Добрые уроки семьи
|
Но в хаосе надо за что-то держаться…
За старое фото и руку ребенка. Лариса Миллер |
Мой сын, будучи дошкольником, любил, как и многие его сверстники, философски, с полной серьезностью, осмысливать жизнь (позже серьезность стала расцвечиваться фейерверками юмора). Однажды, лет в шесть, он гордо поделился с мамой своим новым открытием: “Знаешь, почему дети должны становиться лучше родителей? Потому что они берут все лучшее, что есть в родителях, и еще прибавляют к этому что-то хорошее от себя. Правда же?” Верится, что он сумел так или почти так и сделать – в этом наше с женой главное везение.
...Испытывала нас троих и разлука. Судьба подарила сыну дело и любовь в Нью-Йорке, он ждал нас здесь более восьми лет. Ныне вновь мы рядом с ним. Сегодня ему идет пятый десяток лет, ну, а мы, соответственно, вступили в восьмой…
...Испытывала нас троих и разлука. Судьба подарила сыну дело и любовь в Нью-Йорке, он ждал нас здесь более восьми лет. Ныне вновь мы рядом с ним. Сегодня ему идет пятый десяток лет, ну, а мы, соответственно, вступили в восьмой…
Автор с женой Татьяной и сыном Максимом незадолго до отъезда сына в Америку.
Москва, 1989 г.
Москва, 1989 г.
Моими главными учителями нравственности тоже были родители. Навсегда со мной – их уроки преодоления, поступков, скромности, любви, дружбы…
Дед по отцовской линии был рабочим кроватной мастерской в Баку и прожил почти всю жизнь неграмотным. В старости, после войны, он, помню, старательно читал по складам русские книжки, напечатанные крупно. А бабушка, мать моего отца, так и не изучила букв до конца своей жизни.
Ну, а мой отец, пройдя путь вечерней учебы в институте, службы в армии на Дальнем Востоке, самых разных инженерных и хозяйственных дел, последние двадцать лет работал в Москве начальником одного из самых динамичных управлений и членом коллегии Министерства химического и нефтяного машиностроения. Мне иногда, по стечению обстоятельств, удавалось понемногу наблюдать неизменно кипучую, беспокойную работу отца в его кабинете. Не завидовал. Понимал: я этого не смогу, не выдержу. Это – не мое. Моей стихией была любимая наука.
Министр не отпускал его на пенсию. Просил повременить немного. Дескать, вместе пойдем. Мы видели: отец переутомлен, слабеет. Но не ожидали столь внезапного конца. Был 1985 год, июнь. Отец недавно перешагнул рубеж своего 73-летия. Вечером в субботу мы с ним договорились, что завтра всей семьей съездим отдохнуть за город. Но ночью он скончался от обширного инфаркта.
Мальчишка из бедной еврейской семьи, сын неграмотных родителей. Сколько же сил он отдал своему утверждению в жизни, реализации своего призвания – быть хозяйственным организатором! Кто-то сегодня может покровительственно считать, что он был немного простаком вместе с множеством других воспитанников своего времени, но – так уж произошло – людям он отдал все, что мог. Такой вот урок.
Его не волновал вопрос, правильно ли это – доходить до той черты, где не остается азарта ни на собственную дачу, ни на собственную машину. У него не было этих атрибутов жизненного успеха. Но жил радостно и без них. Кто-то сказал мне об отце: “Там, где был Завелий Львович, всегда светило солнышко”. Уже после его смерти я по-настоящему осознал, слушая воспоминания многих, как хотел, да и умел он помочь конкретному человеку. А видел я и такое: крупный российский чиновник с неуемным вдохновением печется о нефтяной отрасли страны в целом, но брезгливо не любит тех людей, которыми непосредственно руководит. Отец любил людей…
Нашей семье повезло: отец, не умеющий угождать и юлить, избежал арестов и лагерных репрессий. Но вот что было. Шел 1949 год. По приказу министра, он вдруг снят с должности директора небольшого московского завода экспериментальных машин и переведен на должность рядового инженера. Не помню, каковы были формулировки приказа, но суть вопроса нашей семье известна и памятна. На заводе появился новый главный инженер, тоже еврей. Отец с ним дружил, работали душа в душу. Конечно, где-то, по необходимости, были жесткими. Не исключаю и того, что отец повысил в должности какого-то заводского специалиста-еврея. В нефтяном машиностроении я встречал немало талантливых инженеров и ученых еврейской национальности. И некоторые “доброжелатели” подняли тревогу “в верхах” отраслевого уровня: дескать, завод стал еврейским гнездом – сколько это может продолжаться?!
…Отец поехал из Москвы в Восточную Сибирь восстанавливать новыми делами доброе имя. С ним поехала и семья. И восстановил он там имя свое. И нашел там лучших – на всю оставшуюся жизнь – друзей.
Он как-то сказал мне в начале восьмидесятых: “Беспокоит меня твое поколение – слишком вы чувствительны. Встретитесь с трудной ситуацией и половину сил отдаете переживаниям: ах, как несовершенен этот мир! У нас в министерстве назначили начальниками управлений двух твоих ровесников – чуть за сорок пять. Поработали немного и умерли один за другим от инсультов. А вот мы, старики, тянем. Потому что, если возникла у меня трудная проблема, я не позволяю себе переживать из-за несовершенства мира, я думаю только о том, как ее решать. И решаю. Так надо жить, если хочешь жить долго”.
К сожалению, мы не избалованы обилием абсолютных истин. Даже в физике. А уж в мироощущении людей… Отец умер через два года. Не мог заснуть до часу ночи. Что-то мешало. Принял привычные лекарства. А потом тихо умер. Что растревожило его мысли и сердце, когда наступала ночь? На смену чему пришел инфаркт? Этого не узнать…
Я родился в семье начинающих инженеров-нефтяников. Мама и папа окончили институт одновременно и с отличием. Через много лет мне рассказывали, каким сильным специалистом по экономике нефтепереработки стала мама. В 1950 году, когда мы уже несколько лет жили в Москве, ее пригласили в аспирантуру. Но в это время отцу пришлось перебираться в Восточную Сибирь (я уже об этом рассказал) – и никаких колебаний у мамы не возникло: если едет отец, значит едет вся семья. Потому что в семье жила любовь…
Любовь, я полагаю это всерьез, может творить самые настоящие чудеса. Помните, как в фильме Э.Рязанова “Забытая мелодия для флейты” любовь
медсестры спасла умирающего главного героя. Фильм считается доброй сказкой для взрослых. А я думаю – он не сказка, потому что видел такое сам. В семье.
1952 год. Отцу – сорок лет. Мне – пятнадцать. Отец заболел гриппом, а затем у него возникло какое-то жуткое осложнение. Несколько дней температура – около сорока градусов. Силы иссякали. Попытки лечения не помогали. Нас с сестрой перестали пускать в комнату, где лежал отец. Вспоминаю критическую ситуацию по впечатлениям, полученным в прихожей нашей сибирской квартиры. Там находилось не менее пяти мужчин – сотрудников и друзей отца. Стояли молча. Затем появился еще один мужчина – врач, он вышел из той самой комнаты. В глазах его были грусть и утомление, он слегка развел руками. Мы поняли: ничего хорошего так и не получается. Кто-то начал говорить об отце добрые слова, но почему-то в прошедшем времени. Это резануло меня.
И только мама вела себя собранно и энергично. Часто ходила из комнаты в кухню и обратно, что-то приносила и уносила – какие-то тряпки, напитки, тазики… Она не обращала внимания на толпившихся в прихожей, она действовала, помогала отцу, как могла. Думаю, совсем потеряла счет времени. Быть может, она просто верила, что ее энергия, ее воля, ее старания, ее любовь лишат болезнь силы и заставят отступить.
На следующий день отцу стало немного лучше. А через неделю он вышел на работу. Мы так и не узнали, что с ним тогда случилось…
Дед по отцовской линии был рабочим кроватной мастерской в Баку и прожил почти всю жизнь неграмотным. В старости, после войны, он, помню, старательно читал по складам русские книжки, напечатанные крупно. А бабушка, мать моего отца, так и не изучила букв до конца своей жизни.
Ну, а мой отец, пройдя путь вечерней учебы в институте, службы в армии на Дальнем Востоке, самых разных инженерных и хозяйственных дел, последние двадцать лет работал в Москве начальником одного из самых динамичных управлений и членом коллегии Министерства химического и нефтяного машиностроения. Мне иногда, по стечению обстоятельств, удавалось понемногу наблюдать неизменно кипучую, беспокойную работу отца в его кабинете. Не завидовал. Понимал: я этого не смогу, не выдержу. Это – не мое. Моей стихией была любимая наука.
Министр не отпускал его на пенсию. Просил повременить немного. Дескать, вместе пойдем. Мы видели: отец переутомлен, слабеет. Но не ожидали столь внезапного конца. Был 1985 год, июнь. Отец недавно перешагнул рубеж своего 73-летия. Вечером в субботу мы с ним договорились, что завтра всей семьей съездим отдохнуть за город. Но ночью он скончался от обширного инфаркта.
Мальчишка из бедной еврейской семьи, сын неграмотных родителей. Сколько же сил он отдал своему утверждению в жизни, реализации своего призвания – быть хозяйственным организатором! Кто-то сегодня может покровительственно считать, что он был немного простаком вместе с множеством других воспитанников своего времени, но – так уж произошло – людям он отдал все, что мог. Такой вот урок.
Его не волновал вопрос, правильно ли это – доходить до той черты, где не остается азарта ни на собственную дачу, ни на собственную машину. У него не было этих атрибутов жизненного успеха. Но жил радостно и без них. Кто-то сказал мне об отце: “Там, где был Завелий Львович, всегда светило солнышко”. Уже после его смерти я по-настоящему осознал, слушая воспоминания многих, как хотел, да и умел он помочь конкретному человеку. А видел я и такое: крупный российский чиновник с неуемным вдохновением печется о нефтяной отрасли страны в целом, но брезгливо не любит тех людей, которыми непосредственно руководит. Отец любил людей…
Нашей семье повезло: отец, не умеющий угождать и юлить, избежал арестов и лагерных репрессий. Но вот что было. Шел 1949 год. По приказу министра, он вдруг снят с должности директора небольшого московского завода экспериментальных машин и переведен на должность рядового инженера. Не помню, каковы были формулировки приказа, но суть вопроса нашей семье известна и памятна. На заводе появился новый главный инженер, тоже еврей. Отец с ним дружил, работали душа в душу. Конечно, где-то, по необходимости, были жесткими. Не исключаю и того, что отец повысил в должности какого-то заводского специалиста-еврея. В нефтяном машиностроении я встречал немало талантливых инженеров и ученых еврейской национальности. И некоторые “доброжелатели” подняли тревогу “в верхах” отраслевого уровня: дескать, завод стал еврейским гнездом – сколько это может продолжаться?!
…Отец поехал из Москвы в Восточную Сибирь восстанавливать новыми делами доброе имя. С ним поехала и семья. И восстановил он там имя свое. И нашел там лучших – на всю оставшуюся жизнь – друзей.
Он как-то сказал мне в начале восьмидесятых: “Беспокоит меня твое поколение – слишком вы чувствительны. Встретитесь с трудной ситуацией и половину сил отдаете переживаниям: ах, как несовершенен этот мир! У нас в министерстве назначили начальниками управлений двух твоих ровесников – чуть за сорок пять. Поработали немного и умерли один за другим от инсультов. А вот мы, старики, тянем. Потому что, если возникла у меня трудная проблема, я не позволяю себе переживать из-за несовершенства мира, я думаю только о том, как ее решать. И решаю. Так надо жить, если хочешь жить долго”.
К сожалению, мы не избалованы обилием абсолютных истин. Даже в физике. А уж в мироощущении людей… Отец умер через два года. Не мог заснуть до часу ночи. Что-то мешало. Принял привычные лекарства. А потом тихо умер. Что растревожило его мысли и сердце, когда наступала ночь? На смену чему пришел инфаркт? Этого не узнать…
Я родился в семье начинающих инженеров-нефтяников. Мама и папа окончили институт одновременно и с отличием. Через много лет мне рассказывали, каким сильным специалистом по экономике нефтепереработки стала мама. В 1950 году, когда мы уже несколько лет жили в Москве, ее пригласили в аспирантуру. Но в это время отцу пришлось перебираться в Восточную Сибирь (я уже об этом рассказал) – и никаких колебаний у мамы не возникло: если едет отец, значит едет вся семья. Потому что в семье жила любовь…
Любовь, я полагаю это всерьез, может творить самые настоящие чудеса. Помните, как в фильме Э.Рязанова “Забытая мелодия для флейты” любовь
медсестры спасла умирающего главного героя. Фильм считается доброй сказкой для взрослых. А я думаю – он не сказка, потому что видел такое сам. В семье.
1952 год. Отцу – сорок лет. Мне – пятнадцать. Отец заболел гриппом, а затем у него возникло какое-то жуткое осложнение. Несколько дней температура – около сорока градусов. Силы иссякали. Попытки лечения не помогали. Нас с сестрой перестали пускать в комнату, где лежал отец. Вспоминаю критическую ситуацию по впечатлениям, полученным в прихожей нашей сибирской квартиры. Там находилось не менее пяти мужчин – сотрудников и друзей отца. Стояли молча. Затем появился еще один мужчина – врач, он вышел из той самой комнаты. В глазах его были грусть и утомление, он слегка развел руками. Мы поняли: ничего хорошего так и не получается. Кто-то начал говорить об отце добрые слова, но почему-то в прошедшем времени. Это резануло меня.
И только мама вела себя собранно и энергично. Часто ходила из комнаты в кухню и обратно, что-то приносила и уносила – какие-то тряпки, напитки, тазики… Она не обращала внимания на толпившихся в прихожей, она действовала, помогала отцу, как могла. Думаю, совсем потеряла счет времени. Быть может, она просто верила, что ее энергия, ее воля, ее старания, ее любовь лишат болезнь силы и заставят отступить.
На следующий день отцу стало немного лучше. А через неделю он вышел на работу. Мы так и не узнали, что с ним тогда случилось…
Родители автора Ирина Ивановна и Завелий Львович.
Москва, 1970 г.
Москва, 1970 г.
Помнится только один случай, когда отец плакал. Это была слабость глубоко растроганного человека. В начале восьмидесятых годов в квартире родителей по поводу какого-то праздника собрались их старые друзья. Были приглашены и мы с женой… Вдруг отец прервал общий веселый разговор и сказал: “Мне хочется поделиться с вами одной великой радостью. Через 40 лет после Сталинградской битвы сведения обо мне отыскали в каких-то архивах – и я награжден медалью “За оборону Сталинграда”. Показав нам эту медаль, вдруг заплакал, даже из комнаты вышел, чтобы успокоиться. Ему шел семьдесят первый год.
Тогда мы услышали короткий никому не известный рассказ. Отец не считал себя вправе сообщать о том, чему нет никаких подтверждений.
За несколько месяцев до Сталинградской битвы ему было поручено руководить перевозкой оборудования одного из бакинских заводов в Сталинград. Видимо, битвы на Волге тогда еще не ожидали, однако опасались прорыва фашистов в Баку (куда войти им так и не удалось) и поэтому решили дополнительно укрепить нефтяную промышленность во Втором Баку, между Волгой и Уралом. Не будет в достатке нефти – отпор врагу станет невозможен. Кстати сказать, специалистов-нефтяников на фронт старались не брать – у них был свой ответственный рубеж той великой войны.
Баржи с оборудованием завода разбомбила и утопила немецкая авиация где-то между Астраханью и Сталинградом. Отцу удалось спастись, и в канун битвы на Волге он оказался в Сталинграде. Местные власти поручили ему участвовать в организации обороны города, дали четкие задания... Получается, справился… Так закончил он свой рассказ. Отец имел много орденов и медалей, почетных грамот за мирный труд. Но эта причастность к великой битве, подтвержденная, наконец, медалью, была для него драгоценнее всех остальных дел.
Да, главные уроки нравственности мне дали родители. Теперь отец и мать смотрят на меня со старых фотографий. Ну, а сыну, думаю, как и в детстве, приятно ощутить, что мы, родители, – рядом, когда его что-то радует или волнует.
Для внучки Дашки самые любимые и авторитетные люди – мама с папой. Но и мы, старики, довольно интересны… Она знает, что ее дед имеет много изобретений. Однажды мы с ней, девятилетней, решили пофантазировать вместе и придумали смешной и замысловатый механизм для получения звуковых сигналов. С гордостью демонстрировала его на школьной выставке технического творчества, заинтересовала даже старшеклассников. Вдохновленная успехом, придумала и сделала дома забавный лифт для мелких вещей, чтобы людям реже приходилось носить их между первым и вторым этажами. Все весело испытывали этот лифт...
Ныне повзрослела – старшеклассница. Компьютер, автомобиль – это родные, прекрасно освоенные элементы жизни... А иногда она с интересом рассматривает старые семейные фотографии…
Тогда мы услышали короткий никому не известный рассказ. Отец не считал себя вправе сообщать о том, чему нет никаких подтверждений.
За несколько месяцев до Сталинградской битвы ему было поручено руководить перевозкой оборудования одного из бакинских заводов в Сталинград. Видимо, битвы на Волге тогда еще не ожидали, однако опасались прорыва фашистов в Баку (куда войти им так и не удалось) и поэтому решили дополнительно укрепить нефтяную промышленность во Втором Баку, между Волгой и Уралом. Не будет в достатке нефти – отпор врагу станет невозможен. Кстати сказать, специалистов-нефтяников на фронт старались не брать – у них был свой ответственный рубеж той великой войны.
Баржи с оборудованием завода разбомбила и утопила немецкая авиация где-то между Астраханью и Сталинградом. Отцу удалось спастись, и в канун битвы на Волге он оказался в Сталинграде. Местные власти поручили ему участвовать в организации обороны города, дали четкие задания... Получается, справился… Так закончил он свой рассказ. Отец имел много орденов и медалей, почетных грамот за мирный труд. Но эта причастность к великой битве, подтвержденная, наконец, медалью, была для него драгоценнее всех остальных дел.
Да, главные уроки нравственности мне дали родители. Теперь отец и мать смотрят на меня со старых фотографий. Ну, а сыну, думаю, как и в детстве, приятно ощутить, что мы, родители, – рядом, когда его что-то радует или волнует.
Для внучки Дашки самые любимые и авторитетные люди – мама с папой. Но и мы, старики, довольно интересны… Она знает, что ее дед имеет много изобретений. Однажды мы с ней, девятилетней, решили пофантазировать вместе и придумали смешной и замысловатый механизм для получения звуковых сигналов. С гордостью демонстрировала его на школьной выставке технического творчества, заинтересовала даже старшеклассников. Вдохновленная успехом, придумала и сделала дома забавный лифт для мелких вещей, чтобы людям реже приходилось носить их между первым и вторым этажами. Все весело испытывали этот лифт...
Ныне повзрослела – старшеклассница. Компьютер, автомобиль – это родные, прекрасно освоенные элементы жизни... А иногда она с интересом рассматривает старые семейные фотографии…