каждый из нас, оказавшись в этом городе, оставил где-то друзей и привычную жизнь. И каждый чувствовал, что для далеких теперь друзей не представляет серьезного интереса та новизна, что появилась здесь в нашей судьбе. Более того, новая обстановка, в которой мы оказались, мало им понятна, а скорее, просто чужда. У них продолжалась иная, хорошо знакомая, увлекающая их жизнь...
Ну, а нам на новом месте просто невозможно было оставаться наедине с собой: своими воспоминаниями, грустью, тайным другом-дневником, попытками переписки с прежними одноклассниками. Юность звала нас к активной и интересной жизни именно здесь. Каждый из нас хотел новой дружбы, новой радости человеческого общения. И мы с готовностью шли к сближению и единению с новыми одноклассниками, мы все вместе, можно сказать, собственными руками (а точнее, наверное, сердцами) лепили свое духовное благополучие. Мы хотели новой дружбы и сумели вылепить ее, взяв на вооружение чуткость друг к другу и – интуитивно – ту самую бесценную толерантность, о которой тогда еще даже не слышали и которая по-русски звучит, к сожалению, менее возвышенно – просто терпимость...
ШТРИХИ НАШЕЙ ШКОЛЬНОЙ ЮНОСТИ
Нам в Ангарске стало весело и вообще хорошо (об учебе писать не буду – дело известное). Зимой – лыжи. Особенно прекрасно было кататься с гор, стремительно съезжая в пойму нашей реки Китой, притока знаменитой Ангары... Летом – волейбол... Круглый год ходили друг к другу в гости: беседовали, пили чай, танцевали... Помню, очень любили слушать вместе по радио передачи "Театр у микрофона". Это были удивительно притягательные трансляции спектаклей ведущих театров. Слушали тихо, завороженные, и казалось, что видим все происходящее на сцене. Теперь таких передач, по-моему, нет. Мир ушел куда-то вперед. Ну и пусть...
А еще – незабываемые пикники на старице реки Китой – тихом водоеме, заполненном, вроде бы, совсем неподвижной водой. Мы устраивали пикники на первомайский праздник. Солнце уже дарило тепло, земля покрыта совсем молодой травой, комаров нет – рай! Было у нас и немного вина – не дети ведь какие-нибудь! Кстати, никто из нас не стал пьяницей. Полагаю, старшеклассников вообще не следует "пасти", как и нельзя баловать материальной вседозволенностью. Они, несомненно, размышляют по-крупному, масштабно, и на них неизмеримо сильнее каких-то специальных актов воздействия влияет ощущение правильной, достойной жизни родителей и других людей, близких их семье...
Но вернусь к пикникам. Большое впечатление производило на меня геройство наших одноклассников-коренных сибиряков. Они, пробежав по еще сохранившейся прибрежной кромке льда, бросались в жутко холодную воду старицы и с удовольствием в ней плескались. Я ни разу не решился повторить их подвиг. Намного позже узнал о клубах так называемых моржей в Москве, но по-прежнему остался в стороне от азарта таких людей. В общем, – слабак, что тут еще скажешь?..
* * *
Бывали мы в театрах и по-настоящему. С этой целью нас иногда возили в сам город Иркутск, областной центр.
Там можно было полюбоваться с высокого берега стремительной красавицей Ангарой, которая, по преданию, когда-то сбежала от своего отца, старика Байкала, к могучему юноше Енисею. Строгий отец бросил в то место, откуда она начала свой бег, огромный камень, пытаясь закрыть ей дорогу. Но это оказалось бесполезным. Она добежала до возлюбленного, судьбы их соединились – и ничто не может разорвать эти узы. До сих пор она дарит Енисею свою неувядающую красоту, чарующую чистоту, свой веселый бурный темперамент. Любовь непобедима! А верхушку Шаманского камня, бессмысленно лежащего в истоке Ангары, теперь показывают туристам.
О старинном Иркутске можно писать много, но я ведь заговорил о театрах, так что больше не буду отвлекаться. Там мы посещали два замечательных театра: областной драматический и музыкальной комедии, а по существу оперетты. До сих пор с некоторым удивлением думаю о подвижничестве провинциальных актеров, этих небогатых людей, вечно обремененных бытовыми проблемами, но неизменно влюбленных в искусство и годами радующих людей своим вдохновенным творчеством.
Я – заядлый театрал и категорически заявляю: иркутские театры начала пятидесятых годов были замечательные. Особенно яркими запомнились спектакли театра музыкальной комедии с участием пожилого актера Муринского, подобного великому комику Ярону в Московском театре оперетты, и молодого, тоже комического актера Каширского. Когда эти талантливые и подкупающе симпатичные исполнители появлялись на сцене, зал дружно аплодировал, нарушая динамику спектакля. Кстати, позже Каширский был приглашен в московскую оперетту – совершенно заслуженно, хотя жаль, что Иркутск лишился этой истинной звезды театра.
Мой одноклассник и один из ближайших друзей Саша Корбух, иркутянин, семья которого по какой-то причине перебралась в Ангарск, мечтал стать актером Иркутского драмтеатра и, по-моему, был бы хорош на сцене. Но, увы, стал строителем, и к тому же долго был на ответственной комсомольской работе, с которой затем, насколько знаю, не без удовольствия распрощался в пользу строительного производства.
Актером из нашего класса никто не стал. Но хорошими людьми, хочется думать, стали все. Когда мы были десятиклассниками, наша Генриетта, которую мы обычно звали просто Гетой, написала мне, пробующему себя в поэзии: "Ты станешь поэтом, а я человеком. Чем роль моя хуже поэта?"
Как она была права, самая мудрая, девочка нашего класса, которая за жизнь написала стихов намного больше, чем удалось создать мне, однако, как, впрочем, и я, не ушла в поэзию как в профессию. Сегодня ее уже нет, все свои сочинения она успела передать мне, и я опубликовал в Интернете лучшее из написанного ею...
* * *
Байкал! Это такое чудо, что даже страшно прикасаться к теме наших походов на это "славное море". Они начались в школе и продолжились в студенческие годы, когда мы приезжали к родителям на летние каникулы. В школе с нами учился Ося Гуфельд, имевший спортивный разряд по туризму и еще квалификацию инструктора по этому виду спорта. Так что в походах мы чувствовали себя достаточно уверенно.
Позже я узнал, что это учитель рисования и черчения, тихий и безобидный человек, профессиональный художник с неярко сложившейся судьбой...
"ЭФФЕКТ АНГАРСКА"
У нас был замечательный класс. Его гармоничное разнообразие не нарушалось и последующим – по мере роста Ангарска – появлением новых учеников. Сегодня мне кажется, что они, попадая в наше "магнитное поле", просто становились подвластны ему. И это никому не было в тягость, потому что может ли быть кому-то в тягость светлая дружба, доброта и чуткость юных одноклассников?
Нет, мы не являли собой рафинированную, плакатно-идеальную группу молодежи. Были очень разными. Да и прошли до попадания в наш класс очень непохожие начальные этапы жизненных путей.
У двух наших сестер-одноклассниц Веры и Нины Беляковых, скромных и старательных в учебе, папа был первым секретарем Ангарского горкома партии.
У Бори Корнеева папа ранее был репрессирован, сидел в тюрьме. Помнится, был кандидатом химических наук и вот теперь оказался полезен на строящемся комбинате. Боря рассказывал, что его отец каждую ночь просыпался, уходил в кухню и подолгу курил там, о чем-то думая в одиночку...
Мой самый близкий друг Володя Стручков, добрый и строгий, пережил с мамой немецкую оккупацию в Барановичах, на западе Белоруссии, а отец его пропал без вести на фронте. Мама вышла замуж второй раз, и они с отчимом подарили ему братика.
Сестры Генриетта и Нина Терещенко – разные и самобытные натуры – жили с мамой, брошенные отцом. Их мама была подавлена несправедливостью своей судьбы, но очень старалась не демонстрировать это...
Милая Лидочка Потапова покоряла всех своей доброй улыбкой и каким-то удивительным сочетанием открытости, скромности и достоинства. Ныне присылает мне иногда по почте трогательные письма, общаемся и по Интернету. Из ее писем узнал я, что по маме она еврейка и дочь ее уже много лет живет в Израиле.
Таня Тагильцева, кумир нашего класса, наше солнышко, наш центр притяжения, жила в благополучной семье. Ее папа был назначен директором одного из заводов комбината. К сожалению, он рано умер, а с мамой ее я сердечно общался затем уже в Москве, потому что и Тане, и мне посчастливилось многие годы жить в этом прекрасном городе. Она и ныне живет там. И наша дружба с ней не гаснет, хотя в последние годы нас разделяет Атлантический океан...
Не буду утомлять читателей дальнейшим перечислением моих школьных друзей. Да, мы были очень разными. А почему же стали так дружны? Думаю, потому, что имел место некий особый эффект, который мне хочется назвать "эффектом Ангарска".
Ведь каждый из нас, оказавшись в этом городе, оставил где-то друзей и привычную жизнь. И каждый чувствовал, что для далеких теперь друзей не представляет серьезного интереса та новизна, что появилась здесь в нашей судьбе. Более того, новая обстановка, в которой мы оказались, мало им понятна, а скорее, просто чужда. У них продолжалась иная, хорошо знакомая, увлекающая их жизнь...
Ну, а нам на новом месте просто невозможно было оставаться наедине с собой: своими воспоминаниями, грустью, тайным другом-дневником, попытками переписки с прежними одноклассниками. Юность звала нас к активной и интересной жизни именно здесь. Каждый из нас хотел новой дружбы, новой радости человеческого общения. И мы с готовностью шли к сближению и единению с новыми одноклассниками, мы все вместе, можно сказать, собственными руками (а точнее, наверное, сердцами) лепили свое духовное благополучие. Мы хотели новой дружбы и сумели вылепить ее, взяв на вооружение чуткость друг к другу и – интуитивно – ту самую благотворную толерантность, о которой тогда еще даже не слышали и которая по-русски звучит, к сожалению, менее возвышенно – просто терпимость...
Вот так мне представляется бесценный эффект Ангарска в наших судьбах.
ШТРИХИ НАШЕЙ ШКОЛЬНОЙ ЮНОСТИ
Нам в Ангарске стало весело и вообще хорошо (об учебе писать не буду – дело известное). Зимой – лыжи. Особенно прекрасно было кататься с гор, стремительно съезжая в пойму нашей реки Китой, притока знаменитой Ангары... Летом – волейбол... Круглый год ходили друг к другу в гости: беседовали, пили чай, танцевали... Помню, очень любили слушать вместе по радио передачи "Театр у микрофона". Это были удивительно притягательные трансляции спектаклей ведущих театров. Слушали тихо, завороженные, и казалось, что видим все происходящее на сцене. Теперь таких передач, по-моему, нет. Мир ушел куда-то вперед. Ну и пусть...
А еще – незабываемые пикники на старице реки Китой – тихом водоеме, заполненном, вроде бы, совсем неподвижной водой. Мы устраивали пикники на первомайский праздник. Солнце уже дарило тепло, земля покрыта совсем молодой травой, комаров нет – рай! Было у нас и немного вина – не дети ведь какие-нибудь! Кстати, никто из нас не стал пьяницей. Полагаю, старшеклассников вообще не следует "пасти", как и нельзя баловать материальной вседозволенностью. Они, несомненно, размышляют по-крупному, масштабно, и на них неизмеримо сильнее каких-то специальных актов воздействия влияет ощущение правильной, достойной жизни родителей и других людей, близких их семье...
Но вернусь к пикникам. Большое впечатление производило на меня геройство наших одноклассников-коренных сибиряков. Они, пробежав по еще сохранившейся прибрежной кромке льда, бросались в жутко холодную воду старицы и с удовольствием в ней плескались. Я ни разу не решился повторить их подвиг. Намного позже узнал о клубах так называемых моржей в Москве, но по-прежнему остался в стороне от азарта таких людей. В общем, – слабак, что тут еще скажешь?..
* * *
Бывали мы в театрах и по-настоящему. С этой целью нас иногда возили в сам город Иркутск, областной центр.
Там можно было полюбоваться с высокого берега стремительной красавицей Ангарой, которая, по преданию, когда-то сбежала от своего отца, старика Байкала, к могучему юноше Енисею. Строгий отец бросил в то место, откуда она начала свой бег, огромный камень, пытаясь закрыть ей дорогу. Но это оказалось бесполезным. Она добежала до возлюбленного, судьбы их соединились – и ничто не может разорвать эти узы. До сих пор она дарит Енисею свою неувядающую красоту, чарующую чистоту, свой веселый бурный темперамент. Любовь непобедима! А верхушку Шаманского камня, бессмысленно лежащего в истоке Ангары, теперь показывают туристам.
"ЭФФЕКТ АНГАРСКА"
* * *
Дальнейшее повествование начну с повторения того факта, что наша семья – отец, мать, мы с сестрой и бабушка – оказалась осенью 1951 года в городе Ангарске Иркутской области из-за несправедливости в судьбе отца, связанной с «еврейским вопросом». Учился я тогда в восьмом классе.
Так из мужской московской школы я попал в смешанную школу совсем юного города – спутника одновременно сооружаемого рядом с ним химического комбината.
Город тогда строили заключенные, поэтому мы постоянно видели огороженные колючей проволокой “зоны”, за которыми днем кипела работа. В одной из этих "зон" можно было наблюдать весьма необычную картину. Строители трудились под живую музыку: на специальном помосте маленький духовой оркестр, казалось, непрерывно исполнял популярные мелодии. Кто-то нам объяснил эту ситуацию. Музыка "строить и жить помогает", значит, способствует производительности труда, а за ускорение стройки мужикам сокращают "срока". Поэтому они выделили из своей среды нескольких музыкантов – и дело в целом пошло быстрее...
Не могу забыть первое утро моей школьной жизни в Ангарске. Занимался рассвет, но было еще довольно темно, небо пока не освободилось от звезд и луны, окна однотипных двухэтажных домов излучали электрический свет. Я шел к школе через заснеженный пустырь, рассеченный узкими утоптанными тропинками, образующими кое-где перекрестки. К одному из таких перекрестков одновременно со мной подошел по другой тропинке какой-то молодой мужчина совсем невыразительной внешности. Он внимательно посмотрел на меня и жестом предложил мне пройти вперед. Сердце мое замерло, и я пошел дальше. А он шел за мной, почти дыша в затылок. Я уже успел наслушаться от родителей об опасностях, которых якобы здесь хватает, и обреченно подумал: "Вот сейчас и закончится моя жизнь..." Однако предполагаемый бандит не спешил напасть на меня. Более того, мы дошли до школы и вошли в нее (тут уж я пропустил его вперед).
Позже я узнал, что это учитель рисования и черчения, тихий и безобидный человек, профессиональный художник с неярко сложившейся судьбой...
* * *
У нас был замечательный класс. Его гармоничное разнообразие не нарушалось и последующим – по мере роста Ангарска – появлением новых учеников. Сегодня мне кажется, что они, попадая в наше "магнитное поле", просто становились подвластны ему. И это никому не было в тягость, потому что может ли быть кому-то в тягость светлая дружба, доброта и чуткость юных одноклассников?
Нет, мы не являли собой рафинированную, плакатно-идеальную группу молодежи. Были очень разными. Да и прошли до попадания в наш класс очень непохожие начальные этапы жизненных путей.
У двух наших сестер-одноклассниц Веры и Нины Беляковых, скромных и старательных в учебе, папа был первым секретарем Ангарского горкома партии.
У Бори Корнеева папа ранее был репрессирован, сидел в тюрьме. Помнится, был кандидатом химических наук и вот теперь оказался полезен на строящемся комбинате. Боря рассказывал, что его отец каждую ночь просыпался, уходил в кухню и подолгу курил там, о чем-то думая в одиночку...
Мой самый близкий друг Володя Стручков, добрый и строгий, пережил с мамой немецкую оккупацию в Барановичах, на западе Белоруссии, а отец его пропал без вести на фронте. Мама вышла замуж второй раз, и они с отчимом подарили ему братика.
Сестры Генриетта и Нина Терещенко – разные и самобытные натуры – жили с мамой, брошенные отцом. Их мама была подавлена несправедливостью своей судьбы, но очень старалась не демонстрировать это...
Милая Лидочка Потапова покоряла всех своей доброй улыбкой и каким-то удивительным сочетанием открытости, скромности и достоинства. Ныне присылает мне иногда по почте трогательные письма, общаемся и по Интернету. Из ее писем узнал я, что по маме она еврейка и дочь ее уже много лет живет в Израиле.
Таня Тагильцева, кумир нашего класса, наше солнышко, наш центр притяжения, жила в благополучной семье. Ее папа был назначен директором одного из заводов комбината. К сожалению, он рано умер, а с мамой ее я сердечно общался затем уже в Москве, потому что и Тане, и мне посчастливилось многие годы жить в этом прекрасном городе. Она и ныне живет там. И наша дружба с ней не гаснет, хотя в последние годы нас разделяет Атлантический океан...
Не буду утомлять читателей дальнейшим перечислением моих школьных друзей. Да, мы были очень разными. А почему же стали так дружны? Думаю, потому, что имел место некий особый эффект, который мне хочется назвать "эффектом Ангарска".
Ведь каждый из нас, оказавшись в этом городе, оставил где-то друзей и привычную жизнь. И каждый чувствовал, что для далеких теперь друзей не представляет серьезного интереса та новизна, что появилась здесь в нашей судьбе. Более того, новая обстановка, в которой мы оказались, мало им понятна, а скорее, просто чужда. У них продолжалась иная, хорошо знакомая, увлекающая их жизнь...
Ну, а нам на новом месте просто невозможно было оставаться наедине с собой: своими воспоминаниями, грустью, тайным другом-дневником, попытками переписки с прежними одноклассниками. Юность звала нас к активной и интересной жизни именно здесь. Каждый из нас хотел новой дружбы, новой радости человеческого общения. И мы с готовностью шли к сближению и единению с новыми одноклассниками, мы все вместе, можно сказать, собственными руками (а точнее, наверное, сердцами) лепили свое духовное благополучие. Мы хотели новой дружбы и сумели вылепить ее, взяв на вооружение чуткость друг к другу и – интуитивно – ту самую бесценную толерантность, о которой тогда еще даже не слышали и которая по-русски звучит, к сожалению, менее возвышенно – просто терпимость...
ШТРИХИ НАШЕЙ ШКОЛЬНОЙ ЮНОСТИ
Нам в Ангарске стало весело и вообще хорошо (об учебе писать не буду – дело известное). Зимой – лыжи. Особенно прекрасно было кататься с гор, стремительно съезжая в пойму нашей реки Китой, притока знаменитой Ангары... Летом – волейбол... Круглый год ходили друг к другу в гости: беседовали, пили чай, танцевали... Помню, очень любили слушать вместе по радио передачи "Театр у микрофона". Это были удивительно притягательные трансляции спектаклей ведущих театров. Слушали тихо, завороженные, и казалось, что видим все происходящее на сцене. Теперь таких передач, по-моему, нет. Мир ушел куда-то вперед. Ну и пусть...
А еще – незабываемые пикники на старице реки Китой – тихом водоеме, заполненном, вроде бы, совсем неподвижной водой. Мы устраивали пикники на первомайский праздник. Солнце уже дарило тепло, земля покрыта совсем молодой травой, комаров нет – рай! Было у нас и немного вина – не дети ведь какие-нибудь! Кстати, никто из нас не стал пьяницей. Полагаю, старшеклассников вообще не следует "пасти", как и нельзя баловать материальной вседозволенностью. Они, несомненно, размышляют по-крупному, масштабно, и на них неизмеримо сильнее каких-то специальных актов воздействия влияет ощущение правильной, достойной жизни родителей и других людей, близких их семье...
Но вернусь к пикникам. Большое впечатление производило на меня геройство наших одноклассников-коренных сибиряков. Они, пробежав по еще сохранившейся прибрежной кромке льда, бросались в жутко холодную воду старицы и с удовольствием в ней плескались. Я ни разу не решился повторить их подвиг. Намного позже узнал о клубах так называемых моржей в Москве, но по-прежнему остался в стороне от азарта таких людей. В общем, – слабак, что тут еще скажешь?..
* * *
Бывали мы в театрах и по-настоящему. С этой целью нас иногда возили в сам город Иркутск, областной центр.
Там можно было полюбоваться с высокого берега стремительной красавицей Ангарой, которая, по преданию, когда-то сбежала от своего отца, старика Байкала, к могучему юноше Енисею. Строгий отец бросил в то место, откуда она начала свой бег, огромный камень, пытаясь закрыть ей дорогу. Но это оказалось бесполезным. Она добежала до возлюбленного, судьбы их соединились – и ничто не может разорвать эти узы. До сих пор она дарит Енисею свою неувядающую красоту, чарующую чистоту, свой веселый бурный темперамент. Любовь непобедима! А верхушку Шаманского камня, бессмысленно лежащего в истоке Ангары, теперь показывают туристам.
О старинном Иркутске можно писать много, но я ведь заговорил о театрах, так что больше не буду отвлекаться. Там мы посещали два замечательных театра: областной драматический и музыкальной комедии, а по существу оперетты. До сих пор с некоторым удивлением думаю о подвижничестве провинциальных актеров, этих небогатых людей, вечно обремененных бытовыми проблемами, но неизменно влюбленных в искусство и годами радующих людей своим вдохновенным творчеством.
Я – заядлый театрал и категорически заявляю: иркутские театры начала пятидесятых годов были замечательные. Особенно яркими запомнились спектакли театра музыкальной комедии с участием пожилого актера Муринского, подобного великому комику Ярону в Московском театре оперетты, и молодого, тоже комического актера Каширского. Когда эти талантливые и подкупающе симпатичные исполнители появлялись на сцене, зал дружно аплодировал, нарушая динамику спектакля. Кстати, позже Каширский был приглашен в московскую оперетту – совершенно заслуженно, хотя жаль, что Иркутск лишился этой истинной звезды театра.
Мой одноклассник и один из ближайших друзей Саша Корбух, иркутянин, семья которого по какой-то причине перебралась в Ангарск, мечтал стать актером Иркутского драмтеатра и, по-моему, был бы хорош на сцене. Но, увы, стал строителем, и к тому же долго был на ответственной комсомольской работе, с которой затем, насколько знаю, не без удовольствия распрощался в пользу строительного производства.
Актером из нашего класса никто не стал. Но хорошими людьми, хочется думать, стали все. Когда мы были десятиклассниками, наша Генриетта, которую мы обычно звали просто Гетой, написала мне, пробующему себя в поэзии: "Ты станешь поэтом, а я человеком. Чем роль моя хуже поэта?"
Как она была права, самая мудрая, девочка нашего класса, которая за жизнь написала стихов намного больше, чем удалось создать мне, однако, как, впрочем, и я, не ушла в поэзию как в профессию. Сегодня ее уже нет, все свои сочинения она успела передать мне, и я опубликовал в Интернете лучшее из написанного ею...
* * *
Байкал! Это такое чудо, что даже страшно прикасаться к теме наших походов на это "славное море". Они начались в школе и продолжились в студенческие годы, когда мы приезжали к родителям на летние каникулы. В школе с нами учился Ося Гуфельд, имевший спортивный разряд по туризму и еще квалификацию инструктора по этому виду спорта. Так что в походах мы чувствовали себя достаточно уверенно.
|
До поселка Лиственничный, вблизи истока Ангары, нашу группу довозил из Ангарска автобус или грузовик (это являлось актом благотворительности со стороны начальствующего папы кого-то из нас). А затем мы предпочитали уходить на несколько километров к северу вдоль прибрежных гор, находили плоскую лесистую площадку, с которой было удобно спускаться к озеру, и на ней обосновывались в палатках.
Ну, а затем – костер, веселые общие трапезы, песни под яркими звездами и, конечно, недолгие, однодневные прогулки по узким тропинкам над кручами, отделяющими нас от байкальской воды. Ося Гуфельд заставлял нас перед такой прогулкой связываться единой прочной веревкой. Это, конечно, добавляло нам уверенности. И все же подчас поглядишь назад, на тропинку, которую мы только что одолели, – и сердце замирает от ужаса, услужливо подпитываемого безудержной игрой воображения... Все это незабываемо, особенно наш ликующий ночной костер. Именно о нем я написал, быть может, лучшее свое стихотворение, во всяком случае, оно всегда тепло воспринимается людьми – уже более шестидесяти лет. Оканчивается так: |
|
Ночь ни петь, ни думать не мешала.
Лишь Байкал вздыхал под тихий хор, И луна, разлившись по Байкалу, К нам ручьем спешила на костер... |
Проблем с питьевой водой возле Байкала нет: зачерпнул с берега и пей. Вкусней воды не бывает. А другой бесценный дар Байкала – омуль. Мы запасались им в Лиственничном, у рыбаков. Тем, кто никогда не видел и не пробовал этой рыбы, даже не знаю, как рассказать о таком чуде. Ну, уж селедку-то знают все. Представьте себе, что перед вами изысканно мясистая, упругая и ароматная селедка. Так вот, удвойте или даже утройте все эти качества – и получится омуль. Да и то приблизительно, потому что аромат омуля неповторим.
Когда через много лет Саша Корбух приезжал в московскую командировку, мы в его номере ведомственной гостиницы ели непременно привозимого им омуля, естественно, держа куски рыбы в руках и запивая этот деликатес водочкой. Перед уходом домой я старался отмыть руки, но аромат омуля устранить с них не удавалось, и пассажиры в метро с интересом принюхивались ко мне...
Когда через много лет Саша Корбух приезжал в московскую командировку, мы в его номере ведомственной гостиницы ели непременно привозимого им омуля, естественно, держа куски рыбы в руках и запивая этот деликатес водочкой. Перед уходом домой я старался отмыть руки, но аромат омуля устранить с них не удавалось, и пассажиры в метро с интересом принюхивались ко мне...
Мы на Байкале
|
О походах на Байкал остались только теплые воспоминания. Ничего плохого вспомнить не могу. Пожалуй, можно рассказать лишь один эпизод школьных времен, который, конечно, светлым не назовешь, но и как страшный он не вспоминается, скорее как забавный, хотя за ним – ужас сталинских лагерей.
Ребята каждую ночь по очереди, по два человека, дежурили возле палаток на всякий случай. Опасались визита медведя или беглого заключенного. При дежурных были топоры, хотя это средство защиты в наших неопытных руках вряд ли являлось надежным. Скорее, в случае опасности надо было всех разбудить и выступить по мере возможности единой силой. |
Однажды дежурили мы, насколько помню, с Сашей Корбухом. Ночь прошла спокойно, а на рассвете заметили, что по горной тропинке, протянувшейся над глубоким скалистым обрывом вдоль берега Байкала, к нам издалека движется какое-то существо. Вскоре стало ясно, что это не медведь.
Через некоторое время уже не было сомнений, что к нам направляется какой-то человек весьма странного вида. Решили, что если это беглый заключенный, то наши топоры вызовут у него несомненный интерес, поэтому их лучше спрятать в ближайших кустах, а друзей пока не будить – сначала посмотрим, что будет происходить.
Наконец к нам безбоязненно приблизился давно небритый мужчина в шапке, сделанной из газеты, в застегнутом женском плаще, видавших виды брюках и женских туфлях с отломанными каблуками. Несомненно, беглый.
- Курево есть? – спросил он.
У меня оказалась пачка "Беломора" (баловался немного) и спички. Я протянул ему эти свои богатства. Он внимательно посмотрел вокруг, несколько секунд задумчиво помолчал и произнес:
- Ну, ладно, мужики. Беру себе. Только – тихо будьте...
И удалился. Куда он направился, где найдет приют, кого еще разденет, а то и убьет на своем пути?.. Это нам было неведомо. Но поняли мы одно: решил он не трогать подростков, почти детей. И на том спасибо.
* * *
Есть, что еще вспомнить и про Ангару. Было лето 1953 года. Недавно умер Сталин, и личность его почиталась пока, как и в прежние времена. Мы окончили девятый класс, и школа организовала для нас поездку по Ангаре в место одной из ссылок Сталина – поселок Новую Уду. Чтобы уважаемый читатель мог себе лучше представить бурный нрав этой неугомонной реки, отмечу, что от Иркутска до Усть-Уды, ближайшего населенного пункта к нашему месту назначения, пароход плыл двое суток. Туда мы плыли по течению реки. А вот обратно – против течения – двигались аж трое суток!
Усть-Уда встретила нас тучей мошки (с ударением на "и"). Это мельчайшие и противнейшие насекомые, которые могут вас замучить гораздо успешнее комаров. Они лезут в рот, нос, уши, любые щели, по которым могут добраться к вашему телу через одежду, естественно, завладевают любыми открытыми частями вашей кожи – и буквально жрут вас. Они не жалят, а откусывают крошечные кусочки тела – это и есть их лакомство. Пришлось накинуть на голову куски марли так, чтобы она спускалась на грудь, спину и плечи. Стало полегче.
…Мы, конечно, с волнением слушали экскурсовода, поднялись на небольшую гору Киткай, где любил уединяться будущий вождь, и постояли возле беседки, построенной в память о нём...
Было ли это беспринципностью и наивностью? Так считать несправедливо. Подавляющее большинство из нас не имело информации, которая позволяла бы думать наперекор тому, что нам внушали государство, партия, комсомол.
Мы просто старались честно учиться и намеревались честно служить стране, веря, что этим сможем приблизить светлое будущее на нашей одной шестой части суши земного шара…
И, кстати, смогли сделать совсем немало хороших дел. Думаю, новые поколения должны достойно оценить сотворенное нами.
* * *
Я уже упомянул, что была у меня в Ангарске одноклассница с довольно редким, как бы сошедшим со страниц какого-то увлекательного зарубежного романа именем – Генриетта (в обиходе, напомню, Гета). Скромность ее была феноменальной. Рядом с ней мы, бойкие старшеклассники, всегда чувствовали себя яркими, незаурядными личностями, умеющими и красиво говорить, и интересно шутить. Она оставалась тихим, доброжелательно-задумчивым зрителем и слушателем наших творческих проявлений. Правда, школьные сочинения по литературе ей удавались лучше, чем другим, но кого из нас этот факт мог тогда серьезно заинтересовать!.. А затем я переписывался с ней десятки лет – и более талантливых, подчас потрясающих писем не получал ни от кого.
В 1998 году она закончила свою внешне тихую жизнь самоубийством в Ангарске, будучи уже пенсионеркой. На седьмом десятке не смогла выстоять в этой жизни, потому что, говоря словами замечательного поэта Ильи Сельвинского, ее “перевесило сердце”. Немало печального вместилось в этом сердце скромного технаря-электрика, многие годы поднимавшей в одиночку сына с тщетной надеждой на его благополучную судьбу.
В ее душе всегда жила поэзия, она написала сотни стихов. И никогда их не публиковала. Только иногда раскрывала свою поэтическую душу близким людям, и они с трепетным волнением входили в её красивый и сложный мир.
Я вновь и вновь убеждаюсь: вокруг нас есть удивительно интересные люди, являющие нам драгоценный сплав огромного жизненного опыта, знаний, мудрости и великодушия. И разве не могут их стихи оказаться поэзией? Подобно стихотворениям моего друга Генриетты. Вот одно из них.
Через некоторое время уже не было сомнений, что к нам направляется какой-то человек весьма странного вида. Решили, что если это беглый заключенный, то наши топоры вызовут у него несомненный интерес, поэтому их лучше спрятать в ближайших кустах, а друзей пока не будить – сначала посмотрим, что будет происходить.
Наконец к нам безбоязненно приблизился давно небритый мужчина в шапке, сделанной из газеты, в застегнутом женском плаще, видавших виды брюках и женских туфлях с отломанными каблуками. Несомненно, беглый.
- Курево есть? – спросил он.
У меня оказалась пачка "Беломора" (баловался немного) и спички. Я протянул ему эти свои богатства. Он внимательно посмотрел вокруг, несколько секунд задумчиво помолчал и произнес:
- Ну, ладно, мужики. Беру себе. Только – тихо будьте...
И удалился. Куда он направился, где найдет приют, кого еще разденет, а то и убьет на своем пути?.. Это нам было неведомо. Но поняли мы одно: решил он не трогать подростков, почти детей. И на том спасибо.
* * *
Есть, что еще вспомнить и про Ангару. Было лето 1953 года. Недавно умер Сталин, и личность его почиталась пока, как и в прежние времена. Мы окончили девятый класс, и школа организовала для нас поездку по Ангаре в место одной из ссылок Сталина – поселок Новую Уду. Чтобы уважаемый читатель мог себе лучше представить бурный нрав этой неугомонной реки, отмечу, что от Иркутска до Усть-Уды, ближайшего населенного пункта к нашему месту назначения, пароход плыл двое суток. Туда мы плыли по течению реки. А вот обратно – против течения – двигались аж трое суток!
Усть-Уда встретила нас тучей мошки (с ударением на "и"). Это мельчайшие и противнейшие насекомые, которые могут вас замучить гораздо успешнее комаров. Они лезут в рот, нос, уши, любые щели, по которым могут добраться к вашему телу через одежду, естественно, завладевают любыми открытыми частями вашей кожи – и буквально жрут вас. Они не жалят, а откусывают крошечные кусочки тела – это и есть их лакомство. Пришлось накинуть на голову куски марли так, чтобы она спускалась на грудь, спину и плечи. Стало полегче.
…Мы, конечно, с волнением слушали экскурсовода, поднялись на небольшую гору Киткай, где любил уединяться будущий вождь, и постояли возле беседки, построенной в память о нём...
Было ли это беспринципностью и наивностью? Так считать несправедливо. Подавляющее большинство из нас не имело информации, которая позволяла бы думать наперекор тому, что нам внушали государство, партия, комсомол.
Мы просто старались честно учиться и намеревались честно служить стране, веря, что этим сможем приблизить светлое будущее на нашей одной шестой части суши земного шара…
И, кстати, смогли сделать совсем немало хороших дел. Думаю, новые поколения должны достойно оценить сотворенное нами.
* * *
Я уже упомянул, что была у меня в Ангарске одноклассница с довольно редким, как бы сошедшим со страниц какого-то увлекательного зарубежного романа именем – Генриетта (в обиходе, напомню, Гета). Скромность ее была феноменальной. Рядом с ней мы, бойкие старшеклассники, всегда чувствовали себя яркими, незаурядными личностями, умеющими и красиво говорить, и интересно шутить. Она оставалась тихим, доброжелательно-задумчивым зрителем и слушателем наших творческих проявлений. Правда, школьные сочинения по литературе ей удавались лучше, чем другим, но кого из нас этот факт мог тогда серьезно заинтересовать!.. А затем я переписывался с ней десятки лет – и более талантливых, подчас потрясающих писем не получал ни от кого.
В 1998 году она закончила свою внешне тихую жизнь самоубийством в Ангарске, будучи уже пенсионеркой. На седьмом десятке не смогла выстоять в этой жизни, потому что, говоря словами замечательного поэта Ильи Сельвинского, ее “перевесило сердце”. Немало печального вместилось в этом сердце скромного технаря-электрика, многие годы поднимавшей в одиночку сына с тщетной надеждой на его благополучную судьбу.
В ее душе всегда жила поэзия, она написала сотни стихов. И никогда их не публиковала. Только иногда раскрывала свою поэтическую душу близким людям, и они с трепетным волнением входили в её красивый и сложный мир.
Я вновь и вновь убеждаюсь: вокруг нас есть удивительно интересные люди, являющие нам драгоценный сплав огромного жизненного опыта, знаний, мудрости и великодушия. И разве не могут их стихи оказаться поэзией? Подобно стихотворениям моего друга Генриетты. Вот одно из них.
|
Вы знаете, отчего ребенок застенчив
и женщина отчего робка? Вы знаете, в чем слабость и могущество полевого цветка? Отчего неуверенны речь и походка, закрыты, безмолвны у сердца уста? Отчего признания, как цепью, скованы, и как длинна от дома верста? Отчего спотыкаются и падают, в кровь разбивая сердце, не колени? И зачем – слеза от чьей-то доброты, а любовь подвергается сомнению? ...Если вы не знаете, отчего это, не ищите, не знайте ответа... |
Наша умница, будущая поэтесса Гета Терещенко распространила среди одноклассников вопросник – хотела поточнее узнать наше понимание различных аспектов жизни. Отвечая на вопросы Геты, пришлось не раз задуматься – уже этим её вопросник весьма ценен.
Вот выписка из моих суждений.
"Высшим счастьем в жизни считаю возможность произнести перед смертью: "Жизнь моя прожита честно".
Больше всего хочу воспитать в себе волю и принципиальность.
Корни всех человеческих мерзостей – эгоизм и самомнение.
Если ты готов отдать жизнь за свой народ, то, при всех твоих отрицательных чертах, ты, несомненно, положительный герой нашего времени.
Поверить человеку – значит, принять его мысль, его позицию. А это не регламентируется жестко тем обстоятельством, кто он.
Скучно бывает, если тебя в данный момент не интересует то, что происходит вокруг, – влечет нечто иное.
Страсть к высоким свершениям и даже подвигам не противоречит положительному отношению к славе. Стыдно заботиться о славе, но не стыдно её принимать, когда она является заслуженной.
Для кого дружба – конфетка для удовольствия, тот пустой человек; я преклоняюсь перед теми, для кого дружба – воздух".
* * *
В заключение рассказа о штрихах нашей школьной юности не могу не вспомнить вот о чем.
Весьма важным и поучительным стал для меня письменный выпускной экзамен по литературе – сочинение. Я, серьёзно увлеченный литературным творчеством, практически всегда получал за сочинения пятерки и вообще считался в классе чуть ли не эталоном грамотности. На выпускной экзамен шел с такой самоуверенностью, что она потеснила и собранность, и аккуратность, и строгость к самому себе. Это была, как иногда говорят, ошибка молодости. Обидная ошибка, но, думаю, хорошо, что она произошла и стала мне важным уроком. После этого урока я уже никогда не расслаблялся в ответственные моменты жизни.
А вот то сочинение позволил себе писать в расслабленном состоянии. Писал что-то по творчеству Маяковского. Любимый поэт, учился у него мыслить. Несомненно, сочинение получится ярким, впечатляющим. О возможных грамматических ошибках даже не думал. Как это у меня могут быть ошибки?! Более того, начал думать о совершенно постороннем, например, о том, что после экзамена надо сагитировать всех на поездку в соседний поселок Майск – там показывают новый фильм... Бегло перечитал написанное сочинение. Нормально! И сдал его.
Следует заметить, что педсовет считал меня претендентом в золотые медалисты. А в сочинении моем оказались три ошибки: слово "спрессованный" было написано с одной буквой "с", кроме того не был выделен запятыми какой-то деепричастный оборот... Все это, по-нормальному, требовало тройки. Позже я узнал, что педсовет был в замешательстве. Все понимали, что произошло глупое недоразумение, что тройка за сочинение станет крайне необъективной оценкой моих реальных способностей. Кто-то предложил вставить за меня две злополучные запятые и, оценив сочинение с потерянной буквой "с" на четверку, передать его для утверждения в ГОРОНО как работу претендента на серебряную медаль. Но – молодцы наши преподаватели – эта нечестная идея не прошла. И все же пожалел меня педсовет. Решили поставить мне за эту работу четверку, но в ГОРОНО ее не показывать, а значит просто не выдвигать мою кандидатуру на серебряную медаль (ведь явно не прошел бы). Так я и окончил школу – с одной четверкой, но без серебряной медали. И с четким пониманием печальной цены самоуверенности.
НИЗКИЙ ПОКЛОН ВАМ, ДОРОГИЕ УЧИТЕЛЯ
Школьные годы в Ангарске стали для меня, я бы сказал, и большой школой жизни в целом, за что я глубоко признателен нашим замечательным учителям.
Незабываема, например, наша талантливая и опытная учительница по литературе Татьяна Тимофеевне Шорникова, взрастившая во мне трепетную преданность великой русской литературе и организовавшая в школе любимый мною литературный кружок, вдохновивший меня на поэтическое творчество.
Самые добрые воспоминания остались у меня о нашей учительнице физики Татьяне Максимовне Ведерниковой, начинающей, но явно незаурядной и влюбленной в преподаваемый ею предмет. Хочется думать, что не без её влияния на формирование моего внутреннего мира я, специалист по технологии бурения скважин, со временем вдохновенно взялся за разработку диссертационной темы, находящейся на стыке с премудростями геофизики.
Нет, я не стану бегло перечислять достоинства всех наших учителей – вряд ли это увлекло бы моих читателей: ведь у каждого остались подобные добрые воспоминания о его преподавателях.
Но хочется непременно рассказать подробнее о двух учителях, присутствием которых в моей жизни украшены – так уж случилось – и десятки моих лет за пределами школьной юности.
Это наша классная руководительница Надежда Ивановна Окулова, столь же естественная во всем, сколь и мудрая, а еще мужественная женщина, которая решительно вызвалась учить нас математике в десятом классе после нашего коллективного отказа продолжать учебу у чрезвычайно слабого педагога. И её решение стало для нас уроком высокой нравственнности. Она отдавала нам всю свою душу, весь свой талант.
Вот выписка из моих суждений.
"Высшим счастьем в жизни считаю возможность произнести перед смертью: "Жизнь моя прожита честно".
Больше всего хочу воспитать в себе волю и принципиальность.
Корни всех человеческих мерзостей – эгоизм и самомнение.
Если ты готов отдать жизнь за свой народ, то, при всех твоих отрицательных чертах, ты, несомненно, положительный герой нашего времени.
Поверить человеку – значит, принять его мысль, его позицию. А это не регламентируется жестко тем обстоятельством, кто он.
Скучно бывает, если тебя в данный момент не интересует то, что происходит вокруг, – влечет нечто иное.
Страсть к высоким свершениям и даже подвигам не противоречит положительному отношению к славе. Стыдно заботиться о славе, но не стыдно её принимать, когда она является заслуженной.
Для кого дружба – конфетка для удовольствия, тот пустой человек; я преклоняюсь перед теми, для кого дружба – воздух".
* * *
В заключение рассказа о штрихах нашей школьной юности не могу не вспомнить вот о чем.
Весьма важным и поучительным стал для меня письменный выпускной экзамен по литературе – сочинение. Я, серьёзно увлеченный литературным творчеством, практически всегда получал за сочинения пятерки и вообще считался в классе чуть ли не эталоном грамотности. На выпускной экзамен шел с такой самоуверенностью, что она потеснила и собранность, и аккуратность, и строгость к самому себе. Это была, как иногда говорят, ошибка молодости. Обидная ошибка, но, думаю, хорошо, что она произошла и стала мне важным уроком. После этого урока я уже никогда не расслаблялся в ответственные моменты жизни.
А вот то сочинение позволил себе писать в расслабленном состоянии. Писал что-то по творчеству Маяковского. Любимый поэт, учился у него мыслить. Несомненно, сочинение получится ярким, впечатляющим. О возможных грамматических ошибках даже не думал. Как это у меня могут быть ошибки?! Более того, начал думать о совершенно постороннем, например, о том, что после экзамена надо сагитировать всех на поездку в соседний поселок Майск – там показывают новый фильм... Бегло перечитал написанное сочинение. Нормально! И сдал его.
Следует заметить, что педсовет считал меня претендентом в золотые медалисты. А в сочинении моем оказались три ошибки: слово "спрессованный" было написано с одной буквой "с", кроме того не был выделен запятыми какой-то деепричастный оборот... Все это, по-нормальному, требовало тройки. Позже я узнал, что педсовет был в замешательстве. Все понимали, что произошло глупое недоразумение, что тройка за сочинение станет крайне необъективной оценкой моих реальных способностей. Кто-то предложил вставить за меня две злополучные запятые и, оценив сочинение с потерянной буквой "с" на четверку, передать его для утверждения в ГОРОНО как работу претендента на серебряную медаль. Но – молодцы наши преподаватели – эта нечестная идея не прошла. И все же пожалел меня педсовет. Решили поставить мне за эту работу четверку, но в ГОРОНО ее не показывать, а значит просто не выдвигать мою кандидатуру на серебряную медаль (ведь явно не прошел бы). Так я и окончил школу – с одной четверкой, но без серебряной медали. И с четким пониманием печальной цены самоуверенности.
НИЗКИЙ ПОКЛОН ВАМ, ДОРОГИЕ УЧИТЕЛЯ
Школьные годы в Ангарске стали для меня, я бы сказал, и большой школой жизни в целом, за что я глубоко признателен нашим замечательным учителям.
Незабываема, например, наша талантливая и опытная учительница по литературе Татьяна Тимофеевне Шорникова, взрастившая во мне трепетную преданность великой русской литературе и организовавшая в школе любимый мною литературный кружок, вдохновивший меня на поэтическое творчество.
Самые добрые воспоминания остались у меня о нашей учительнице физики Татьяне Максимовне Ведерниковой, начинающей, но явно незаурядной и влюбленной в преподаваемый ею предмет. Хочется думать, что не без её влияния на формирование моего внутреннего мира я, специалист по технологии бурения скважин, со временем вдохновенно взялся за разработку диссертационной темы, находящейся на стыке с премудростями геофизики.
Нет, я не стану бегло перечислять достоинства всех наших учителей – вряд ли это увлекло бы моих читателей: ведь у каждого остались подобные добрые воспоминания о его преподавателях.
Но хочется непременно рассказать подробнее о двух учителях, присутствием которых в моей жизни украшены – так уж случилось – и десятки моих лет за пределами школьной юности.
Это наша классная руководительница Надежда Ивановна Окулова, столь же естественная во всем, сколь и мудрая, а еще мужественная женщина, которая решительно вызвалась учить нас математике в десятом классе после нашего коллективного отказа продолжать учебу у чрезвычайно слабого педагога. И её решение стало для нас уроком высокой нравственнности. Она отдавала нам всю свою душу, весь свой талант.
Четвертая слева в первом ряду учительница английского языка Людмила Александровна и далее, слева направо, директор школы Кирилл Мефодиевич, наш классный руководитель, учительница математики Надежда Ивановна, учительница физики Татьяна Максимовна с нашим 10 "A" классом. Автор – четвертый слева в третьем ряду. Ангарск, 1954 г
На школьном выпускном вечере я прочитал свое стихотворение, посвященное нашим дорогим учителям:
|
Дни сменялись,
спеша проплывали года. Десять лет за спиной дружбы, роста, труда. И от скорой разлуки со школой моей разливается грусть всё сильней и сильней, и такая хорошая, теплая грусть, что писать про неё я, признаться, боюсь. И волнуются мысли от грусти такой... Надо молодость не отпускать на покой. Ведь коль юность, как наша, искрится из глаз, это значит – душою Вы слышите нас, это значит – не станете Вы ни при ком надуваться без толку смешным индюком... Это значит, что в Вас влюблена молодежь. ну, а строже любовь, знаю я, не найдешь! |
* * *
Надежда Ивановна Окулова была нашей учительницей по математике и одновременно классным руководителем только один год – в десятом классе. И то, что она решилась на такое, было, как я уже отметил, мужественным поступком, а для нас – началом ее большого урока жизненного поведения.
Правда, для каждого из ее тогдашних десятиклассников, тот урок имел разную продолжительность. Для одних он закончился с окончанием школы, для других продолжался годами. Для меня растянулся на тридцать лет. Она была моим верным старшим другом, и переписка с ней стала важной, ничем не заменимой, волнующей частью моей судьбы. Последнее письмо от нее, уже очень больной, я получил за три месяца до ее кончины.
Кто-то из моих одноклассников, как и она, навсегда остался жить в нашем замечательном таежном Ангарске, по соседству с нашей Надеждой Ивановной. А значит, просто продолжал встречать ее на улице, в кинотеатре, на концерте... или наведывался к ней домой. Другие, как и я, вели с ней переписку, живя в других городах, и кого-то из них, как и меня, она иногда навещала за тысячи километров от Ангарска.
Завершая девятый класс, мы понимали, что если нам продолжит преподавать наша бездарная математичка, шансы на поступление в технические институты (куда почти все мы и стремились) станут ничтожными. Она не знала математики даже на уровне школьной программы. Путалась у доски, пытаясь объяснить учебный материал, и тогда лучшие ученики класса выручали ее своими подсказками. Перейдя в десятый класс, мы устроили коллективный бунт против той горе-учительницы, требуя у директора школы ее замены. Я был одним из организаторов этого бунта.
Пикантность ситуации заключалась в том, что учительница была... женой директора школы. После нашего мятежа родители некоторых моих одноклассников на всякий случай срочно перевели их в другую школу.
Не знаю, чем закончилась бы созданная нами ситуация, не появись вдруг приехавшая из Иркутска Надежда Ивановна. Она заявила, что готова взять на себя руководство нашим классом и преподавание в нем математики. Да, это было не просто благородным, но и поистине мужественным поступком. Он, естественно, позже откликался ей неприятностями. Но уж такова была Надежда Ивановна: если требовался благородный по большому счету поступок, она шла на него безоглядно. Вот таким стало начало ее многогранного и важного для нас, а для некоторых и многолетнего, урока жизни.
А когда началась учеба в десятом классе, Надежда Ивановна поставила перед нами поистине суровую задачу: за один год, наряду с освоением текущей программы, вновь проработать – ускоренно, но во всей глубине – материал восьмого и девятого классов. Соответствующими были и домашние задания.
...Когда я поступал в Московский нефтяной институт, мне на экзамене по математике учинили специальную проверку: не подставное ли я лицо. Уж очень хорошо знал я предмет...
Но не только наше знание математики ее заботило. Еще и наше умение гармонично общаться, постоять за себя, сочетать великодушие с принципиальностью, найти правильный ход в непредвиденных обстоятельствах... Она была с нами на школьных вечерах, на городских конкурсах самодеятельности, на праздновании наших дней рождения, в туристических поездках. И было с ней интересно, светло, надежно...
Однажды она предложила нам на уроке контрольную работу, состоящую из нескольких алгебраических задач. Одна из них, вторая, не решалась, но мы, конечно, об этом не знали. Так контрольная по алгебре превратилась скорее в тест по психологии поведения в сложной ситуации. Немало оказалось среди нас тех, кто за весь урок так и не продвинулся дальше второй задачи, безуспешно пытаясь одолеть ее. Но были и такие, которые, осознав, что не могут с ней справиться, двинулись дальше и успели решить все остальные. Вот таких-то и похвалила перед всем классом Надежда Ивановна как людей, умеющих избрать оптимальную тактику решения многоплановой проблемы при встрече с отдельной непреодолимой трудностью.
По окончании школы я получил от нее в Москве не менее 30-ти писем. Они и были для меня продолжением ее долгого-долгого урока жизни.
Наша любимая учительница давно ушла из жизни. Но не уйдет из моей памяти, моего сердца ее долгий, 30-летний урок жизненного поведения. Живу уже на девятом десятке лет. Еще перезваниваюсь и переписываюсь с некоторыми школьными друзьями. Верится, мы не изменили урокам Надежды Ивановны.
Средняя школа № 10 города Ангарска.
А эта переписка ворвалась в мою судьбу внезапно, в конце 2013 года. Вначале мне даже подумалось, что она как-то мистически связана с прошедшим год назад юбилеем, 60-летием, моей родной 10-й школы города Ангарска. Но очень скоро я осознал, что тут всё просто.
Моё имя еще не всеми забыто в этом городе, причём продолжаются контакты между теми, в чьей жизни наша школьная юность стала незабываемым временем – а потому моя бывшая милая учительница английского языка Людмила Александровна Мудель, живущая ныне далеко от Ангарска, вполне могла получить от кого-то из ангарчан мои сегодняшние координаты. И вполне естественно, что она проявила желание возобновить контакты со мной, хотя они отсутствовали 60 лет – в течение всей моей жизни после окончания любимой школы.
Так началась наша душевная, доверительная переписка – и для меня открылись судьба и мироощущение этого интересного, талантливого человека, которого я никогда не забывал во всех сложностях и хитросплетениях своей собственной судьбы. Она была совсем молодой учительницей в наших девятом и десятом классах, всего на семь лет старше меня. Конечно, тогда наша разница в возрасте воспринималась мною как достаточно существенная. Теперь же, когда я имею друзей – её ровесников, с которыми общаюсь на "ты", мы с ней стали по существу представителями единого поколения трудяг второй половины 20-го века.
В те мои далекие школьные годы она была красивой и стройной девушкой. Мы, ребята-старшеклассники не только уважали её за уже явно наметившуюся учительскую хватку, но и любовались ею как эталоном женственности…
К 60-летию школы, в 2012 году, я послал в адрес юбиляра свою новую книгу "И верится, что знали мы, как жить", в которой имеются лирические очерки и стихи, посвященные нашей школьной жизни и моим школьным друзьям. А вместе с книгой послал диск с аудиозаписями песен, написанных на мои стихи народным артистом Туркменистана композитором Беном Исаковым, где тоже отражена наша школьная дружба, и ещё некоторые материалы газеты The Bukharian Times.
И вдруг я получаю трогательное благодарственное письмо из Ангарска, от Тамары Михайловны Носоченко – почитаемого в городе человека, работавшего многие годы, до выхода на пенсию, директором нашей школы (к сожалению, я в те годы уже не жил в Ангарске и не смог познакомиться с ней).
Вот некоторые фрагменты этого письма.
"Глубокоуважаемый Юрий Завельевич! Здравствуйте!
Огромное Вам спасибо за добрую память о нашей школе и за то, что Вы стали активным участником её 60-летнего юбилея!
На Ваш музыкальный привет – берущие за душу песни – большой спрос. А прочитав статью Тавриз Ароновой "Юрий Цырин: со злом сражаюсь делом", я пожалела, что уже не работаю в школе. В этой публикации очень многие мысли о человеческих отношениях, о дружбе так необходимы сегодня молодым людям, вступающим во взрослую жизнь! Это чрезвычайно плодотворная тема для классных часов – и для юношей, и для девушек.
Свою повесть "Её урок длиною в тридцать лет" Вы завершаете словами: "Остались бы и наши уроки жизни в чьих-то памяти и сердцах…". Я твердо убеждена, что, если человек свои силы и знания, творчество, каждое полезное дело отдает людям без корысти, всё это пропуская через своё сердце и разум, его урок обязательно останется в памяти и сердцах людей".
А через год я был потрясен и обрадован получением первого письма от Людмилы Александровны, учившей нас английскому языку в 9-м и 10-м классах.
Все 60 лет нашей разлуки из памяти моей не уходил образ этой очаровательной молодой учительницы. Как она старалась привить нам интерес к овладению популярнейшим языком в мире, увлекая нас своим вдохновением, своим педагогическим творчеством! Тут могу заметить, что, хотя, по-моему, не имею особых способностей к изучению иностранных языков, но при поступлении в Московский нефтяной институт уверенно сдал экзамен по английскому на "отлично".
Особенно незабываем для меня школьный эпизод, который не только стимулировал моё углубление в своеобразное изящество этого великого языка, но и заставил меня с большей объективностью осознать свои литературные способности.
Ведь я в старших классах всерьез полагал, что в будущем стану признанным поэтом, и, уж конечно, считал, что абсолютно недосягаем в отношении поэтического творчества среди одноклассников. А с нами училась, как уже знают мои читатели, скромнейшая, тихая, стеснительная Гета Терещенко, которая тоже писала стихи, но почти никогда не показывала их нам. Да, мы, за редкими исключениями, не видели и не слышали их, в то время как мои стихи часто мелькали в стенгазете, звучали в моем исполнении на школьных вечерах, на городских олимпиадах школьников. Соответственно росла моя самоуверенность…
И вот какой эпизод остался в моей памяти, став навсегда действенным регулятором моего восприятия своей значимости в человеческом общежитии, моего отношения к собственным творческим способностям – спасибо нашей дорогой учительнице Людмиле Александровне!
Она предложила нам творческое соревнование: кто более точно и художественно переведет на русский язык одно из стихотворений великого Джорджа Байрона.
Не буду тратить много слов на рассказ о результатах того соревнования. В нем реально претендовали на победу только два человека – Гета и я. По единодушному мнению класса, бесспорно, победила Гета. Я, конечно, воспринял это как удар по моему самолюбию. Позже всё-таки осознал недосягаемость для меня её поэтического дара. Мы дружили с ней десятки лет, хотя были разобщены тысячами километров: она продолжала жить в Ангарске, а я жил в Москве и месяцами трудился в командировках на нефтяных месторождениях Тюменской области. Она ушла из жизни в самом конце прошлого века. У меня осталась большая подборка черновых рукописей её стихотворений. Я максимально бережно подготовил их к публикации и, как уже отмечено выше, представил читателям в Интернете. Меня искренне радует, что стихи Геты (обретшей в дальнейшем фамилию Басацкая) регулярно находят своих читателей…
Еще раз спасибо Вам, дорогая Людмила Александровна за то судьбоносное для меня соревнование!..
Моя переписка с Людмилой Александровной, начавшаяся в 2013 году, оказалась очень эмоциональной и ярко отразила молодость души, неугомонность в добрых делах и неугасимую жажду творческой деятельности этого незаурядного человека, прошедшего весьма непростой, с драматическими страницами, жизненный путь и не желающего сдаваться возрасту, при этом восторженно воспринимающего творческий настрой людей старшего поколения.
Вот что я высказал своей учительнице в одном из писем
"Милая Людмила Александровна!
Прежде всего хочу сказать, что я восхищен Вашим сегодняшним жизненным настроем на непростые благородные дела, Вашим творческим вдохновением, Вашими реальными достижениями последнего времени! Это так вдохновляет меня, Вы даже не представляете! Ваше письмо стало прекрасной песней, которая "строить и жить помогает"! Спасибо!!!
Я отстаю от Вас на какие-то жалкие 7 лет, на незначительные 9% от уже прожитой мною жизни – это просто чепуха. Иногда мое сознание начинает туманить некая депрессия, но Ваше письмо требует: наслаждайся содержанием каждого предстоящего дня – и только так!
Хотя до конца жизни мне сегодня несравненно ближе, чем до её начала, но думаю об этом очень спокойно, философски (иначе же, увы, не станет). Более того, как и Вы, хочу еще что-то успеть в творчестве – и этим отгоняется ощущение старости. Я иду в Вашем фарватере и не сверну!..
Грустные штрихи Вашей жизни, изложенные в полученном от Вас письме, оставлю без комментариев. Но учтите, что они – в моем сердце, меня искренне волнует всё, что Вы сообщаете о себе. И ещё. Грустные мотивы – это естественная и неизбежная часть нашего мироощущения, но верю, что они не могут сломать Вас, отнять у Вас любовь к жизни и жажду творческих дел. Так было раньше, так непременно произойдет и в наступившем году. Пусть он будет удачным и радостным!
Честное слово, восхищен тем, как огромна и благородна Ваша работа по переводу на английский язык многих десятков гагаузских сказок! А ещё пословицы и т.д.! Кроме всего этого, и редакторская работа! Я знаю, что редакторский труд подчас просто адский – более 15-ти последних лет он является моим регулярным делом.
А какую прелестную "малютку" Вы издали! Так Вы назвали свою замечательную брошюру «Совершенствуй свой английский язык. Пословицы и поговорки, идиомы и лексические комплексы». Она станет моим настольным пособием – буду всех удивлять эрудицией. А ведь изданная брошюра – лишь начало большой работы, которая продолжается. Прекрасно!
Но ведь и это не всё: есть ещё работа с димитровградским историком и писателем Николаем Николаевичем Семиным. Это потрясающе!
Явно отстаю от Вас по производительности труда. А ещё Вы упоминаете Ваши 88 лет! Забудьте о них и – так держать. Это – жизнь!
Берегите себя, пожалуйста, милая моя Людмила Александровна!
Я счастлив, что Вы не обошли моей судьбы».
"МЫ ЮНОСТЬЮ ВСЕ ПОБРАТИМЫ
И В ЖИЗНИ ВСЕГДА АНГАРЧАНЕ"
Теперь я покажу отдельные штрихи моих воспоминаний о взрослой жизни некоторых своих одноклассников, той жизни, которая началась, когда школьная юность была уже в прошлом, но навсегда осталась в наших сердцах – и мы неизменно являлись узнаваемыми и близкими людьми друг для друга. Как-то, лет в пятьдесят, я посвятил нашей неувядающей школьной дружбе такое стихотворение, которым завершу это короткое вступление:
Моё имя еще не всеми забыто в этом городе, причём продолжаются контакты между теми, в чьей жизни наша школьная юность стала незабываемым временем – а потому моя бывшая милая учительница английского языка Людмила Александровна Мудель, живущая ныне далеко от Ангарска, вполне могла получить от кого-то из ангарчан мои сегодняшние координаты. И вполне естественно, что она проявила желание возобновить контакты со мной, хотя они отсутствовали 60 лет – в течение всей моей жизни после окончания любимой школы.
Так началась наша душевная, доверительная переписка – и для меня открылись судьба и мироощущение этого интересного, талантливого человека, которого я никогда не забывал во всех сложностях и хитросплетениях своей собственной судьбы. Она была совсем молодой учительницей в наших девятом и десятом классах, всего на семь лет старше меня. Конечно, тогда наша разница в возрасте воспринималась мною как достаточно существенная. Теперь же, когда я имею друзей – её ровесников, с которыми общаюсь на "ты", мы с ней стали по существу представителями единого поколения трудяг второй половины 20-го века.
В те мои далекие школьные годы она была красивой и стройной девушкой. Мы, ребята-старшеклассники не только уважали её за уже явно наметившуюся учительскую хватку, но и любовались ею как эталоном женственности…
К 60-летию школы, в 2012 году, я послал в адрес юбиляра свою новую книгу "И верится, что знали мы, как жить", в которой имеются лирические очерки и стихи, посвященные нашей школьной жизни и моим школьным друзьям. А вместе с книгой послал диск с аудиозаписями песен, написанных на мои стихи народным артистом Туркменистана композитором Беном Исаковым, где тоже отражена наша школьная дружба, и ещё некоторые материалы газеты The Bukharian Times.
И вдруг я получаю трогательное благодарственное письмо из Ангарска, от Тамары Михайловны Носоченко – почитаемого в городе человека, работавшего многие годы, до выхода на пенсию, директором нашей школы (к сожалению, я в те годы уже не жил в Ангарске и не смог познакомиться с ней).
Вот некоторые фрагменты этого письма.
"Глубокоуважаемый Юрий Завельевич! Здравствуйте!
Огромное Вам спасибо за добрую память о нашей школе и за то, что Вы стали активным участником её 60-летнего юбилея!
На Ваш музыкальный привет – берущие за душу песни – большой спрос. А прочитав статью Тавриз Ароновой "Юрий Цырин: со злом сражаюсь делом", я пожалела, что уже не работаю в школе. В этой публикации очень многие мысли о человеческих отношениях, о дружбе так необходимы сегодня молодым людям, вступающим во взрослую жизнь! Это чрезвычайно плодотворная тема для классных часов – и для юношей, и для девушек.
Свою повесть "Её урок длиною в тридцать лет" Вы завершаете словами: "Остались бы и наши уроки жизни в чьих-то памяти и сердцах…". Я твердо убеждена, что, если человек свои силы и знания, творчество, каждое полезное дело отдает людям без корысти, всё это пропуская через своё сердце и разум, его урок обязательно останется в памяти и сердцах людей".
А через год я был потрясен и обрадован получением первого письма от Людмилы Александровны, учившей нас английскому языку в 9-м и 10-м классах.
Все 60 лет нашей разлуки из памяти моей не уходил образ этой очаровательной молодой учительницы. Как она старалась привить нам интерес к овладению популярнейшим языком в мире, увлекая нас своим вдохновением, своим педагогическим творчеством! Тут могу заметить, что, хотя, по-моему, не имею особых способностей к изучению иностранных языков, но при поступлении в Московский нефтяной институт уверенно сдал экзамен по английскому на "отлично".
Особенно незабываем для меня школьный эпизод, который не только стимулировал моё углубление в своеобразное изящество этого великого языка, но и заставил меня с большей объективностью осознать свои литературные способности.
Ведь я в старших классах всерьез полагал, что в будущем стану признанным поэтом, и, уж конечно, считал, что абсолютно недосягаем в отношении поэтического творчества среди одноклассников. А с нами училась, как уже знают мои читатели, скромнейшая, тихая, стеснительная Гета Терещенко, которая тоже писала стихи, но почти никогда не показывала их нам. Да, мы, за редкими исключениями, не видели и не слышали их, в то время как мои стихи часто мелькали в стенгазете, звучали в моем исполнении на школьных вечерах, на городских олимпиадах школьников. Соответственно росла моя самоуверенность…
И вот какой эпизод остался в моей памяти, став навсегда действенным регулятором моего восприятия своей значимости в человеческом общежитии, моего отношения к собственным творческим способностям – спасибо нашей дорогой учительнице Людмиле Александровне!
Она предложила нам творческое соревнование: кто более точно и художественно переведет на русский язык одно из стихотворений великого Джорджа Байрона.
Не буду тратить много слов на рассказ о результатах того соревнования. В нем реально претендовали на победу только два человека – Гета и я. По единодушному мнению класса, бесспорно, победила Гета. Я, конечно, воспринял это как удар по моему самолюбию. Позже всё-таки осознал недосягаемость для меня её поэтического дара. Мы дружили с ней десятки лет, хотя были разобщены тысячами километров: она продолжала жить в Ангарске, а я жил в Москве и месяцами трудился в командировках на нефтяных месторождениях Тюменской области. Она ушла из жизни в самом конце прошлого века. У меня осталась большая подборка черновых рукописей её стихотворений. Я максимально бережно подготовил их к публикации и, как уже отмечено выше, представил читателям в Интернете. Меня искренне радует, что стихи Геты (обретшей в дальнейшем фамилию Басацкая) регулярно находят своих читателей…
Еще раз спасибо Вам, дорогая Людмила Александровна за то судьбоносное для меня соревнование!..
Моя переписка с Людмилой Александровной, начавшаяся в 2013 году, оказалась очень эмоциональной и ярко отразила молодость души, неугомонность в добрых делах и неугасимую жажду творческой деятельности этого незаурядного человека, прошедшего весьма непростой, с драматическими страницами, жизненный путь и не желающего сдаваться возрасту, при этом восторженно воспринимающего творческий настрой людей старшего поколения.
Вот что я высказал своей учительнице в одном из писем
"Милая Людмила Александровна!
Прежде всего хочу сказать, что я восхищен Вашим сегодняшним жизненным настроем на непростые благородные дела, Вашим творческим вдохновением, Вашими реальными достижениями последнего времени! Это так вдохновляет меня, Вы даже не представляете! Ваше письмо стало прекрасной песней, которая "строить и жить помогает"! Спасибо!!!
Я отстаю от Вас на какие-то жалкие 7 лет, на незначительные 9% от уже прожитой мною жизни – это просто чепуха. Иногда мое сознание начинает туманить некая депрессия, но Ваше письмо требует: наслаждайся содержанием каждого предстоящего дня – и только так!
Хотя до конца жизни мне сегодня несравненно ближе, чем до её начала, но думаю об этом очень спокойно, философски (иначе же, увы, не станет). Более того, как и Вы, хочу еще что-то успеть в творчестве – и этим отгоняется ощущение старости. Я иду в Вашем фарватере и не сверну!..
Грустные штрихи Вашей жизни, изложенные в полученном от Вас письме, оставлю без комментариев. Но учтите, что они – в моем сердце, меня искренне волнует всё, что Вы сообщаете о себе. И ещё. Грустные мотивы – это естественная и неизбежная часть нашего мироощущения, но верю, что они не могут сломать Вас, отнять у Вас любовь к жизни и жажду творческих дел. Так было раньше, так непременно произойдет и в наступившем году. Пусть он будет удачным и радостным!
Честное слово, восхищен тем, как огромна и благородна Ваша работа по переводу на английский язык многих десятков гагаузских сказок! А ещё пословицы и т.д.! Кроме всего этого, и редакторская работа! Я знаю, что редакторский труд подчас просто адский – более 15-ти последних лет он является моим регулярным делом.
А какую прелестную "малютку" Вы издали! Так Вы назвали свою замечательную брошюру «Совершенствуй свой английский язык. Пословицы и поговорки, идиомы и лексические комплексы». Она станет моим настольным пособием – буду всех удивлять эрудицией. А ведь изданная брошюра – лишь начало большой работы, которая продолжается. Прекрасно!
Но ведь и это не всё: есть ещё работа с димитровградским историком и писателем Николаем Николаевичем Семиным. Это потрясающе!
Явно отстаю от Вас по производительности труда. А ещё Вы упоминаете Ваши 88 лет! Забудьте о них и – так держать. Это – жизнь!
Берегите себя, пожалуйста, милая моя Людмила Александровна!
Я счастлив, что Вы не обошли моей судьбы».
"МЫ ЮНОСТЬЮ ВСЕ ПОБРАТИМЫ
И В ЖИЗНИ ВСЕГДА АНГАРЧАНЕ"
Теперь я покажу отдельные штрихи моих воспоминаний о взрослой жизни некоторых своих одноклассников, той жизни, которая началась, когда школьная юность была уже в прошлом, но навсегда осталась в наших сердцах – и мы неизменно являлись узнаваемыми и близкими людьми друг для друга. Как-то, лет в пятьдесят, я посвятил нашей неувядающей школьной дружбе такое стихотворение, которым завершу это короткое вступление:
Через несколько месяцев Людмила Александровна порадовала меня из далекого Кишинева очередной доброй весточкой, где были, в частности, такие слова:
|
ЗАСТОЛЬНОЕ
Школьным друзьям И все-таки есть в этом что-то – Не видеть важнее заботы, Не видеть важнее проблемы, Чем взять огурец себе слева. И вовсе уж неповторимо, Что мир весь проносится мимо, А ты, ни о чем не волнуясь, С друзьями ушел в свою юность. В ней стали мы неразделимы: Мы юностью все побратимы И в жизни всегда ангарчане – Иначе б уже не встречались. Пусть будут такие застолья Назло и сединам, и болям, Пусть нас распрямляют и лечат! Нет в мире замен нашим встречам! |
* * *
Мой школьный друг Володя Стручков окончил вместе со мной Московский нефтяной институт имени академика И.М. Губкина. Это было в 1959 году. Работать Володя поехал на север Красноярского края, в геологическую экспедицию. Поселился в поселке Малая Хета, который редко кому известен. Здесь и женился на сибирячке Галочке. Она родила ему двух сыновей – северян. Жена его, Галина Ильинична, давно уже – родной для моей семьи человек.
На верхнем фото –
Володя Стручков. 1985 год. На нижнем фото: В. Стручков и я (справа). 1954 год. |
А в семидесятые годы, награжденный орденом за открытие нового газового месторождения, он с семьей переселился в Подмосковье, чтобы потом месяцами вновь жить в снегах Крайнего Севера, теперь уже в долгих командировках. Там необходимо было бурить специальные скважины очень большого диаметра. Когда мы поминали Володю в 1991 году, люди, знавшие его по этой работе, благодарно рассказывали о том, что дело их было очень трудным, а Володя чутко чувствовал настроение каждого и умел каждого вовремя подбодрить…
И, думаю, никто в те времена не подозревал, что здоровье Володи уже подорвано трудами и волнениями, что его нередко мучают головные боли, а кровяное давление регулярно прыгает вверх. Все это знала его Галочка и понимала, что ему необходимо менять работу. На душе ее стало легче, когда Володю пригласили на одну из командных ролей в крупную управленческую организацию. Он получил впечатляющий кабинет в одном из зданий центра Москвы и отдел, отвечающий за техническое обеспечение добычи целебных минеральных вод и их транспортировки по трубопроводам к местам потребления. Володя увлеченно работал несколько лет, только иногда его забирали в больницу, чтобы улучшить состояние здоровья. Я любил при случае заглянуть в его кабинет, из огромного окна полюбоваться Москвой и несколько минут поболтать с моим старинным другом. |
Но последний раз я примчался туда в огромном волнении. Галочка позвонила мне и в ужасе сказала, что Володя увольняется и уезжает работать буровым мастером геологической экспедиции куда-то в глубинку Красноярского края, на реку Подкаменная Тунгуcка, впадающую в Енисей. Ему уже шел шестой десяток. А он вновь, как в молодости, собирается окунуться в стихию бесконечной изнурительной борьбы с капризами земных недр, стихию бессонных ночей, дискомфортного быта, противостояния морозам и комарам, непрерывных, вязких хозяйственных хлопот. Все это уже подарило ему проблему здоровья. Куда же дальше?..
Он слушал мои доводы с доброй и чуть грустной улыбкой. И вскоре мягко попросил меня не тратить время на уговоры – своего решения он не изменит. Раза два начинал звонить прямой телефон, соединяющий его с шефом, но трубку Володя не брал. "Видишь ли, - начал он свой недолгий монолог, - все, что нужно, я ему уже сказал. Дальнейшее общение с ним не имеет смысла. Ты знаешь не хуже меня, что в стране разрастается эпидемия коррупции и ее любимого отпрыска – криминальной коммерции. Мой шеф стал выкручивать мне руки: гляди, дескать, сквозь пальцы на некоторые хитрые нарушения экологических требований при оборудовании одного из курортов. Эти нарушения – не по халатности (то было бы полбеды). Эти нарушения – коммерция. Что похуже – для страны, а что получше – для своего кармана. А я отказался быть участником преступления перед людьми. Шеф уже заявил мне, что мои "капризы" – это мой быстрый путь на улицу. Бодаться неохота: не он, так другой сворует – по всей стране расцветают игры без правил. Вот – и весь вопрос…" И добавил: "Так жить не буду. Немного поработаю в экспедиции, освежу душу, а затем приду в ваш институт. Готовь место в лаборатории года через три".
Мы тогда подходили к порогу девяностых... Через полтора года он умер. от инсульта. Я прилетел из очередной сибирской командировки, а тут – звонок Галочки: "Юра, у нас – беда …" Володя был в отпуске, отдыхал дома. В ту ночь у него очень болела голова. Решил принять душ. Ему бы постоять под горячей струей, а он опрометчиво сделал ее холодной. Сразу стало плохо. "Убил себя Вовка, – горько воскликнула моя жена, узнав про этот душ. – Видимо, слишком сжались сосуды…"
Прощаясь с Володей, я читал людям свои печальные, посвященные ему стихи:
Он слушал мои доводы с доброй и чуть грустной улыбкой. И вскоре мягко попросил меня не тратить время на уговоры – своего решения он не изменит. Раза два начинал звонить прямой телефон, соединяющий его с шефом, но трубку Володя не брал. "Видишь ли, - начал он свой недолгий монолог, - все, что нужно, я ему уже сказал. Дальнейшее общение с ним не имеет смысла. Ты знаешь не хуже меня, что в стране разрастается эпидемия коррупции и ее любимого отпрыска – криминальной коммерции. Мой шеф стал выкручивать мне руки: гляди, дескать, сквозь пальцы на некоторые хитрые нарушения экологических требований при оборудовании одного из курортов. Эти нарушения – не по халатности (то было бы полбеды). Эти нарушения – коммерция. Что похуже – для страны, а что получше – для своего кармана. А я отказался быть участником преступления перед людьми. Шеф уже заявил мне, что мои "капризы" – это мой быстрый путь на улицу. Бодаться неохота: не он, так другой сворует – по всей стране расцветают игры без правил. Вот – и весь вопрос…" И добавил: "Так жить не буду. Немного поработаю в экспедиции, освежу душу, а затем приду в ваш институт. Готовь место в лаборатории года через три".
Мы тогда подходили к порогу девяностых... Через полтора года он умер. от инсульта. Я прилетел из очередной сибирской командировки, а тут – звонок Галочки: "Юра, у нас – беда …" Володя был в отпуске, отдыхал дома. В ту ночь у него очень болела голова. Решил принять душ. Ему бы постоять под горячей струей, а он опрометчиво сделал ее холодной. Сразу стало плохо. "Убил себя Вовка, – горько воскликнула моя жена, узнав про этот душ. – Видимо, слишком сжались сосуды…"
Прощаясь с Володей, я читал людям свои печальные, посвященные ему стихи:
|
* * *
Моя талантливая одноклассница Генриетта Терещенко (позже Басацкая), ушла из жизни в 60 с небольшим лет, когда заканчивался прошлый век, ушла, увы, по собственной воле, завершив многие годы женского одиночества (рассталась с мужем еще в молодости – брак оказался неудачным) и напрасных надежд на счастливую судьбу сына. Ей, кристально честной, ранимой и вдохновенной, хватило сил на многие жизненные испытания, но силы её были не беспредельны…. А у меня остались рукописи её поэтических сочинений. Только у меня.
Моя талантливая одноклассница Генриетта Терещенко (позже Басацкая), ушла из жизни в 60 с небольшим лет, когда заканчивался прошлый век, ушла, увы, по собственной воле, завершив многие годы женского одиночества (рассталась с мужем еще в молодости – брак оказался неудачным) и напрасных надежд на счастливую судьбу сына. Ей, кристально честной, ранимой и вдохновенной, хватило сил на многие жизненные испытания, но силы её были не беспредельны…. А у меня остались рукописи её поэтических сочинений. Только у меня.
|
В эту тетрадь была вложена коротенькая записка. В ней, в частности, написано: "Юра! Вот возьми, почитай мои стихи. Об их ценности могу судить так же плохо, как о ценности собственной души. Большинство из них не могло быть не написано, многое не обработано, есть просто незаконченные. Так теперь и останутся, в таком виде..."
Она не готовила свои стихи к публикации. И пусть "многое не обработано", но в них есть главное – проявляется талант автора! И я на склоне лет позволил себе – конечно, с предельной бережностью и тактичностью – прикоснуться к её стихам не просто как редактор, но где-то практически как соавтор. Не хотелось, чтобы в них остались какие-то явные художественные просчеты, следы житейской спешки, незавершенности. Прости меня, милая Гета, если что-то не получилось как надо.. Теперь эти стихи живут в Интернете, а именно в журнале "Самиздат" и на моем сайте www.yuriytsyrin.com. Я счастлив, что смог передать людям стихи Геты, где ярко отразились беспокойный труд и метания её души, и что читатели регулярно обращаются к её творчеству… А еще я получил от Геты много прекрасных писем, отразивших её несомненный литературный талант. И хочется мне показать уважаемым читателям несколько фрагментов её писем 80-х – 90-х годов, последнего периода её непростой, трагически оборвавшейся жизни. |
Генриетта Терещенко
в годы нашей молодости. |
"О Юра!
Я стесняюсь читать твои трогательные высказывания обо мне, боюсь таких громких слов (не оказались бы они преувеличением!), хотя, конечно, расцветаю, прочитав их. В твоей искренности хочется не сомневаться: с какой стати тебе бы понадобилось мне льстить?
А насчет твоих огорчений по поводу своей чрезмерной рациональности, запрограммированности и пр. – мне как-то не по себе от подобных признаний. Почему же тебе тогда не чужд и даже близок (по крайней мере, понятен) “строй моих мыслей и чувств”? Будь ты застандартизован, ты бы только, думаю, презрительно или насмешливо оттопыривал губы, получая мои письма...
Поздравляю тебя с праздником Победы! Мы были детьми тогда, но я хорошо помню ликование того дня. Этот праздник – наш, он в нашей крови, мы были современниками его рождения..."
"Дорогой Юра! Поздравляю тебя с наступающим Новым Годом!
С неизменной благодарностью думаю о твоем добром отношении ко мне. Считаю это чудом, потому что для меня человечность в людях всегда – чудо.
...Сына моего Витьку два месяца назад забрали служить. Находится в Хабаровске, в учебке, в артиллерии. Через четыре месяца станет сержантом. Пишет часто, скучает, в чем-то одумывается. Служит исправно, старательно. Трудно там, не без этого, но нашел уже товарищей. Меня успокаивает, чтоб не беспокоилась сильно....
Счастья тебе, Юра!"
“Вчера мне грохнуло 50. На работе меня чествовали так тепло и торжественно, что я боялась упасть в обморок от столь непривычных, приятных стрессовых нагрузок. Цветы, адрес, грамота, стихи, теплые обращения, подарки... Правда хорошо, Юра? А еще сын накануне прислал открытку с поздравлением и сообщением, что сдал экзамены на 5 и ему присвоили звание сержанта.
Кстати, во врученном мне адресе есть такие волнующие слова: "Сегодня, в этот памятный для Вас день, мы с удовлетворением отмечаем, что, благодаря большому трудолюбию и высокому чувству ответственности, Вы за сравнительно короткий срок работы в отделе АСУ сумели почувствовать и освоить специфику конструкторско-технологической подготовки производства аппаратов для автоматизированной обработки данных и успешно трудитесь, выполняя ответственные задания. Обладая высокой работоспособностью, Вы постоянно совершенствуете и углубляете свои знания..."
Чувствовать, осознавать всеобщее уважение – ощущение для меня чуть ли не новое, немало я испытала черных обид и гнусностей. И вот – свежая струя в моем мироощущении. Приятно. Хорошо. Да и правда: я люблю и умею работать".
"Здравствуй, Юра!
Спасибо тебе за теплые слова привета и поздравления. Да, мне приятно получить от тебя весточку. Хоть и... Собственно, что "хоть и..."? Много воды утекло, все течет, изменяется... Смогу ли писать тебе, как прежде: быть такой же открытой, искренней? И нужно ли? А если нужно, то зачем? Ведь уже без надежды встретиться проживаем – каждый в отдельности – свои жизни... А вот, поди ж ты, греет весть, привет, доброе слово. А вопрос "зачем?” остается философским, безответным...
Все меньше становится круг тех, с кем хочется пообщаться. Ощущение это у меня в последнее время почти трагическое. Неужели оно будет все углубляться и усугубляться? Увы, наверное.
Теряю родных людей: двоюродную сестру сбила машина, любимого племянника (46 лет) избили на улице, стал болеть, болеть... Вянет переписка со старыми друзьями, рассеянными по белу свету... Быть может, проблем у них невпроворот, а о плохом писать не хочется. Или что-то другое... Даже стихи посылаю – молчат. Так-то!..
Прочее у меня в жизни сейчас тоже плохо, это связано с сыном...
Ощущаю затяжную депрессию. Одиночество и несчастья... Что будет, не знаю...
Спешу отправить письмо. Пенсию задержали на две недели – не на что было купить конверт с маркой..."
"Здравствуй, Юра! Вчера моя внучка Вероника первый раз сказала "Здравствуйте!"и так гордилась этим, так повторяла это слово на все лады! Ей 2 года и 7 месяцев, но говорить только что начала, хотя давно уже все понимает, все слышит, все просьбы выполняет правильно. Есть причина: мать с ней не разговаривала, жили они отдельно от меня, теперь вот сын и внучка – со мной. Теперь отдалилось от них пьянство отца невестки и ее брата, многолетнее, беспробудное...
Там стал спиваться и мой сын Витя. Это было страшное горе для меня – и стыдное горе.
Понял, Юрочка? Понял ты, большой умница? Я тебя всегда любила, ценила, уважала. Все твои открытки, телеграммы, письма храню, до последнего. И думала, что ответишь. Надеялась, ждала, думала. Но шесть месяцев отсутствия твоих писем – срок немалый.
Ты меня задел своим молчанием. Или болен? А быть может, письмо мое создало для тебя затруднения? Что мне прикажешь думать?
Если и на это письмо не ответишь, я замолчу навсегда.
Простимся, Юра, да? Навсегда? Так?..
...Слышала от кого-то, что ты стал профессором. Да, конечно, ты умен и талантлив. А я? Видимо, я – настоящая дура, не умею жить в нашем мире. Вот сейчас, когда я пишу, трезвый сын походя обозвал меня дурой. Трезвый! А что бывает, когда он пьян! Ты можешь представить? Нет...
Вот такие дела, Юра. До свидания? Прощай? В любом случае обязательно будь здоров!
Обнимаю. Гета. 11 октября 1996 года".
Это было ее самое последнее письмо. Я помню, что поспешил что-то ответить, подбодрить Гету. Удалось ли мне это? И почему я не ответил на предыдущее письмо? Не знаю, что сказать. И не хочу искать себе оправданий. Хотя память услужливо подсказывает, что я сам тогда переживал тяжкие события.
Шли полным ходом развал отраслевой науки, подмена научной деятельности безудержно спекулятивной. Коммерческая предприимчивость стала главным критерием ценности человека. А я (видимо, в глазах многих тоже дурак) изо всех сил старался всецело остаться в научно-техническом поиске, сохранить для отрасли то любимое творческое направление, которому отдал десятки лет жизни. Я всё старался и старался, поддерживаемый маленькой когортой верных сотрудников, преодолевал коммерческий психоз, охвативший научно-техническую интеллигенцию, охлаждение нефтяных компаний к отечественной науке в пользу американских инновационных фирм, непонимание, а в конечном счете просто предательство своего ближайшего соратника и друга, многие другие удары, которые нагромождались эпохой оголтелого – чего бы это ни стоило – построения капитализма в России.
Люди говорили, что я стал стремительно стареть под прессом нахлынувших неприятностей и проблем... Да, так было. Но безнравственно прикрываться всем этим, если я не сумел вовремя подарить моему другу Гете такие слова, которые помогли бы ей выстоять. Тяжело думать о том, что не сумел я спасти человека. А это было важнее всего остального...
Гета больше не писала мне, а через несколько месяцев я узнал, что она покончила с собой. Не хватило ей сил нести в российскую жизнь конца двадцатого века нравственную эстафету, завещанную нам лучшими людьми прошлых эпох…
Я стесняюсь читать твои трогательные высказывания обо мне, боюсь таких громких слов (не оказались бы они преувеличением!), хотя, конечно, расцветаю, прочитав их. В твоей искренности хочется не сомневаться: с какой стати тебе бы понадобилось мне льстить?
А насчет твоих огорчений по поводу своей чрезмерной рациональности, запрограммированности и пр. – мне как-то не по себе от подобных признаний. Почему же тебе тогда не чужд и даже близок (по крайней мере, понятен) “строй моих мыслей и чувств”? Будь ты застандартизован, ты бы только, думаю, презрительно или насмешливо оттопыривал губы, получая мои письма...
Поздравляю тебя с праздником Победы! Мы были детьми тогда, но я хорошо помню ликование того дня. Этот праздник – наш, он в нашей крови, мы были современниками его рождения..."
"Дорогой Юра! Поздравляю тебя с наступающим Новым Годом!
С неизменной благодарностью думаю о твоем добром отношении ко мне. Считаю это чудом, потому что для меня человечность в людях всегда – чудо.
...Сына моего Витьку два месяца назад забрали служить. Находится в Хабаровске, в учебке, в артиллерии. Через четыре месяца станет сержантом. Пишет часто, скучает, в чем-то одумывается. Служит исправно, старательно. Трудно там, не без этого, но нашел уже товарищей. Меня успокаивает, чтоб не беспокоилась сильно....
Счастья тебе, Юра!"
“Вчера мне грохнуло 50. На работе меня чествовали так тепло и торжественно, что я боялась упасть в обморок от столь непривычных, приятных стрессовых нагрузок. Цветы, адрес, грамота, стихи, теплые обращения, подарки... Правда хорошо, Юра? А еще сын накануне прислал открытку с поздравлением и сообщением, что сдал экзамены на 5 и ему присвоили звание сержанта.
Кстати, во врученном мне адресе есть такие волнующие слова: "Сегодня, в этот памятный для Вас день, мы с удовлетворением отмечаем, что, благодаря большому трудолюбию и высокому чувству ответственности, Вы за сравнительно короткий срок работы в отделе АСУ сумели почувствовать и освоить специфику конструкторско-технологической подготовки производства аппаратов для автоматизированной обработки данных и успешно трудитесь, выполняя ответственные задания. Обладая высокой работоспособностью, Вы постоянно совершенствуете и углубляете свои знания..."
Чувствовать, осознавать всеобщее уважение – ощущение для меня чуть ли не новое, немало я испытала черных обид и гнусностей. И вот – свежая струя в моем мироощущении. Приятно. Хорошо. Да и правда: я люблю и умею работать".
"Здравствуй, Юра!
Спасибо тебе за теплые слова привета и поздравления. Да, мне приятно получить от тебя весточку. Хоть и... Собственно, что "хоть и..."? Много воды утекло, все течет, изменяется... Смогу ли писать тебе, как прежде: быть такой же открытой, искренней? И нужно ли? А если нужно, то зачем? Ведь уже без надежды встретиться проживаем – каждый в отдельности – свои жизни... А вот, поди ж ты, греет весть, привет, доброе слово. А вопрос "зачем?” остается философским, безответным...
Все меньше становится круг тех, с кем хочется пообщаться. Ощущение это у меня в последнее время почти трагическое. Неужели оно будет все углубляться и усугубляться? Увы, наверное.
Теряю родных людей: двоюродную сестру сбила машина, любимого племянника (46 лет) избили на улице, стал болеть, болеть... Вянет переписка со старыми друзьями, рассеянными по белу свету... Быть может, проблем у них невпроворот, а о плохом писать не хочется. Или что-то другое... Даже стихи посылаю – молчат. Так-то!..
Прочее у меня в жизни сейчас тоже плохо, это связано с сыном...
Ощущаю затяжную депрессию. Одиночество и несчастья... Что будет, не знаю...
Спешу отправить письмо. Пенсию задержали на две недели – не на что было купить конверт с маркой..."
"Здравствуй, Юра! Вчера моя внучка Вероника первый раз сказала "Здравствуйте!"и так гордилась этим, так повторяла это слово на все лады! Ей 2 года и 7 месяцев, но говорить только что начала, хотя давно уже все понимает, все слышит, все просьбы выполняет правильно. Есть причина: мать с ней не разговаривала, жили они отдельно от меня, теперь вот сын и внучка – со мной. Теперь отдалилось от них пьянство отца невестки и ее брата, многолетнее, беспробудное...
Там стал спиваться и мой сын Витя. Это было страшное горе для меня – и стыдное горе.
Понял, Юрочка? Понял ты, большой умница? Я тебя всегда любила, ценила, уважала. Все твои открытки, телеграммы, письма храню, до последнего. И думала, что ответишь. Надеялась, ждала, думала. Но шесть месяцев отсутствия твоих писем – срок немалый.
Ты меня задел своим молчанием. Или болен? А быть может, письмо мое создало для тебя затруднения? Что мне прикажешь думать?
Если и на это письмо не ответишь, я замолчу навсегда.
Простимся, Юра, да? Навсегда? Так?..
...Слышала от кого-то, что ты стал профессором. Да, конечно, ты умен и талантлив. А я? Видимо, я – настоящая дура, не умею жить в нашем мире. Вот сейчас, когда я пишу, трезвый сын походя обозвал меня дурой. Трезвый! А что бывает, когда он пьян! Ты можешь представить? Нет...
Вот такие дела, Юра. До свидания? Прощай? В любом случае обязательно будь здоров!
Обнимаю. Гета. 11 октября 1996 года".
Это было ее самое последнее письмо. Я помню, что поспешил что-то ответить, подбодрить Гету. Удалось ли мне это? И почему я не ответил на предыдущее письмо? Не знаю, что сказать. И не хочу искать себе оправданий. Хотя память услужливо подсказывает, что я сам тогда переживал тяжкие события.
Шли полным ходом развал отраслевой науки, подмена научной деятельности безудержно спекулятивной. Коммерческая предприимчивость стала главным критерием ценности человека. А я (видимо, в глазах многих тоже дурак) изо всех сил старался всецело остаться в научно-техническом поиске, сохранить для отрасли то любимое творческое направление, которому отдал десятки лет жизни. Я всё старался и старался, поддерживаемый маленькой когортой верных сотрудников, преодолевал коммерческий психоз, охвативший научно-техническую интеллигенцию, охлаждение нефтяных компаний к отечественной науке в пользу американских инновационных фирм, непонимание, а в конечном счете просто предательство своего ближайшего соратника и друга, многие другие удары, которые нагромождались эпохой оголтелого – чего бы это ни стоило – построения капитализма в России.
Люди говорили, что я стал стремительно стареть под прессом нахлынувших неприятностей и проблем... Да, так было. Но безнравственно прикрываться всем этим, если я не сумел вовремя подарить моему другу Гете такие слова, которые помогли бы ей выстоять. Тяжело думать о том, что не сумел я спасти человека. А это было важнее всего остального...
Гета больше не писала мне, а через несколько месяцев я узнал, что она покончила с собой. Не хватило ей сил нести в российскую жизнь конца двадцатого века нравственную эстафету, завещанную нам лучшими людьми прошлых эпох…
Ангарск, входящий в нынешний век.
|
В одном из давних писем ко мне она выразила мысль, ставшую для меня путеводной звездой: “Есть немало поэтов в душе, которые одним своим участием в повседневной жизни других людей (не говоря о делах всей их жизни) приносят людям много больше радости и душевного удовлетворения, чем толстые книжки стихов, созданных усилиями поэтов, преуспевающих на этом поприще”. Это слова о громадном потенциале личности, о значимости для нас доброго, неравнодушного, чуткого человека, входящего в жизнь других людей не в коленкоровом переплете, а во плоти и крови, с живыми нервами, волей, помыслами, реакциями…
Моей прекрасной одноклассницы Геты уже нет. В жизни есть мы.. |
* * *
Есть в моей жизни одноклассница Таня, Танюша – уралочка, затем сибирячка и уже многие годы москвичка. В нашем классе она стала буквально центром притяжения – бывает такой чудный человеческий талант. Думаю, каждый из ее одноклассников ощущал, пусть и глубоко затаенную, влюбленность в эту замечательную девчонку, вокруг которой жизнь становилась более дружелюбной, светлой и вдохновенной. Ну, и я, конечно же... А она вышла замуж за Алешу, который не имел никакого отношения к нашему классу – был студентом в ее институте. К счастью, он оказался прекрасным человеком, мы быстро сдружились, ныне наши семьи не просто дружны, а, скорее, уже родные...
Есть в моей жизни одноклассница Таня, Танюша – уралочка, затем сибирячка и уже многие годы москвичка. В нашем классе она стала буквально центром притяжения – бывает такой чудный человеческий талант. Думаю, каждый из ее одноклассников ощущал, пусть и глубоко затаенную, влюбленность в эту замечательную девчонку, вокруг которой жизнь становилась более дружелюбной, светлой и вдохновенной. Ну, и я, конечно же... А она вышла замуж за Алешу, который не имел никакого отношения к нашему классу – был студентом в ее институте. К счастью, он оказался прекрасным человеком, мы быстро сдружились, ныне наши семьи не просто дружны, а, скорее, уже родные...
Таня Тагильцева. 1954 год.
|
И, конечно, посвящал я Танюше-однокласснице стихи...
Немало я в жизни стихов написал – И все ж для страны я поэтом не стал. Стихи бы давно уж беречь перестал, Но есть в них Танюша. Мы в жизни всегда – на дождях и ветрах, Мы что-то смогли, а чему-то и – крах. И, вроде бы, юность покинуть пора, Но в ней ведь – Танюша. Спасибо, Танюша, за нашу судьбу, За то, что мы в жизни сумели – Ведь ты талисман наш. И впредь как-нибудь Спасай нас от топей и мелей! Таня Тагильцева. 1954 год. В юном Ангарске для нашей школьной подруги Тани неформальное лидерство в классе стало просто неизбежным результатом ее неуемного творческого отношения к друзьям-старшеклассникам. Ей, казалось, всегда были нужны для радости наши встречи, споры, стихи, танцы, игра в волейбол, пикники на первой, майской траве. Это особый творческий дар – создавать уют в душах людей. Вновь и вновь в ее небольшой квартире были шутки, улыбки, игры, танцы, чай… И она, как волшебница, каким-то неуловимым добрым и одухотворенным влиянием поддерживала этот праздник наших душ. Ныне осознаю нагрузку ее родителей. |
Сейчас Таня живет в Москве, воспитывает правнуков. Как-то с чуть смущенной улыбкой сообщила мне, что уже незадолго до ее выхода на пенсию получала букетики цветов от молодого коллеги – конструктора. Просто так. За ее талант нести в наши души уют…
...Много лет спустя мы с коллегой по работе, будучи в командировке, забрели от воскресной скуки в краеведческий музей Екатеринбурга (тогда – Свердловска). Людей в музее было очень немного. Мы лениво бродили по залам. И вдруг на одной из фотографий – моя одноклассница Танюша! Оказывается, она создала первое на Урале общественное конструкторское бюро в стенах родного Уралвагонзавода. Меня просто захлестнули взволнованные воспоминания, и я стал сумбурно делиться со своим коллегой всем, что было связано с Таней в моей памяти и моем сердце. Вскоре заметил, что вокруг нас уже – значительная группа людей. Наверно, все, кто пришли в музей, потянулись сюда на мой вдохновенный голос. Меня благодарили за рассказ о моей чудесной однокласснице…
Это был мой единственный успех в качестве музейного экскурсовода.
* * *
Ныне, вроде, как-то неловко воспарить над повседневностью и доверительно откровенничать в духе песни моей молодости: "Бывает все на свете хорошо!.." Ныне модно быть стабильно приземленными, глядеть на мир "трезво", видеть его "таким, каков он есть". Ну и пусть! Я все же расскажу вам, дорогой читатель, об очаровательном мгновении своей жизни, поскольку уверен: делиться с хорошими людьми радостью ничуть не менее важно, чем куском хлеба. Ведь радость – это эликсир молодости наших душ, и не надо скупиться, если он когда-то переполняет вашу. Вспомните слова мудрой детской песенки: "поделись улыбкою своей – и она к тебе не раз еще вернется"...
Начну с того, что состоялась моя долгожданная двухнедельная поездка из Нью-Йорка в любимый с юности город – прекрасный и удивительно посвежевший в последние годы Санкт-Петербург. Две недели я дышал и не мог надышаться его красотой, его очарованием. Вновь рядом были "Невы державное теченье, береговой ее гранит", вновь передо мной сияли на фоне голубого неба купол Исаакиевского собора и шпиль Петропавловской крепости, вновь я трепетно вглядывался в такой знакомый, но всегда в чем-то новый облик Медного всадника... Меня встречали Марсово поле, площадь Искусств, Екатерининский сад, кони Клодта на Фонтанке, величие Дворцовой площади, бессмертная музыка Невского проспекта...
К очарованию города на Неве, прибавилось счастливое потрясение души могуществом того явления, которое нередко присутствует в человеческом общежитии и именуется коротким словом – ДРУЖБА.
...Много лет спустя мы с коллегой по работе, будучи в командировке, забрели от воскресной скуки в краеведческий музей Екатеринбурга (тогда – Свердловска). Людей в музее было очень немного. Мы лениво бродили по залам. И вдруг на одной из фотографий – моя одноклассница Танюша! Оказывается, она создала первое на Урале общественное конструкторское бюро в стенах родного Уралвагонзавода. Меня просто захлестнули взволнованные воспоминания, и я стал сумбурно делиться со своим коллегой всем, что было связано с Таней в моей памяти и моем сердце. Вскоре заметил, что вокруг нас уже – значительная группа людей. Наверно, все, кто пришли в музей, потянулись сюда на мой вдохновенный голос. Меня благодарили за рассказ о моей чудесной однокласснице…
Это был мой единственный успех в качестве музейного экскурсовода.
* * *
Ныне, вроде, как-то неловко воспарить над повседневностью и доверительно откровенничать в духе песни моей молодости: "Бывает все на свете хорошо!.." Ныне модно быть стабильно приземленными, глядеть на мир "трезво", видеть его "таким, каков он есть". Ну и пусть! Я все же расскажу вам, дорогой читатель, об очаровательном мгновении своей жизни, поскольку уверен: делиться с хорошими людьми радостью ничуть не менее важно, чем куском хлеба. Ведь радость – это эликсир молодости наших душ, и не надо скупиться, если он когда-то переполняет вашу. Вспомните слова мудрой детской песенки: "поделись улыбкою своей – и она к тебе не раз еще вернется"...
Начну с того, что состоялась моя долгожданная двухнедельная поездка из Нью-Йорка в любимый с юности город – прекрасный и удивительно посвежевший в последние годы Санкт-Петербург. Две недели я дышал и не мог надышаться его красотой, его очарованием. Вновь рядом были "Невы державное теченье, береговой ее гранит", вновь передо мной сияли на фоне голубого неба купол Исаакиевского собора и шпиль Петропавловской крепости, вновь я трепетно вглядывался в такой знакомый, но всегда в чем-то новый облик Медного всадника... Меня встречали Марсово поле, площадь Искусств, Екатерининский сад, кони Клодта на Фонтанке, величие Дворцовой площади, бессмертная музыка Невского проспекта...
К очарованию города на Неве, прибавилось счастливое потрясение души могуществом того явления, которое нередко присутствует в человеческом общежитии и именуется коротким словом – ДРУЖБА.
Мы с Лидой Федоровой (Потаповой)
в Петербурге. 2010 год. |
Я убежден: пока дружба существует, человечество бессмертно, она неизменно будет поддерживать созидательные силы людей. Еще до этой поездки в Петербург я посвятил своим друзьям такие строки: "...и, как Антею мать-земля, как долгожданный дождь полям, березка жителю Руси, вы мне нужны для новых сил". А в Петербурге еще глубже понял величие и животворную силу дружбы...
Свой очередной приезд из Ангарска в Петербург приурочила к моему пребыванию в северной столице моя одноклассница Лидочка Потапова (по мужу – Федорова). Моей милой однокласснице экскурсии и специальные прогулки были не нужны. Здесь она училась в институте, давно и преданно любит этот город, навещает его. Мы просто беседовали и вспоминали, вспоминали, вспоминали... До этой встречи мы поддерживали связь письмами, но не встречались... 51 год! Я очень волновался, что не узнаю ее при нашем свидании. И возможно, такое бы случилось, но моя супруга знакома с ней еще со студенческих лет – и, когда мы приблизились к назначенному месту встречи, она безошибочно воскликнула: "Лида!" Да, это была та самая Лидочка, уже, конечно, не школьница, но с тем же добрым, чуть задумчивым взглядом и даже, по-моему, с той же хрупкой, сохранившейся со школьных лет фигурой – хоть надевай старую школьную форму. |
Давно стали взрослыми две ее дочери, взрослеют и выходят в жизнь внуки. Одна дочь живет в Ангарске, другая – в Израиле. А бабушка Лида все старается не обделить своим вниманием ни сибирских, ни израильских внуков – живет то у Байкала, то на Святой земле...
Мы говорили и говорили, рассматривали старые фотографии... Но разве за какие-то часы можно вспомнить и обсудить почти всю нашу долгую жизнь? И все-таки мы опять побыли рядом и теперь имеем новую, незабываемую точку отсчета наших отношений...
Вот, собственно, и все... Да здравствует дружба! Берегите ее всегда!..
Нет, пожалуй, сделаю одно маленькое добавление, чуть забавное и чуть грустное.
…Она появилась в ложе бельэтажа Иркутского драматического театра на общественном мероприятии, когда оно уже началось. Далее читаю в её письме следующее:
«Тихо открываю дверь, осторожно вхожу на цыпочках. Из четырех мест одно, моё, во втором ряду, свободное. Трое сидящих поворачивают головы ко мне. Несмотря не неловкую ситуацию, обратила внимание на мужчину, сидящего рядом с моим пустующим креслом. Я бросаю косой взгляд на этого мужчину. Замечаю те же действия с его стороны. Мучительно напрягаюсь: как знаком этот профиль! Кого же он напоминает? Неужели…
Мужчина задает мне какой-то вопрос (видимо, чтобы привлечь моё внимание). Лицо в лицо, глаза в глаза – точно, он! Только голова вся белая и глаза не столь ярко голубые. И тут «опознанный объект» поднялся и вышел. Почему-то так и не вернулся в ложу…
Набравшись смелости, я спросила у другого мужчины, сидящего в ложе: ”Простите, пожалуйста, это был Александр Матвеевич Корбух?” Он ответил: “Да, Корбух”.
Мы говорили и говорили, рассматривали старые фотографии... Но разве за какие-то часы можно вспомнить и обсудить почти всю нашу долгую жизнь? И все-таки мы опять побыли рядом и теперь имеем новую, незабываемую точку отсчета наших отношений...
Вот, собственно, и все... Да здравствует дружба! Берегите ее всегда!..
Нет, пожалуй, сделаю одно маленькое добавление, чуть забавное и чуть грустное.
…Она появилась в ложе бельэтажа Иркутского драматического театра на общественном мероприятии, когда оно уже началось. Далее читаю в её письме следующее:
«Тихо открываю дверь, осторожно вхожу на цыпочках. Из четырех мест одно, моё, во втором ряду, свободное. Трое сидящих поворачивают головы ко мне. Несмотря не неловкую ситуацию, обратила внимание на мужчину, сидящего рядом с моим пустующим креслом. Я бросаю косой взгляд на этого мужчину. Замечаю те же действия с его стороны. Мучительно напрягаюсь: как знаком этот профиль! Кого же он напоминает? Неужели…
Мужчина задает мне какой-то вопрос (видимо, чтобы привлечь моё внимание). Лицо в лицо, глаза в глаза – точно, он! Только голова вся белая и глаза не столь ярко голубые. И тут «опознанный объект» поднялся и вышел. Почему-то так и не вернулся в ложу…
Набравшись смелости, я спросила у другого мужчины, сидящего в ложе: ”Простите, пожалуйста, это был Александр Матвеевич Корбух?” Он ответил: “Да, Корбух”.
Иркутский драматический театр.
|
Несостоявшийся разговор с одноклассником я провела мысленно, наедине со своими воспоминаниями. Шутник, весельчак и не сказать, что застенчивый, – таким я его помню. И вот – финал! Может быть, я изменилась до неузнаваемости? Ведь школу мы окончили давным-давно, в 1954 году.
Попробую исправить ошибку – найду Сашу…» Мой ангарский школьный друг Саша Корбух и студентом был, и работал в Иркутске. Я понял, что он и в пенсионном возрасте остаётся иркутянином. Ответил я незамедлительно по электронной почте: "Дорогая моя Лидочка! Вчера вечером увидел в почтовом ящике живое письмо от тебя – это само по себе стало для меня праздником, причем редким в нынешние времена Интернета. Конечно, сразу его прочел – и нахлынули такие приятные волнения, что ночью долго не мог заснуть. |
Очень порадовало то, что ты энергична, остаешься энтузиастом дачных дел и увлечена общественной деятельностью. Так держать! Это жизнь!!!
А еще, конечно, всколыхнуло мою душу то, что жив, здоров, подвижен и, как я понял, неплохо выглядит наш Саша Корбух. Как это здорово! После школы нас с ним развела жизнь на тысячи километров, но мы оставались друзьями. Приезжая в Москву (в командировки) он подавал голос – и мы встречались. Да, этих встреч было немного, но каждая оставалась в сердце.
Лидочка, я уверен, что тебе удастся найти Сашу и встретиться с ним. Обязательно передай ему мой самый сердечный привет и прилагаемую к этому письму рекламку сайта, отражающего моё скромное литературное творчество, в основном пенсионных лет. Буду счастлив узнать, что твоя встреча с Сашей состоялась. Уверен, что он с радостью организует её.
Огромное спасибо тебе за письмо, милая Лидочка!
Желаю тебе здоровья и всего, что приносит человеку радость!
Целую тебя крепко-крепко".
Да, возраст, увы, берет своё. После десятков лет разлуки школьные друзья могут и не сразу узнать друг друга. Но это мелочь жизни, а школьная дружба живет в наших сердцах, не тускнея. А потому я смело повторяю:
"Да здравствует дружба! Берегите ее всегда!"
* * *
Школьные друзья будут в моем сердце, пока не покину этот мир. Да, наша школьная дружба, действительно, стала незаменимой, не погибла в дальнейших разлуках, в других общениях, на поворотах наших судеб… Я посвятил ребятам и девчонкам школьных лет немало стихов. Были среди них и такие строки:
А еще, конечно, всколыхнуло мою душу то, что жив, здоров, подвижен и, как я понял, неплохо выглядит наш Саша Корбух. Как это здорово! После школы нас с ним развела жизнь на тысячи километров, но мы оставались друзьями. Приезжая в Москву (в командировки) он подавал голос – и мы встречались. Да, этих встреч было немного, но каждая оставалась в сердце.
Лидочка, я уверен, что тебе удастся найти Сашу и встретиться с ним. Обязательно передай ему мой самый сердечный привет и прилагаемую к этому письму рекламку сайта, отражающего моё скромное литературное творчество, в основном пенсионных лет. Буду счастлив узнать, что твоя встреча с Сашей состоялась. Уверен, что он с радостью организует её.
Огромное спасибо тебе за письмо, милая Лидочка!
Желаю тебе здоровья и всего, что приносит человеку радость!
Целую тебя крепко-крепко".
Да, возраст, увы, берет своё. После десятков лет разлуки школьные друзья могут и не сразу узнать друг друга. Но это мелочь жизни, а школьная дружба живет в наших сердцах, не тускнея. А потому я смело повторяю:
"Да здравствует дружба! Берегите ее всегда!"
* * *
Школьные друзья будут в моем сердце, пока не покину этот мир. Да, наша школьная дружба, действительно, стала незаменимой, не погибла в дальнейших разлуках, в других общениях, на поворотах наших судеб… Я посвятил ребятам и девчонкам школьных лет немало стихов. Были среди них и такие строки:
|
А я стареть и не подумаю,
Пока вы есть, мои друзья. Пусть для кого-то мы не юные, Вы – юность вечная моя. |
Почти не заметил, как мое поколение превратилось из молодого в старшее. Если и есть у меня грусть по этому поводу, то светлая. Немало доброго передали мы идущим нам вослед. Надеюсь, вспоминают иногда люди, как ставил я кому-то мышление исследователя, а кому-то изобретателя, как в ком-то пробуждал азарт и растил методическую зрелость испытателя технико-технологических комплексов на нефтяных месторождениях… По-разному приходилось участвовать в судьбах людей.
Особо прекрасны моменты встреч с одноклассниками, показывающие, что и через годы душа друга молода, не остужена ветрами жизни! Об этом я написал:
Особо прекрасны моменты встреч с одноклассниками, показывающие, что и через годы душа друга молода, не остужена ветрами жизни! Об этом я написал:
|
Пусть вся наша жизнь – из тропинок нехоженых,
Пусть каждый из нас и похвален, и бит – Живем мы, друзья, неизменно похожие На тех, кем мы были в начале судьбы. |
И при этом моё поколение, думаю, в целом не изменило нравственным ценностям славного поколения наших отцов и матерей.
Мой отец вырос в бедной еврейской семье, его родители были неграмотны. Сколько же сил он отдал своему утверждению в жизни, реализации своего призвания – быть масштабным хозяйственным руководителем!
У него не было таких атрибутов жизненного успеха, как собственные дача и машина. Но жил радостно и без них.
Кто-то сегодня может покровительственно считать, что мой отец был по существу простаком вместе с множеством других воспитанников своего времени, но вот именно так произошло: все свои силы и талант отдал людям.
Он как-то сказал мне, уже будучи членом коллегии союзного Минхиммаша: "Беспокоит меня твое поколение – слишком вы чувствительны. Встретитесь с трудной ситуацией и половину сил отдаете переживаниям: ах, как несовершенен этот мир! А когда у меня возникает трудная проблема, я не позволяю себе страдать из-за несовершенства мира, я думаю только о том, как ее решать. И решаю..."
Отец умер в 1985 году, но сегодня и навсегда он жив в моем сердце…
Как и мой Ангарск…
Опубликовано в газете The Bukharian Times в марте – апреле 2019 года.
Мой отец вырос в бедной еврейской семье, его родители были неграмотны. Сколько же сил он отдал своему утверждению в жизни, реализации своего призвания – быть масштабным хозяйственным руководителем!
У него не было таких атрибутов жизненного успеха, как собственные дача и машина. Но жил радостно и без них.
Кто-то сегодня может покровительственно считать, что мой отец был по существу простаком вместе с множеством других воспитанников своего времени, но вот именно так произошло: все свои силы и талант отдал людям.
Он как-то сказал мне, уже будучи членом коллегии союзного Минхиммаша: "Беспокоит меня твое поколение – слишком вы чувствительны. Встретитесь с трудной ситуацией и половину сил отдаете переживаниям: ах, как несовершенен этот мир! А когда у меня возникает трудная проблема, я не позволяю себе страдать из-за несовершенства мира, я думаю только о том, как ее решать. И решаю..."
Отец умер в 1985 году, но сегодня и навсегда он жив в моем сердце…
Как и мой Ангарск…
Опубликовано в газете The Bukharian Times в марте – апреле 2019 года.