Его диссертация
Повесть в дневниковых записях
Эта школьная тетрадь оказалась у меня в руках случайно. Вначале, увидев её, забытую на нижней полке моим недавним соседом по купе, я всполошился в надежде, что как-то смогу передать её тому человеку. Но быстро понял, что такое нереально. Я даже имени его не узнал более чем за сутки пути, хотя поговорили мы вдоволь. Так бывает в дороге. Стучат и стучат колеса поезда, создавая спокойный настрой души, у попутчиков возникает желание неспешно исповедаться друг другу – наши судьбы обычно интересны, да и поучительны в чем-то. Вот и беседуем подолгу. Но нередко забываем познакомиться – какая в этом потребность? Ведь знаем: расстанемся по пути и больше почти наверняка не встретимся...
Так случилось и в этот раз. Была середина девяностых годов ушедшего от нас века. Я, ученый-геофизик, работающий в Ленинграде (недавно вновь названном Петербургом), приближался к рубежу своего шестидесятилетия и продолжал ездить в бесчисленные командировки по нефтегазовым месторождениям страны, борясь за технический прогресс. Такую уж избрал судьбу и, честно говоря, был доволен ею. Хотя грусть посещала меня в эти времена всё чаще. Набирала силу волна развала отраслевой науки в мутном океане ельцинских экономических преобразований. Но в родном "усыхающем" на глазах НИИ наше научное направление было еще востребованным – очень уж удачно сочеталась наша разработка с текущими потребностями заказчика.
Так случилось и в этот раз. Была середина девяностых годов ушедшего от нас века. Я, ученый-геофизик, работающий в Ленинграде (недавно вновь названном Петербургом), приближался к рубежу своего шестидесятилетия и продолжал ездить в бесчисленные командировки по нефтегазовым месторождениям страны, борясь за технический прогресс. Такую уж избрал судьбу и, честно говоря, был доволен ею. Хотя грусть посещала меня в эти времена всё чаще. Набирала силу волна развала отраслевой науки в мутном океане ельцинских экономических преобразований. Но в родном "усыхающем" на глазах НИИ наше научное направление было еще востребованным – очень уж удачно сочеталась наша разработка с текущими потребностями заказчика.
В этот раз я ехал поездом из Тюмени в Новый Уренгой – город, разместившийся точно на Полярном круге. Посетите этот город в конце июня и посмотрите на полуночное солнце. Увидите, что верхняя половина его неяркого диска выступает из-за горизонта, а нижняя скрыта за ним. Да, правильно вычертили географы полярный круг!
А почему я ехал на поезде, почему не воспользовался самолетом? Просто там, на севере, стояла нелетная погода, мела пурга, и прогноз на ближайшие дни был неутешительным. По этой же причине сел в поезд и мой попутчик.
Он тоже оказался ученым-нефтяником и, чтобы обрести этот желанный статус, прошел очень нелегкий путь. Сумел подготовить и защитить кандидатскую диссертацию, не отрываясь от производственной работы на нефтяных месторождениях Западной Сибири. Такое, думаю, можно назвать просто подвигом. Но через несколько лет после того, когда это свершилось и он получил лабораторию в одном из НИИ отрасли, отраслевая наука стала рушиться. Централизованное финансирование его лаборатории прекратилось, а на местах спонсоров не нашлось. Обычная ситуация: производство само еле держалось на ногах. В общем, широко шагал по предприятиям, научным институтам, по судьбам людей беспощадный экономический кризис девяностых годов...
И пришлось моему попутчику возвращаться на производство в Западную Сибирь. Дела там, конечно, привычные, но, как говорится, в одну и ту же реку дважды не войдешь. Это теперь была река несбывшихся творческих надежд. А, кроме того, возраст – тот человек тоже приближался к своему шестидесятилетию – уже не позволял трудиться на прежних, "горячих" должностях. В суровых краях Тюменского Севера пенсионный рубеж мужчин – пятьдесят пять лет, причем здешняя молодежь особо стремится поскорее проявить свой потенциал в весомых делах... Взяли его старшим инженером в производственно-технический отдел, на "бумажную" работу. И это удача... Надолго ли?..
Нескорым и в целом невеселым был его рассказ. А тетрадь, забытая им в поезде, оказалась частью его дневника. Видимо, таким, школьным тетрадкам он и доверял свои мысли и волнения, облегчая душу. Знаю я этот эффект дневника – сам вел его многие годы.
Найденная в купе тетрадь так и осталась у меня навсегда – больше мы с этим человеком никогда не встречались. Жив ли он сегодня, почти через пятнадцать лет?
Я, конечно, не удержался от чтения его записей. Они относятся к первой половине 80-х годов, когда он в бурной стихии производственных дел и семейных проблем мужественно стремился завершить свой большой научный труд – диссертацию. Он верил, что его призвание – творческая работа, направленная на то, чтобы нефтяные скважины были высококачественными техническими сооружениями. Как трудно шел он к полному осуществлению этого призвания! Но эпоха навязала ему другое...
И тетрадка зафиксировала тот трудный путь. Я с волнением читал его записи и думал о нем, обо всём своём поколении, о времени, которому мы отдавали силы и вдохновение... И не смог навсегда остаться наедине с этим волнующим документом эпохи, тетрадкой моего безымянного попутчика, с которым мы когда-то проехали через города Сургут, Когалым, Ноябрьск – рубежи славных дел моего поколения. Мы попрощались на станции Пурпе, в глубинке Ямало-Ненецкого автономного округа. Я пожелал ему успехов, и поезд повез меня дальше, к Новому Уренгою...
Не знаю, уважаемый читатель, заинтересует ли вас дневник моего попутчика. Хочется надеяться... Но, впрочем, мало ли такой литературы, которая интересна совсем немногим, а то и никому не интересна...
А имени автору дневника придумывать не буду. Зачем?.. Не в этом дело...
А почему я ехал на поезде, почему не воспользовался самолетом? Просто там, на севере, стояла нелетная погода, мела пурга, и прогноз на ближайшие дни был неутешительным. По этой же причине сел в поезд и мой попутчик.
Он тоже оказался ученым-нефтяником и, чтобы обрести этот желанный статус, прошел очень нелегкий путь. Сумел подготовить и защитить кандидатскую диссертацию, не отрываясь от производственной работы на нефтяных месторождениях Западной Сибири. Такое, думаю, можно назвать просто подвигом. Но через несколько лет после того, когда это свершилось и он получил лабораторию в одном из НИИ отрасли, отраслевая наука стала рушиться. Централизованное финансирование его лаборатории прекратилось, а на местах спонсоров не нашлось. Обычная ситуация: производство само еле держалось на ногах. В общем, широко шагал по предприятиям, научным институтам, по судьбам людей беспощадный экономический кризис девяностых годов...
И пришлось моему попутчику возвращаться на производство в Западную Сибирь. Дела там, конечно, привычные, но, как говорится, в одну и ту же реку дважды не войдешь. Это теперь была река несбывшихся творческих надежд. А, кроме того, возраст – тот человек тоже приближался к своему шестидесятилетию – уже не позволял трудиться на прежних, "горячих" должностях. В суровых краях Тюменского Севера пенсионный рубеж мужчин – пятьдесят пять лет, причем здешняя молодежь особо стремится поскорее проявить свой потенциал в весомых делах... Взяли его старшим инженером в производственно-технический отдел, на "бумажную" работу. И это удача... Надолго ли?..
Нескорым и в целом невеселым был его рассказ. А тетрадь, забытая им в поезде, оказалась частью его дневника. Видимо, таким, школьным тетрадкам он и доверял свои мысли и волнения, облегчая душу. Знаю я этот эффект дневника – сам вел его многие годы.
Найденная в купе тетрадь так и осталась у меня навсегда – больше мы с этим человеком никогда не встречались. Жив ли он сегодня, почти через пятнадцать лет?
Я, конечно, не удержался от чтения его записей. Они относятся к первой половине 80-х годов, когда он в бурной стихии производственных дел и семейных проблем мужественно стремился завершить свой большой научный труд – диссертацию. Он верил, что его призвание – творческая работа, направленная на то, чтобы нефтяные скважины были высококачественными техническими сооружениями. Как трудно шел он к полному осуществлению этого призвания! Но эпоха навязала ему другое...
И тетрадка зафиксировала тот трудный путь. Я с волнением читал его записи и думал о нем, обо всём своём поколении, о времени, которому мы отдавали силы и вдохновение... И не смог навсегда остаться наедине с этим волнующим документом эпохи, тетрадкой моего безымянного попутчика, с которым мы когда-то проехали через города Сургут, Когалым, Ноябрьск – рубежи славных дел моего поколения. Мы попрощались на станции Пурпе, в глубинке Ямало-Ненецкого автономного округа. Я пожелал ему успехов, и поезд повез меня дальше, к Новому Уренгою...
Не знаю, уважаемый читатель, заинтересует ли вас дневник моего попутчика. Хочется надеяться... Но, впрочем, мало ли такой литературы, которая интересна совсем немногим, а то и никому не интересна...
А имени автору дневника придумывать не буду. Зачем?.. Не в этом дело...
* * *
"Давно вынашивал записи, которые, возможно, смогу осуществить в этот воскресный вечер. Только не знаю, в какой последовательности излагать события: по хронологии или с середины, или даже с конца... Ну, ладно, как получится. А быть может, и вообще не буду их излагать, потому что хочется немного порассуждать, как говорится, о высоком...
И все же придется начать с факта. Ночью, в половине первого, позвонили из милиции. Муж дочери старшего брата, шофер, попал туда. Растревожился, не мог уснуть. С часу до четырех ночи запоем дочитал "Имя твое" Петра Проскурина. Да, тема "человек и творчество" просто витает в воздухе. Моё мнение: одолеть эту тему Проскурину не удалось, но он подошел вплотную к её одолению... Помню, я отдыхал на маленькой рыбной речке в моей родной Чувашии. Как-то бросил в неё крупными кусками хлеб. Налетели разные рыбы. Мякоть распалась, и мелкие рыбешки быстро поели её. Но твердая часть не распадалась. Мелкие рыбки нападали, трепали, но раскусить – нет зубов, проглотить – пасть не та. Кусок дожидался своей пасти, своих крепких зубов, с в о е й рыбы. Проскурин не раскусил, не одолел, не проглотил... В одном месте он совершенно правильно говорит: "Человек... постольку человек, поскольку он личность творческая". Но в ранг творческого человека он возвел одного Николая Дерюгина – гения, противопоставив его Стропову, который звёзд с неба не хватает, но является локомотивом в науке. Основную "демаркационную линию" он провел между очень талантливым ученым и просто ученым.
Эта тема, в моем понимании, не приобретет социальной значимости, должного отзвука в сердцах читателей, пока не будет провозглашена идея, что практически демаркационная линия "творческий – не творческий" должна быть проведена по
к а ж д о м у человеку. Потому что в каждом из нас есть 10 – 12 в девятой степени нервных клеток – глубины невероятные, возможности неисчерпаемые. Я не берусь раскладывать, какая доля в каждом из нас творческая, какая нет. У Николая творческая доля – 100 процентов, у меня, возможно, близка к нулю... Было время, когда науке себя посвящали в стране 5 – 10 человек. Но это были другие времена, когда наука не превращалась в непосредственную производительную силу... Такое уже невозможно. Короче, тема ещё ждет своего покорителя, разработчика...
Но нет, я вовсе не ударился в литературоведение, не счел его главным для себя делом. Это у меня эпизод, вместо ста граммов водки, когда я дошел до последнего края усталости. Год очень напряженный, одни вехи чего стоят! В моей жизни это год:
- окончания аспирантуры;
- получения трехкомнатной квартиры на "большой земле" в самой Тюмени (теперь все трое моих детей смогут жить в родных стенах, учась в институтах, а быть может, и во времена их последующей работы);
- получения кресла главного инженера в одном из крупнейших в стране управлений буровых работ (коллектив – 1000 человек);
- поступления сына, опередившего по возрасту двух своих сестер, в Тюменский индустриальный институт (этот экзамен был более принципиальным и волнующим для нас с Леной, чем для самого Бори, потому что наш с женой успех – это пол-успеха, успех наших детей – полный успех, победа нашего продолжения, нашего будущего).
Хочу отметить, что Боря имел в аттестате зрелости восемь пятерок и восемь четверок. Как он поднажал в 10-м классе! Думаю, наверстал в течение учебного года упущенное за предыдущие девять лет, когда позволял себе бессовестно балбесничать. Мы с Леной так мечтали и старались, чтобы он взялся за ум, так просили его об этом, столько беседовали с ним! И это случилось. Вступительный экзамен по математике – главный предмет наших волнений – сдал на отлично. И проступил, стал студентом!"
* * *
"Прошло больше двух месяцев со дня предыдущей записи. Слишком многое неожиданно и поразительно изменилось за это время. Спустя пару недель Лена собралась на ноябрьский праздник в Тюмень, к Боре. Мы долго обсуждали, кому ехать: ей или мне. В связи с моей всегдашней занятостью решили – поедет она.
Долго колебалась младшенькая, наша дошкольница Машенька, поехать с мамой или нет. Никак не хотела. Но в последний момент решила ехать. Однако при условии – один день. До сих пор перед глазами стоит Машенька в белой шапочке и черной шубке с поднятым вверх пальчиком – 1 день!
Но, как говорится, мы предполагаем... и т.д. Сразу после приезда в Тюмень Лена прислала паническое письмо. У Бори четыре двойки по начертательной геометрии, у него постоянно болит голова (еще в конце лета попал в Тюмени под машину, еле увернулся, но все же удар был нешуточный), плохо видит (5 – 5,5), очень плохо выглядит, готов подать заявление на академический отпуск... Пишет, что она в отчаянии и не знает, что делать. Спрашивает, не остаться ли ей там.
Я, конечно, сразу отправил большую телеграмму. Написал, что быть с Борей в это трудное время правильно. Но при этом целесообразно и нашей Катюше, отстающей от Бори на три года, перебраться в Тюмень и там поступить в математическую школу. Так порешили – так и сделали.
И вот теперь я совсем, совсем один. Живу ожиданием писем. Шлю деньги. И поистине "гораю на работе".
Ежедневно c семи часов утра до двадцати – двадцати одного – на работе, таким образом, 13 – 14 часов в день. Конечно, и раньше нередко бывало, что и уходил, и приходил, когда семья спит. Но все-таки хоть иногда читал Машеньке вечером сказки, минуту – другую поругивался с Леной, нет-нет, да бывал на родительских собраниях в классах Бори и Кати или расписывался в их школьных дневниках... Ничего этого не стало.
Конечно, это не чудо какое-то небывалое. Я не раз обращал внимание Лены на то, как организована жизнь в "летающих" управлениях буровых работ (УБР) из Татарии, Башкирии, Куйбышевской и Саратовской областей. Там люди трудятся в тяжелейших северных условиях по вахтовому методу: две недели – на Севере (с удлиненным рабочим днем), затем – две недели дома. Таково указание министра, которое, кстати, базируется на рекомендациях академиков. Эффект, вроде бы, очевидный: и семья живет в человеческих условиях, и буровик полмесяца может полностью посвятить семье...
Можно было бы и всей семьей уехать с Севера, но как жить с тремя детьми после здешних диких денег? Живут, конечно, люди без северных надбавок, но, что греха таить, привычка к большим деньгам, а по существу ощущение свободы от денег – это не шуточки. Был бы один ребенок – какие проблемы! Но у нас – трое, и это прекрасно, это счастье, это – втрое больше светлых надежд... Так что всё решено в моей семье оптимально, и нечего унывать, что жена с детьми оказались на "большой земле", где есть все условия для развития и становления детей, где климат нормальный, кислорода достаточно – не замещается метаном, поставляемым нашими бесчисленными болотами. Конечно, нет у меня привилегий вахтовиков, не могу я ежемесячно две недели посвящать семье. Но буду вырываться к ней по возможности. И Лена с детьми будут приезжать. Выдержим!
Получил письмо от Лены. Боря аттестован по начерталке! Пишет, что и настроение у него сразу поднялось и вид другой... И не только по начерталке, по всем предметам аттестован. Таких из 30-ти студентов группы только двенадцать. Я рад, конечно. Кажется, овчинка стоит выделки.
Но беспокойство остается, и связано оно с Катей, моей восьмиклассницей. Здесь, в нашем поселке, она была одной из первых по математике и физике. А в Тюмени, в математической школе – чуть ли не самая последняя. Не унывает, говорит, что догонит одноклассников. Пишет, что в общем всё хорошо, жить можно и даже очень можно. Все мои тюменцы полны оптимизма. И наедине со своей совестью утверждаю: ради их счастья я готов даже ежедневно идти на любые мучения. Им хорошо – и я счастлив.
Правда Лена говорит, что Тюмень ей не нравится. Но что поделаешь: города – не цветочки, а мы не бабочки. Не так просто найти город с таким комплексом достоинств: удалось приобрести комфортабельную квартиру, действуют учебный и исследовательский институты нефтяного профиля, есть крупнейшие главки по нефти и геологии, а также проходит одна из важнейших железнодорожных магистралей...
Таковы дела семейные. А теперь вернусь к своим рабочим будням.
С громадным трудом вытягиваем план. Сегодня минус моего родного УБР – 5000 метров проходки. Но надеемся закончить год с выполнением плана и по проходке, и по сдаче скважин в эксплуатацию. Это очень трудно. Особенно волнует сдача скважин. Ведь это по существу вопрос их качества как технических сооружений, это вопрос о том, что из них преимущественно получат при освоении: нефть или воду. А значит, примет их заказчик – нефтегазодобывающее управление или нет. Не принял – необходимы ремонтные работы, а это дополнительные расходы и время, это подножка выполнению плана по сдаче.
К сожалению, показатели проходки считаются основными, за невыполнение плана по проходке наказывают наиболее жестко. А ведь это довольно нелепо: не спортом же занимаемся. Когда-то все смогут это осознать. Ведь наша задача – строить качественные технические сооружения, которые способны давать нам нефть с максимально возможной производительностью. На решение этой задачи направлена и моя диссертация. Только вот пишу её украдкой, словно ворую что-то. Печально...
А пока плановые объемы нефтедобычи обеспечиваются в основном количеством скважин, а не их качеством, другими словами, перевыполнением планов по проходке... Это тоже, конечно, не пустяк, требует блестящей организации дела. В этом направлении триумфально шествуют буровики Нефтеюганска: все бригады в нынешнем году пробурили по 80 000 метров (наши – не более 60 000). Сильные там ребята руководят производственным объединением, жесткие. Кого-то уберут, кого-то заставят работать... Нам велят учиться у нефтеюганцев – и правильно! Есть экономическая политика отрасли – вот ей и следуй, коль ты производственник! Ну, а сможешь когда-нибудь переориентировать общее внимание на качество скважин – честь тебе и хвала. Но это пока твое личное дело...
Однако, честно говоря, я уже перестаю понимать, что здесь творится в жестокой борьбе за выполнение плана. Смещают толковых производственных руководителей разного уровня, Сместили первых секретарей горкомов партии в Тюмени, Ханты-Мансийске, Сургуте, Нижневартовске. Что дальше будет, не знаю. Сильно трясут и наше объединение...
На будущий год план по проходке скважин в стране увеличивают в 1,5 раза. По нашим, сибирским управлениям буровых работ увеличение достигает такой же или большей величины. Например, на Северо-Варьеганском месторождении (труднейшие места!) плановые задания за два года увеличены в два раза. К чему придем – не знаю.
Наше УБР пока в завидном для других положении. В нынешнем году план – 540 000 м, а на будущий – 570 000. Мы разбуриваем только одно месторождение, бетонка есть – вертолет не нужен. Однако и у нас проблем хватает: не подготовлены многие площадки бурения, лежневые дороги, ЛЭП... Но ничего. Многим неизмеримо тяжелее...
Но всё же работа требует всего меня, без остатка. Решил было, что в относительно благоприятных условиях надо нажать на диссертацию. Разложил плакаты, перетряс папки, кое-что начертил, кое-что написал – дальше дело не пошло. Весь отдаюсь работе. Надо любой ценой вытянуть план – только так будем правы.
Вошел в конфликт с зам. начальника УБР. А что делать, если по его милости на предприятии нет реагентов, клапанов, цепей, солидола, тысячи других вещей. Всё это сказывается на технологии, на конечных показателях. По моему настоянию, его, вроде бы, убирают. Работать станет легче.
Кузнецов, тюменец, мой приятель, кандидат наук, подсказал, что время от времени можно "заболеть" на 1 – 2 недели и во время лечения писать диссертацию. Но ведь тут и при настоящей болезни болеть некогда. Не так давно перевернулась машина, бока мне помяла – ни часа не мог позволить себе болеть. На днях простыл на буровых, кашлял, чихал. Но позволил себе лишь дважды за два дня посидеть дома по полтора – два часа и погреться чайком. Вот и вся болезнь... Что тут поделаешь?!
Скоро – Новый год. Если в следующем году дела наши пойдут чуть успешнее, может быть, выкрою времечко "поболеть" и пописать. Идею и мечту не бросаю. И не брошу! Верю, что моя скромная научная деятельность не будет бесполезной для отрасли, сможет повлиять на саму идеологию буровых работ. Может быть, даже ценой перехода на другую работу постараюсь дойти до победного финиша.
Чтобы неизменно "быть в форме", последнее время совершенно не употребляю алкоголь. Это у нас-то, на Севере! Поэтому некоторым кажусь просто странным. Кроме того, решил полностью обходиться без мата (и осуществляю своё решение без всяких сложностей). Нам в этих краях завещали культурное поведение ещё декабристы, цвет русского общества. А нас, так называемых советских интеллигентов, нередко заносит на поведенческое дно. Особенно технарей...
Очень спешно писал. А посему довольно сумбурно. И всё же чуть отвел душу..."
* * *
"Работа идет очень туго. Небольшой минус по проходке, большой – по сдаче скважин заказчику. Качество скважин катастрофически падает, прежде всего из-за проблем снабжения.
"Давно вынашивал записи, которые, возможно, смогу осуществить в этот воскресный вечер. Только не знаю, в какой последовательности излагать события: по хронологии или с середины, или даже с конца... Ну, ладно, как получится. А быть может, и вообще не буду их излагать, потому что хочется немного порассуждать, как говорится, о высоком...
И все же придется начать с факта. Ночью, в половине первого, позвонили из милиции. Муж дочери старшего брата, шофер, попал туда. Растревожился, не мог уснуть. С часу до четырех ночи запоем дочитал "Имя твое" Петра Проскурина. Да, тема "человек и творчество" просто витает в воздухе. Моё мнение: одолеть эту тему Проскурину не удалось, но он подошел вплотную к её одолению... Помню, я отдыхал на маленькой рыбной речке в моей родной Чувашии. Как-то бросил в неё крупными кусками хлеб. Налетели разные рыбы. Мякоть распалась, и мелкие рыбешки быстро поели её. Но твердая часть не распадалась. Мелкие рыбки нападали, трепали, но раскусить – нет зубов, проглотить – пасть не та. Кусок дожидался своей пасти, своих крепких зубов, с в о е й рыбы. Проскурин не раскусил, не одолел, не проглотил... В одном месте он совершенно правильно говорит: "Человек... постольку человек, поскольку он личность творческая". Но в ранг творческого человека он возвел одного Николая Дерюгина – гения, противопоставив его Стропову, который звёзд с неба не хватает, но является локомотивом в науке. Основную "демаркационную линию" он провел между очень талантливым ученым и просто ученым.
Эта тема, в моем понимании, не приобретет социальной значимости, должного отзвука в сердцах читателей, пока не будет провозглашена идея, что практически демаркационная линия "творческий – не творческий" должна быть проведена по
к а ж д о м у человеку. Потому что в каждом из нас есть 10 – 12 в девятой степени нервных клеток – глубины невероятные, возможности неисчерпаемые. Я не берусь раскладывать, какая доля в каждом из нас творческая, какая нет. У Николая творческая доля – 100 процентов, у меня, возможно, близка к нулю... Было время, когда науке себя посвящали в стране 5 – 10 человек. Но это были другие времена, когда наука не превращалась в непосредственную производительную силу... Такое уже невозможно. Короче, тема ещё ждет своего покорителя, разработчика...
Но нет, я вовсе не ударился в литературоведение, не счел его главным для себя делом. Это у меня эпизод, вместо ста граммов водки, когда я дошел до последнего края усталости. Год очень напряженный, одни вехи чего стоят! В моей жизни это год:
- окончания аспирантуры;
- получения трехкомнатной квартиры на "большой земле" в самой Тюмени (теперь все трое моих детей смогут жить в родных стенах, учась в институтах, а быть может, и во времена их последующей работы);
- получения кресла главного инженера в одном из крупнейших в стране управлений буровых работ (коллектив – 1000 человек);
- поступления сына, опередившего по возрасту двух своих сестер, в Тюменский индустриальный институт (этот экзамен был более принципиальным и волнующим для нас с Леной, чем для самого Бори, потому что наш с женой успех – это пол-успеха, успех наших детей – полный успех, победа нашего продолжения, нашего будущего).
Хочу отметить, что Боря имел в аттестате зрелости восемь пятерок и восемь четверок. Как он поднажал в 10-м классе! Думаю, наверстал в течение учебного года упущенное за предыдущие девять лет, когда позволял себе бессовестно балбесничать. Мы с Леной так мечтали и старались, чтобы он взялся за ум, так просили его об этом, столько беседовали с ним! И это случилось. Вступительный экзамен по математике – главный предмет наших волнений – сдал на отлично. И проступил, стал студентом!"
* * *
"Прошло больше двух месяцев со дня предыдущей записи. Слишком многое неожиданно и поразительно изменилось за это время. Спустя пару недель Лена собралась на ноябрьский праздник в Тюмень, к Боре. Мы долго обсуждали, кому ехать: ей или мне. В связи с моей всегдашней занятостью решили – поедет она.
Долго колебалась младшенькая, наша дошкольница Машенька, поехать с мамой или нет. Никак не хотела. Но в последний момент решила ехать. Однако при условии – один день. До сих пор перед глазами стоит Машенька в белой шапочке и черной шубке с поднятым вверх пальчиком – 1 день!
Но, как говорится, мы предполагаем... и т.д. Сразу после приезда в Тюмень Лена прислала паническое письмо. У Бори четыре двойки по начертательной геометрии, у него постоянно болит голова (еще в конце лета попал в Тюмени под машину, еле увернулся, но все же удар был нешуточный), плохо видит (5 – 5,5), очень плохо выглядит, готов подать заявление на академический отпуск... Пишет, что она в отчаянии и не знает, что делать. Спрашивает, не остаться ли ей там.
Я, конечно, сразу отправил большую телеграмму. Написал, что быть с Борей в это трудное время правильно. Но при этом целесообразно и нашей Катюше, отстающей от Бори на три года, перебраться в Тюмень и там поступить в математическую школу. Так порешили – так и сделали.
И вот теперь я совсем, совсем один. Живу ожиданием писем. Шлю деньги. И поистине "гораю на работе".
Ежедневно c семи часов утра до двадцати – двадцати одного – на работе, таким образом, 13 – 14 часов в день. Конечно, и раньше нередко бывало, что и уходил, и приходил, когда семья спит. Но все-таки хоть иногда читал Машеньке вечером сказки, минуту – другую поругивался с Леной, нет-нет, да бывал на родительских собраниях в классах Бори и Кати или расписывался в их школьных дневниках... Ничего этого не стало.
Конечно, это не чудо какое-то небывалое. Я не раз обращал внимание Лены на то, как организована жизнь в "летающих" управлениях буровых работ (УБР) из Татарии, Башкирии, Куйбышевской и Саратовской областей. Там люди трудятся в тяжелейших северных условиях по вахтовому методу: две недели – на Севере (с удлиненным рабочим днем), затем – две недели дома. Таково указание министра, которое, кстати, базируется на рекомендациях академиков. Эффект, вроде бы, очевидный: и семья живет в человеческих условиях, и буровик полмесяца может полностью посвятить семье...
Можно было бы и всей семьей уехать с Севера, но как жить с тремя детьми после здешних диких денег? Живут, конечно, люди без северных надбавок, но, что греха таить, привычка к большим деньгам, а по существу ощущение свободы от денег – это не шуточки. Был бы один ребенок – какие проблемы! Но у нас – трое, и это прекрасно, это счастье, это – втрое больше светлых надежд... Так что всё решено в моей семье оптимально, и нечего унывать, что жена с детьми оказались на "большой земле", где есть все условия для развития и становления детей, где климат нормальный, кислорода достаточно – не замещается метаном, поставляемым нашими бесчисленными болотами. Конечно, нет у меня привилегий вахтовиков, не могу я ежемесячно две недели посвящать семье. Но буду вырываться к ней по возможности. И Лена с детьми будут приезжать. Выдержим!
Получил письмо от Лены. Боря аттестован по начерталке! Пишет, что и настроение у него сразу поднялось и вид другой... И не только по начерталке, по всем предметам аттестован. Таких из 30-ти студентов группы только двенадцать. Я рад, конечно. Кажется, овчинка стоит выделки.
Но беспокойство остается, и связано оно с Катей, моей восьмиклассницей. Здесь, в нашем поселке, она была одной из первых по математике и физике. А в Тюмени, в математической школе – чуть ли не самая последняя. Не унывает, говорит, что догонит одноклассников. Пишет, что в общем всё хорошо, жить можно и даже очень можно. Все мои тюменцы полны оптимизма. И наедине со своей совестью утверждаю: ради их счастья я готов даже ежедневно идти на любые мучения. Им хорошо – и я счастлив.
Правда Лена говорит, что Тюмень ей не нравится. Но что поделаешь: города – не цветочки, а мы не бабочки. Не так просто найти город с таким комплексом достоинств: удалось приобрести комфортабельную квартиру, действуют учебный и исследовательский институты нефтяного профиля, есть крупнейшие главки по нефти и геологии, а также проходит одна из важнейших железнодорожных магистралей...
Таковы дела семейные. А теперь вернусь к своим рабочим будням.
С громадным трудом вытягиваем план. Сегодня минус моего родного УБР – 5000 метров проходки. Но надеемся закончить год с выполнением плана и по проходке, и по сдаче скважин в эксплуатацию. Это очень трудно. Особенно волнует сдача скважин. Ведь это по существу вопрос их качества как технических сооружений, это вопрос о том, что из них преимущественно получат при освоении: нефть или воду. А значит, примет их заказчик – нефтегазодобывающее управление или нет. Не принял – необходимы ремонтные работы, а это дополнительные расходы и время, это подножка выполнению плана по сдаче.
К сожалению, показатели проходки считаются основными, за невыполнение плана по проходке наказывают наиболее жестко. А ведь это довольно нелепо: не спортом же занимаемся. Когда-то все смогут это осознать. Ведь наша задача – строить качественные технические сооружения, которые способны давать нам нефть с максимально возможной производительностью. На решение этой задачи направлена и моя диссертация. Только вот пишу её украдкой, словно ворую что-то. Печально...
А пока плановые объемы нефтедобычи обеспечиваются в основном количеством скважин, а не их качеством, другими словами, перевыполнением планов по проходке... Это тоже, конечно, не пустяк, требует блестящей организации дела. В этом направлении триумфально шествуют буровики Нефтеюганска: все бригады в нынешнем году пробурили по 80 000 метров (наши – не более 60 000). Сильные там ребята руководят производственным объединением, жесткие. Кого-то уберут, кого-то заставят работать... Нам велят учиться у нефтеюганцев – и правильно! Есть экономическая политика отрасли – вот ей и следуй, коль ты производственник! Ну, а сможешь когда-нибудь переориентировать общее внимание на качество скважин – честь тебе и хвала. Но это пока твое личное дело...
Однако, честно говоря, я уже перестаю понимать, что здесь творится в жестокой борьбе за выполнение плана. Смещают толковых производственных руководителей разного уровня, Сместили первых секретарей горкомов партии в Тюмени, Ханты-Мансийске, Сургуте, Нижневартовске. Что дальше будет, не знаю. Сильно трясут и наше объединение...
На будущий год план по проходке скважин в стране увеличивают в 1,5 раза. По нашим, сибирским управлениям буровых работ увеличение достигает такой же или большей величины. Например, на Северо-Варьеганском месторождении (труднейшие места!) плановые задания за два года увеличены в два раза. К чему придем – не знаю.
Наше УБР пока в завидном для других положении. В нынешнем году план – 540 000 м, а на будущий – 570 000. Мы разбуриваем только одно месторождение, бетонка есть – вертолет не нужен. Однако и у нас проблем хватает: не подготовлены многие площадки бурения, лежневые дороги, ЛЭП... Но ничего. Многим неизмеримо тяжелее...
Но всё же работа требует всего меня, без остатка. Решил было, что в относительно благоприятных условиях надо нажать на диссертацию. Разложил плакаты, перетряс папки, кое-что начертил, кое-что написал – дальше дело не пошло. Весь отдаюсь работе. Надо любой ценой вытянуть план – только так будем правы.
Вошел в конфликт с зам. начальника УБР. А что делать, если по его милости на предприятии нет реагентов, клапанов, цепей, солидола, тысячи других вещей. Всё это сказывается на технологии, на конечных показателях. По моему настоянию, его, вроде бы, убирают. Работать станет легче.
Кузнецов, тюменец, мой приятель, кандидат наук, подсказал, что время от времени можно "заболеть" на 1 – 2 недели и во время лечения писать диссертацию. Но ведь тут и при настоящей болезни болеть некогда. Не так давно перевернулась машина, бока мне помяла – ни часа не мог позволить себе болеть. На днях простыл на буровых, кашлял, чихал. Но позволил себе лишь дважды за два дня посидеть дома по полтора – два часа и погреться чайком. Вот и вся болезнь... Что тут поделаешь?!
Скоро – Новый год. Если в следующем году дела наши пойдут чуть успешнее, может быть, выкрою времечко "поболеть" и пописать. Идею и мечту не бросаю. И не брошу! Верю, что моя скромная научная деятельность не будет бесполезной для отрасли, сможет повлиять на саму идеологию буровых работ. Может быть, даже ценой перехода на другую работу постараюсь дойти до победного финиша.
Чтобы неизменно "быть в форме", последнее время совершенно не употребляю алкоголь. Это у нас-то, на Севере! Поэтому некоторым кажусь просто странным. Кроме того, решил полностью обходиться без мата (и осуществляю своё решение без всяких сложностей). Нам в этих краях завещали культурное поведение ещё декабристы, цвет русского общества. А нас, так называемых советских интеллигентов, нередко заносит на поведенческое дно. Особенно технарей...
Очень спешно писал. А посему довольно сумбурно. И всё же чуть отвел душу..."
* * *
"Работа идет очень туго. Небольшой минус по проходке, большой – по сдаче скважин заказчику. Качество скважин катастрофически падает, прежде всего из-за проблем снабжения.
Сутками ждем цемент для скважин со спущенными обсадными колоннами – это прямое вредительство: за колонной накапливается столько вредных естественных изменений, что о качественном разобщении пластов цементированием всерьез говорить нельзя.
По указанию ЦК и Совмина министр отрасли провел совещание с Западно-Сибирскими буровиками в Нефтеюганске. Очень принципиальный разговор состоялся. Были крупные руководители Миннефтепрома, руководитель нефтяного отдела ЦК партии, партийные и хозяйственные руководители Тюменской и Томской областей.
Я рискнул тоже выйти на трибуну. Основной частью моего выступления была проблема качества скважин. Говорил об американском опыте (на месторождении Лонг-Бич), об эффекте, достигнутом нами на Самотлоре...
Рад, что представитель ЦК КПСС отметил моё выступление в своей речи, а руководитель Технического управления министерства очень поддержал некоторые высказанные мною идеи. Видимо, не зря затеял я свою диссертационную работу. Но, впрочем, всё пока – слова...
К сожалению, диссертация почти не пишется, прихожу домой выжатый, субботы и воскресенья нет.
Лена с Машенькой приедут навестить меня после окончания экзаменов старших..."
По указанию ЦК и Совмина министр отрасли провел совещание с Западно-Сибирскими буровиками в Нефтеюганске. Очень принципиальный разговор состоялся. Были крупные руководители Миннефтепрома, руководитель нефтяного отдела ЦК партии, партийные и хозяйственные руководители Тюменской и Томской областей.
Я рискнул тоже выйти на трибуну. Основной частью моего выступления была проблема качества скважин. Говорил об американском опыте (на месторождении Лонг-Бич), об эффекте, достигнутом нами на Самотлоре...
Рад, что представитель ЦК КПСС отметил моё выступление в своей речи, а руководитель Технического управления министерства очень поддержал некоторые высказанные мною идеи. Видимо, не зря затеял я свою диссертационную работу. Но, впрочем, всё пока – слова...
К сожалению, диссертация почти не пишется, прихожу домой выжатый, субботы и воскресенья нет.
Лена с Машенькой приедут навестить меня после окончания экзаменов старших..."
* * *
"Получил долгожданное письмо от друга из Краснодара. Нас сдружили совместные творческие поиски. Он ученый, доктор наук, а я только мечтаю когда-нибудь отдавать все рабочее время манящей, прекрасной и во многом еще таинственной для меня сфере науки. Получится ли такое? Я знаю людей, у которых это получилось в уже немолодом возрасте: профессор Слепян, профессор Кусков, кандидат наук Эйдельман... Я видел, какие они счастливые и вдохновенные в творчестве и как помогает их научной деятельности зрелость мастеров производства... Но не об этом хочу сейчас написать.
Итак, получил я долгожданное письмо от человека, который не только стал моим другом, но и бескорыстно помогает мне вести диссертационную работу. Да, совершенно бескорыстно, именно по дружбе – ведь он не является моим формальным научным руководителем и не претендует на это. Он – друг!
Я уже отчаялся получить его письмо, и оно просто сделало меня счастливым. В мыслях я успел не раз попрощаться с этим человеком. И причину его молчания видел только в моем поведении. Это, конечно, долгие задержки ответов на его замечательные письма, наполненные чуткостью, мудрыми соображениями, верой в мои силы. Но главное, полагал я, – это мое последнее письмо. Оно было торопливо написано на лестнице перед началом крупного совещания и тут же отдано какому-то командированному из Краснодара для передачи моему другу. Лишь потом я понял, насколько оскорбительно выглядел этот небрежно, бездушно исписанный листок бумаги. Дескать, я очень занят, не в пример тебе, но, как видишь, при этом тебя не забываю. Получилось очень неуклюже и очень не смешно.
А ответ друга вновь чуткий, обстоятельный, вселяющий оптимизм. Вот что такое истинная интеллигентность! И вот как надо относиться к дружбе!
Любовь к женщине и дружба между мужчинами – великие, громадные силы, но в то же время сотканы они из тончайших узоров и скреплены нежнейшими нитями. Думаю, например, о наших отношениях с Леной. Чувствую, насколько они становятся требовательными, не терпящими малейших фальши, обмана, небрежности, как уязвимы они теперь даже мелочью. Надеюсь, это говорит вовсе не о том, что в них наметилось охлаждение, а именно о том, что мы стали ещё ближе и дороже друг другу.
А наша дружба с дорогим краснодарцем не ординарна, это дружба единомышленников, е д и н о ч у в с т в е н н и к о в. Может быть, на таком единстве и держится мир...
С его стороны наша дружба имеет чисто духовную основу и свободна от всякого корыстного расчета. С моей стороны она тоже приближается к этому. Не знаю, можно ли считать моей корыстью то, что я принимаю его щедрую поддержку в диссертационных делах. Тех делах, которые, к сожалению, в последнее время занимают в моей жизни непозволительно маленькие место и время.
Мы очень разные по жизненному опыту, занимаем разные социальные ниши – и стали друзьями. Это ли не чудо! И у меня сегодня праздник, я сегодня счастлив. Я, казалось, терял, но снова обрел друга. Что нужно для истинного счастья? Оказывается, получить письмо друга. Вот оно – и всё хорошо!
И пусть это преувеличение, а на самом деле мы очень жадные. Ведь нам для счастья нужно еще кое-что. Любимая жена, идеальная семья, сила, здоровья, подчас власть над людьми, квартира, деньги, любимая работа... Стоит ли всё перечислять? Но не может быть счастья без дружбы! И я обязуюсь перед своей совестью её беречь. Давно известно: мы ценим, что имеем, только тогда, когда перестаем иметь. Пусть эта мудрость не коснется нашей дружбы...
Мне сейчас очень хорошо. Может быть, это и есть вершина моей жизни? Ведь, кажется, всё есть, судьба состоялась. Но я не перестаю стремиться, не успокаиваюсь, борюсь, карабкаюсь к вершинам, на которые еще не взбирался. И всё это вместе ощущаю как полную гармонию жизни.
По-моему, я неузнаваемо изменился. Перестал быть сучковатым, бодливым, колючим. Больше стало деловитости, меньше личных симпатий и антипатий. Недовольных мною, вроде, не очень много, хотя по делу приходится говорить людям немало неприятных слов, наказывать их...
План по метражу мы немного не дотягиваем, по сдаче скважин дела хуже, задолжали, пока не можем сдать 29 скважин. Вот оно – зеркало их качества. Обстановка крайне накалена: не хватает действующих скважин – недовыполняется план по добыче нефти и производственным объединением, и даже министерством. Как принято, основные удары – по буровикам, по нам. Но даже в этой обстановке психологический климат в целом остается почти нормальным.
Семью удалось посетить в Тюмени четыре раза. Продал машину, это помогло Лене сделать хороший ремонт тюменской квартиры, купить мебель. Квартира там прекрасная: просторная, очень светлая. К сожалению, здоровье у Лены оставляет желать лучшего. Полиартрит. В 1965 году застудилась в Нефтеюганске, в неблагоустроенном жилье. Говорят, мумие помогает – буду искать.
Ну, а я, главный инженер, обитаю здесь, на севере один в четырехкомнатной квартире. Один – поэтому Лена слегка нервничает (некоторые в таких случаях каждый шаг мужа контролируют, она – не из тех). Но всё же вся наша семья выдержала огромное испытание на прочность. Я чист совершенно!
Лена вся – в проблемах детей. Молодчина! Боря очень хорошо оканчивает первый курс. Кажется, стал настоящим, серьезным студентом. Катя учится только на 4 и 5 в математической школе (здорово после нашей захолустной школы!). А клопышка Машенька неудержимо рисует и рисует. Жаль, что временами ощущается её избалованность и капризность. Заявляет, что будет художником. Надеюсь, до этого порадует нас и отличной учебой в школе.
...Приятно, что наш поселок потихоньку хорошеет. Во дворах возникают ровные площадки, на улицах появляются газоны с зеленой травкой, молодые березы. Всё это согревает душу...
А теперь еще немного о деле.
Моё выступление в Нефтеюганске, посвященное качеству скважин, вылилось в параграф стратегического приказа по Главтюменнефтегазу. По-моему, это существенно, если не кончится отпиской. Но, думаю, такими вещами не шутят.
Однако лично для меня это выступление обернулось грустными последствиями. Управление по бурению того же Главка быстро вспомнило всяческие мои прегрешения – и я получил выговор. Понимаю реакцию. Ведь если по-нормальному заниматься качеством скважин – это весомая дополнительная нагрузка на буровиков, уже изнывающих под тяжестью текущих проблем. Вот и намекнули "искателю приключений", что его инициативные монологи, ублажающие слух высокого московского начальства, сегодня несвоевременны для тюменских буровиков и поощряться в буровым штабом Главка не могут.
Возможно, с житейской стороны и правы. Ведь я говорил на совещании о том, что надо создать систему должного стимулирования забот о качестве скважины. Например, скважина, при заканчивании которой применены современные высокоэффективные средства разобщения пластов, должна оплачиваться на 100 000 рублей больше, чем рядовая. Но, по-видимому, таких денег для поощрения, да и никаких других, не найдут, а долбать руководство Управления по бурению Главка, как и тех руководителей, что пониже, будут по поводу качества скважин усердно и заставят всех ещё похлеще крутиться. Вот меня и ткнули носом – чувствительно!
А мне неймется, так ничего и не пойму. Недавно добился, чтобы по моей методике точно установили разобщитель пластов в скважине, где нефть отделена от воды глинистым прослоем, имеющим толщину лишь 40 сантиметров (!). Если скважина даст чистую нефть, вот будет дело-то! Здорово! Так что не сдаюсь..."
* * *
"Перед отпуском крутился до изнеможения вместо начальника УБР. В отпуске крутился в стихии обустройства семьи чуть ли не так же (подводная часть айсберга). После отпуска немного приболел – кашляю, но, вроде, уже поменьше…"
* * *
"Чтобы хорошо делать дело, необходимо вдохновение. Увы, ощущаю, что оно поуменьшилось. Нет, я не жалуюсь на жизнь. Делаем здесь все вместе великие дела для страны. И конечно, почти все ощущаем, что наши повседневные мелочи жизни сливаются именно в великие дела, позволяющие стране быть нефтяной державой. Нередко вспоминаю – и для себя и для людей – замечательную мысль Антуана де Сент-Экзюпери: дворник должен ощущать, что он подметает не просто свою улицу, а свою часть земного шара…
В общем, о моей жизни не грех сказать – всё хорошо. Но трудности огромны. Люди в бурении такие многострадальные, такие затурканные, заезженные, в том числе малые и большие начальники. В нашем УБР 1000 человек. И я, по сути добрейший человек, вынужден многих – в хвост и в гриву, пью кровь, жру нервы. И меня – так же. Возможно, где-то в стране есть такие трудовые коллективы, где царят вселенская демократия, даже всепрощение, сюсюканье. У нас же, тюменских нефтяников, складывается по-настоящему жестокая обстановка. В этом году тюменцы вытянут 6 миллионов метров проходки. А на будущий год планируется 9 миллионов (плюс три!). Думаю, если каким-то чудом пробурим 8 миллионов – хорошо. Это жестокая реальность, это жизнь. После стольких лет хороших дел и хороших слов – такая полоса. Жизненно нужна стране тюменская нефть – это понятно...
Ситуация прямым образом касается и нашего УБР, а значит, и меня. В нынешнем году с невероятным перенапряжением пробурим 550 000 метров (при плане 570 000). А на будущий год планируют 645 000. Это чрезвычайно много. Большинство руководителей и ИТР в панике.
Предвижу, что полетит много невинных голов. Уже летят (три заместителя министра, генеральный директор и его заместитель по бурению в Томской области – и это только начало). Доходят слухи, что замечательные наши руководители, с которыми мы долгие годы работали вместе, делали огромной трудности дела, пишут заявления или болеют (например, уехал легендарный руководитель одного из буровых предприятий Нижневартовска)…
Если быть объективным, в нашем УБР на фоне производственных минусов многие технологические показатели на нормальном уровне. Значительно увеличилась проходка на долото, уменьшились проблемы по проводке наклонных скважин, снизились аварийность, брак, осложнения, случаи негерметичности обсадных колонн, повысилось качество крепления скважин, улучшилась техника безопасности… Значит, не всё так плохо, а меня что-то неудержимо потянуло на скулеж. Будем драться за план – иного пути у нас нет.
Жду не дождусь Лены с Машенькой. Договорились, что они вернутся ко мне, а с Борей и Катей приедет жить бабушка. Но бабушка заболела (высокое давление). Быть может, дело больше не в этом: она побаивается и пока не решается взять ответственность за 19-летнего парня и 16-летнюю девушку в большом городе. За маленькими-то она, бывало, приглядывала. Однако, как говорится, малые дети – малые заботы, большие дети – большие заботы.
Вот уже второй год я один. И заявляю, что месяцами, годами выдерживать одиночество – тяжкое дело. Подчас просто зверею – и по пустякам порчу отношения с людьми. К великому сожалению, по-дурацки обидел представителя краснодарского института, хорошего ученого и человека Андрея Андреевича Торбина. Злого умысла абсолютно не было, просто силы человеческие имеют какие-то границы. А иногда возникает какое-то тупое состояние, и тогда – всё равно.
Глухо угнетает то, что до диссертационных дел почти не доходят руки. Вот у писателя Даниила Гранина есть такой странный герой – Любищев. Это фанатик рационального расходования времени. Читаешь – завидуешь этому герою. Но очень интересно, как бы работала его система, стань он одним из руководителей в нашем Управлении буровых работ. Не свихнулся бы, стремясь её сохранить?"
* * *
"Бежит и бежит очередной календарный год. Первый квартал прошел под вопросом: быть или не быть – поехать в Баку или нет. Этот отпуск мне положен не для отдыха, он дается аспиранту-заочнику один раз для "завершения работы по диссертации" (а на самом деле нередко просто для ускорения этой работы). Мой научный руководитель договорился со своими бывшими аспирантами, что они помогут мне с обработкой экспериментальных данных и предоставят комфортные условия для подготовки текста диссертации – тишину, справочники, монографии и прочее. Поехал на три месяца. Удалось сделать немало – произошел несомненный прорыв на пути к цели.
Вернулся назад – а здесь уже тысяча упущенных дел накопилась. Даже после недельной отлучки упущения тяжело восполняются, а тут – три месяца! Я это предчувствовал. И вот надо быстро "входить в колею", а это не удавалось. К тому же отпуска стали накладываться. В августе, когда я исполнял обязанности начальника УБР, в отпусках были 50% аппарата, 45% сотрудников центральной инженерно-технологической службы, 50% буровых мастеров. Сказать, что было тяжело – ничего не сказать. Работа – взахлёб, да и не могло быть иначе: нам запланировали 645 000 метров проходки при наших предельных возможностях – 550 000 метров. Тут еще добавились дожди – какой-то всемирный потоп, больше половины буровых (подальше от бетонки) просто стояли.
Я мечтал об одном – приезде из отпуска начальника УБР. Приедет, а одновременно с ним и многие другие, от кого зависит организация работы, – мои жуткие нагрузки перераспределятся по людям. Я же, по графику, смогу отдохнуть...
"Получил долгожданное письмо от друга из Краснодара. Нас сдружили совместные творческие поиски. Он ученый, доктор наук, а я только мечтаю когда-нибудь отдавать все рабочее время манящей, прекрасной и во многом еще таинственной для меня сфере науки. Получится ли такое? Я знаю людей, у которых это получилось в уже немолодом возрасте: профессор Слепян, профессор Кусков, кандидат наук Эйдельман... Я видел, какие они счастливые и вдохновенные в творчестве и как помогает их научной деятельности зрелость мастеров производства... Но не об этом хочу сейчас написать.
Итак, получил я долгожданное письмо от человека, который не только стал моим другом, но и бескорыстно помогает мне вести диссертационную работу. Да, совершенно бескорыстно, именно по дружбе – ведь он не является моим формальным научным руководителем и не претендует на это. Он – друг!
Я уже отчаялся получить его письмо, и оно просто сделало меня счастливым. В мыслях я успел не раз попрощаться с этим человеком. И причину его молчания видел только в моем поведении. Это, конечно, долгие задержки ответов на его замечательные письма, наполненные чуткостью, мудрыми соображениями, верой в мои силы. Но главное, полагал я, – это мое последнее письмо. Оно было торопливо написано на лестнице перед началом крупного совещания и тут же отдано какому-то командированному из Краснодара для передачи моему другу. Лишь потом я понял, насколько оскорбительно выглядел этот небрежно, бездушно исписанный листок бумаги. Дескать, я очень занят, не в пример тебе, но, как видишь, при этом тебя не забываю. Получилось очень неуклюже и очень не смешно.
А ответ друга вновь чуткий, обстоятельный, вселяющий оптимизм. Вот что такое истинная интеллигентность! И вот как надо относиться к дружбе!
Любовь к женщине и дружба между мужчинами – великие, громадные силы, но в то же время сотканы они из тончайших узоров и скреплены нежнейшими нитями. Думаю, например, о наших отношениях с Леной. Чувствую, насколько они становятся требовательными, не терпящими малейших фальши, обмана, небрежности, как уязвимы они теперь даже мелочью. Надеюсь, это говорит вовсе не о том, что в них наметилось охлаждение, а именно о том, что мы стали ещё ближе и дороже друг другу.
А наша дружба с дорогим краснодарцем не ординарна, это дружба единомышленников, е д и н о ч у в с т в е н н и к о в. Может быть, на таком единстве и держится мир...
С его стороны наша дружба имеет чисто духовную основу и свободна от всякого корыстного расчета. С моей стороны она тоже приближается к этому. Не знаю, можно ли считать моей корыстью то, что я принимаю его щедрую поддержку в диссертационных делах. Тех делах, которые, к сожалению, в последнее время занимают в моей жизни непозволительно маленькие место и время.
Мы очень разные по жизненному опыту, занимаем разные социальные ниши – и стали друзьями. Это ли не чудо! И у меня сегодня праздник, я сегодня счастлив. Я, казалось, терял, но снова обрел друга. Что нужно для истинного счастья? Оказывается, получить письмо друга. Вот оно – и всё хорошо!
И пусть это преувеличение, а на самом деле мы очень жадные. Ведь нам для счастья нужно еще кое-что. Любимая жена, идеальная семья, сила, здоровья, подчас власть над людьми, квартира, деньги, любимая работа... Стоит ли всё перечислять? Но не может быть счастья без дружбы! И я обязуюсь перед своей совестью её беречь. Давно известно: мы ценим, что имеем, только тогда, когда перестаем иметь. Пусть эта мудрость не коснется нашей дружбы...
Мне сейчас очень хорошо. Может быть, это и есть вершина моей жизни? Ведь, кажется, всё есть, судьба состоялась. Но я не перестаю стремиться, не успокаиваюсь, борюсь, карабкаюсь к вершинам, на которые еще не взбирался. И всё это вместе ощущаю как полную гармонию жизни.
По-моему, я неузнаваемо изменился. Перестал быть сучковатым, бодливым, колючим. Больше стало деловитости, меньше личных симпатий и антипатий. Недовольных мною, вроде, не очень много, хотя по делу приходится говорить людям немало неприятных слов, наказывать их...
План по метражу мы немного не дотягиваем, по сдаче скважин дела хуже, задолжали, пока не можем сдать 29 скважин. Вот оно – зеркало их качества. Обстановка крайне накалена: не хватает действующих скважин – недовыполняется план по добыче нефти и производственным объединением, и даже министерством. Как принято, основные удары – по буровикам, по нам. Но даже в этой обстановке психологический климат в целом остается почти нормальным.
Семью удалось посетить в Тюмени четыре раза. Продал машину, это помогло Лене сделать хороший ремонт тюменской квартиры, купить мебель. Квартира там прекрасная: просторная, очень светлая. К сожалению, здоровье у Лены оставляет желать лучшего. Полиартрит. В 1965 году застудилась в Нефтеюганске, в неблагоустроенном жилье. Говорят, мумие помогает – буду искать.
Ну, а я, главный инженер, обитаю здесь, на севере один в четырехкомнатной квартире. Один – поэтому Лена слегка нервничает (некоторые в таких случаях каждый шаг мужа контролируют, она – не из тех). Но всё же вся наша семья выдержала огромное испытание на прочность. Я чист совершенно!
Лена вся – в проблемах детей. Молодчина! Боря очень хорошо оканчивает первый курс. Кажется, стал настоящим, серьезным студентом. Катя учится только на 4 и 5 в математической школе (здорово после нашей захолустной школы!). А клопышка Машенька неудержимо рисует и рисует. Жаль, что временами ощущается её избалованность и капризность. Заявляет, что будет художником. Надеюсь, до этого порадует нас и отличной учебой в школе.
...Приятно, что наш поселок потихоньку хорошеет. Во дворах возникают ровные площадки, на улицах появляются газоны с зеленой травкой, молодые березы. Всё это согревает душу...
А теперь еще немного о деле.
Моё выступление в Нефтеюганске, посвященное качеству скважин, вылилось в параграф стратегического приказа по Главтюменнефтегазу. По-моему, это существенно, если не кончится отпиской. Но, думаю, такими вещами не шутят.
Однако лично для меня это выступление обернулось грустными последствиями. Управление по бурению того же Главка быстро вспомнило всяческие мои прегрешения – и я получил выговор. Понимаю реакцию. Ведь если по-нормальному заниматься качеством скважин – это весомая дополнительная нагрузка на буровиков, уже изнывающих под тяжестью текущих проблем. Вот и намекнули "искателю приключений", что его инициативные монологи, ублажающие слух высокого московского начальства, сегодня несвоевременны для тюменских буровиков и поощряться в буровым штабом Главка не могут.
Возможно, с житейской стороны и правы. Ведь я говорил на совещании о том, что надо создать систему должного стимулирования забот о качестве скважины. Например, скважина, при заканчивании которой применены современные высокоэффективные средства разобщения пластов, должна оплачиваться на 100 000 рублей больше, чем рядовая. Но, по-видимому, таких денег для поощрения, да и никаких других, не найдут, а долбать руководство Управления по бурению Главка, как и тех руководителей, что пониже, будут по поводу качества скважин усердно и заставят всех ещё похлеще крутиться. Вот меня и ткнули носом – чувствительно!
А мне неймется, так ничего и не пойму. Недавно добился, чтобы по моей методике точно установили разобщитель пластов в скважине, где нефть отделена от воды глинистым прослоем, имеющим толщину лишь 40 сантиметров (!). Если скважина даст чистую нефть, вот будет дело-то! Здорово! Так что не сдаюсь..."
* * *
"Перед отпуском крутился до изнеможения вместо начальника УБР. В отпуске крутился в стихии обустройства семьи чуть ли не так же (подводная часть айсберга). После отпуска немного приболел – кашляю, но, вроде, уже поменьше…"
* * *
"Чтобы хорошо делать дело, необходимо вдохновение. Увы, ощущаю, что оно поуменьшилось. Нет, я не жалуюсь на жизнь. Делаем здесь все вместе великие дела для страны. И конечно, почти все ощущаем, что наши повседневные мелочи жизни сливаются именно в великие дела, позволяющие стране быть нефтяной державой. Нередко вспоминаю – и для себя и для людей – замечательную мысль Антуана де Сент-Экзюпери: дворник должен ощущать, что он подметает не просто свою улицу, а свою часть земного шара…
В общем, о моей жизни не грех сказать – всё хорошо. Но трудности огромны. Люди в бурении такие многострадальные, такие затурканные, заезженные, в том числе малые и большие начальники. В нашем УБР 1000 человек. И я, по сути добрейший человек, вынужден многих – в хвост и в гриву, пью кровь, жру нервы. И меня – так же. Возможно, где-то в стране есть такие трудовые коллективы, где царят вселенская демократия, даже всепрощение, сюсюканье. У нас же, тюменских нефтяников, складывается по-настоящему жестокая обстановка. В этом году тюменцы вытянут 6 миллионов метров проходки. А на будущий год планируется 9 миллионов (плюс три!). Думаю, если каким-то чудом пробурим 8 миллионов – хорошо. Это жестокая реальность, это жизнь. После стольких лет хороших дел и хороших слов – такая полоса. Жизненно нужна стране тюменская нефть – это понятно...
Ситуация прямым образом касается и нашего УБР, а значит, и меня. В нынешнем году с невероятным перенапряжением пробурим 550 000 метров (при плане 570 000). А на будущий год планируют 645 000. Это чрезвычайно много. Большинство руководителей и ИТР в панике.
Предвижу, что полетит много невинных голов. Уже летят (три заместителя министра, генеральный директор и его заместитель по бурению в Томской области – и это только начало). Доходят слухи, что замечательные наши руководители, с которыми мы долгие годы работали вместе, делали огромной трудности дела, пишут заявления или болеют (например, уехал легендарный руководитель одного из буровых предприятий Нижневартовска)…
Если быть объективным, в нашем УБР на фоне производственных минусов многие технологические показатели на нормальном уровне. Значительно увеличилась проходка на долото, уменьшились проблемы по проводке наклонных скважин, снизились аварийность, брак, осложнения, случаи негерметичности обсадных колонн, повысилось качество крепления скважин, улучшилась техника безопасности… Значит, не всё так плохо, а меня что-то неудержимо потянуло на скулеж. Будем драться за план – иного пути у нас нет.
Жду не дождусь Лены с Машенькой. Договорились, что они вернутся ко мне, а с Борей и Катей приедет жить бабушка. Но бабушка заболела (высокое давление). Быть может, дело больше не в этом: она побаивается и пока не решается взять ответственность за 19-летнего парня и 16-летнюю девушку в большом городе. За маленькими-то она, бывало, приглядывала. Однако, как говорится, малые дети – малые заботы, большие дети – большие заботы.
Вот уже второй год я один. И заявляю, что месяцами, годами выдерживать одиночество – тяжкое дело. Подчас просто зверею – и по пустякам порчу отношения с людьми. К великому сожалению, по-дурацки обидел представителя краснодарского института, хорошего ученого и человека Андрея Андреевича Торбина. Злого умысла абсолютно не было, просто силы человеческие имеют какие-то границы. А иногда возникает какое-то тупое состояние, и тогда – всё равно.
Глухо угнетает то, что до диссертационных дел почти не доходят руки. Вот у писателя Даниила Гранина есть такой странный герой – Любищев. Это фанатик рационального расходования времени. Читаешь – завидуешь этому герою. Но очень интересно, как бы работала его система, стань он одним из руководителей в нашем Управлении буровых работ. Не свихнулся бы, стремясь её сохранить?"
* * *
"Бежит и бежит очередной календарный год. Первый квартал прошел под вопросом: быть или не быть – поехать в Баку или нет. Этот отпуск мне положен не для отдыха, он дается аспиранту-заочнику один раз для "завершения работы по диссертации" (а на самом деле нередко просто для ускорения этой работы). Мой научный руководитель договорился со своими бывшими аспирантами, что они помогут мне с обработкой экспериментальных данных и предоставят комфортные условия для подготовки текста диссертации – тишину, справочники, монографии и прочее. Поехал на три месяца. Удалось сделать немало – произошел несомненный прорыв на пути к цели.
Вернулся назад – а здесь уже тысяча упущенных дел накопилась. Даже после недельной отлучки упущения тяжело восполняются, а тут – три месяца! Я это предчувствовал. И вот надо быстро "входить в колею", а это не удавалось. К тому же отпуска стали накладываться. В августе, когда я исполнял обязанности начальника УБР, в отпусках были 50% аппарата, 45% сотрудников центральной инженерно-технологической службы, 50% буровых мастеров. Сказать, что было тяжело – ничего не сказать. Работа – взахлёб, да и не могло быть иначе: нам запланировали 645 000 метров проходки при наших предельных возможностях – 550 000 метров. Тут еще добавились дожди – какой-то всемирный потоп, больше половины буровых (подальше от бетонки) просто стояли.
Я мечтал об одном – приезде из отпуска начальника УБР. Приедет, а одновременно с ним и многие другие, от кого зависит организация работы, – мои жуткие нагрузки перераспределятся по людям. Я же, по графику, смогу отдохнуть...
И вот, наконец, 15-го сентября начальник вышел на работу. Мне бы пойти в отпуск – но вот ещё немного, а затем ещё и ещё... В середине октября всё же вырвался в очередной отпуск. Решил никуда не ездить, отдыхать в семейной обстановке – хватит расставаний!
В отпуске стал приходить в себя. С Машенькой и её подружкой по двору Аней гуляли по лесу. Проходили по 8 километров ежедневно. До чего прекрасно! За неделю я настолько хорошо отдохнул, что сел за диссертацию. Но... ты в гору, а чёрт – за ногу...
Иду утром по улице, встречается главный технолог другого УБР. Разговорились о том, о сём, и он в конце мимоходом говорит:
- Ваша 1328-я скважина, говорят, горит...
Я больше ничего не стал узнавать, сразу поехал туда. А там газовый фонтан. Горит вся буровая, вышка упала, газ с нефтью бьют из скважины.
На следующий день генеральный директор объединения с моего согласия вызвал меня из отпуска. Начальником штаба назначили главного инженера объединения, его заместителем – меня.
22 дня я целыми днями и почти бессонными ночами находился на скважине. Обстановка была боевой. Сотни разношерстных людей, десятки единиц различной техники, бессчетное количество крупных и малых дел. Наряду с тушением пожара и глушением скважины надо было сберечь людей. Были случаи, что людей посылали по существу в огонь с кислородом и пропаном резать горящие конструкции. Прямо на людях сгорело много костюмов, плащей, касок, шапок... За безопасность, за жизнь людей отвечал я. Всё это описать невозможно – надо видеть. Это было большое несчастье.
Когда фонтан ликвидировали, виновными, по акту, признали всю верхушку УБР (начальника, главного инженера, главного геолога, главного технолога, руководителей инженерно-технологической службы). А бурового мастера среди виновных не назвали. Я же считаю, что он был главным виновником (кстати, в предшествующие несколько месяцев "запорол" три скважины; две из них – в фонде бракованных, одна ликвидирована по техническим причинам).
Естественно, начальника УБР сняли. Назначили нового – из Нефтеюганска. Пришлось вводить его в курс дела. А через месяц добрались и до меня, главного инженера. Начальник отдела кадров пригласил и ознакомил с выпиской из приказа Главка о моем освобождении. Формулировка: за незавершенку и за перевод бригад с незаконченных строительством скважин на новые (хотя я никогда не переводил, потому что не заинтересован в росте незавершенки). Ну, ладно, пусть это будет на их совести...
Сразу предоставили отпуск, в котором теперь и нахожусь. В отпуске заболел: грипп с осложнением – видимо, с воспалением легких. Но в больницу не ходил – нет такой привычки. Отлежался. Сегодня первый день лучше, на душе посветлело...
Вот такие дела. Если кто-то заявит, что в стране нет безработицы, это будет неправда: есть один человек".
В отпуске стал приходить в себя. С Машенькой и её подружкой по двору Аней гуляли по лесу. Проходили по 8 километров ежедневно. До чего прекрасно! За неделю я настолько хорошо отдохнул, что сел за диссертацию. Но... ты в гору, а чёрт – за ногу...
Иду утром по улице, встречается главный технолог другого УБР. Разговорились о том, о сём, и он в конце мимоходом говорит:
- Ваша 1328-я скважина, говорят, горит...
Я больше ничего не стал узнавать, сразу поехал туда. А там газовый фонтан. Горит вся буровая, вышка упала, газ с нефтью бьют из скважины.
На следующий день генеральный директор объединения с моего согласия вызвал меня из отпуска. Начальником штаба назначили главного инженера объединения, его заместителем – меня.
22 дня я целыми днями и почти бессонными ночами находился на скважине. Обстановка была боевой. Сотни разношерстных людей, десятки единиц различной техники, бессчетное количество крупных и малых дел. Наряду с тушением пожара и глушением скважины надо было сберечь людей. Были случаи, что людей посылали по существу в огонь с кислородом и пропаном резать горящие конструкции. Прямо на людях сгорело много костюмов, плащей, касок, шапок... За безопасность, за жизнь людей отвечал я. Всё это описать невозможно – надо видеть. Это было большое несчастье.
Когда фонтан ликвидировали, виновными, по акту, признали всю верхушку УБР (начальника, главного инженера, главного геолога, главного технолога, руководителей инженерно-технологической службы). А бурового мастера среди виновных не назвали. Я же считаю, что он был главным виновником (кстати, в предшествующие несколько месяцев "запорол" три скважины; две из них – в фонде бракованных, одна ликвидирована по техническим причинам).
Естественно, начальника УБР сняли. Назначили нового – из Нефтеюганска. Пришлось вводить его в курс дела. А через месяц добрались и до меня, главного инженера. Начальник отдела кадров пригласил и ознакомил с выпиской из приказа Главка о моем освобождении. Формулировка: за незавершенку и за перевод бригад с незаконченных строительством скважин на новые (хотя я никогда не переводил, потому что не заинтересован в росте незавершенки). Ну, ладно, пусть это будет на их совести...
Сразу предоставили отпуск, в котором теперь и нахожусь. В отпуске заболел: грипп с осложнением – видимо, с воспалением легких. Но в больницу не ходил – нет такой привычки. Отлежался. Сегодня первый день лучше, на душе посветлело...
Вот такие дела. Если кто-то заявит, что в стране нет безработицы, это будет неправда: есть один человек".
* * *
"Опять засел за диссертацию. Приезжал мой друг их Краснодара. Посмотрел выполненную часть, оставил пожелания...
И несколько слов о семье.
Лена – со мной, работает по специальности, по ремонту электрооборудования. Очень запущенный участок, годами никто всерьез им не занимался. Работает с азартом. Хорошо! Здоровье почти нормальное.
Машенька – первоклашка, отличница, умница, моя любимица и защитница. Занимается и музыкой – тоже отличница.
Мои тюменцы – совсем взрослые. Катя – в десятом классе, учится без троек. Боря – без пяти минут инженер-нефтяник. Как не порадоваться!"
* * *
"Как-то так сложилось, что последний месяц я даже не могу системно просматривать газеты и делать вырезки нужных материалов (в основном, по нефти). Этого со мной раньше не бывало и в напряженнейшие времена моей жизни. Вот до чего дожил!
Однако почти абсолютно здоров (для моего возраста). Для полного здоровья не хватает улицы, свежего воздуха, чисто мужской физической нагрузки...
Занимаюсь креплением скважин а нашем производственном объединении. Моя должность – начальник производственно-конструкторского отдела Управления по бурению. Задуман этот, новый отдел для работы под эгидой краснодарского института как отдел внедрения научно-исследовательских разработок, по существу как полномочный рабочий орган этого мощного института на Севере. Но руководство нашего производственного объединения возложило на отдел еще и обязанность курировать всё крепление скважин в регионе. В общем, мало не покажется. С трудом набираю подходящие кадры. Появился молодой специалист, совсем мальчишка, – решил пойти в буровую бригаду за опытом. Мелькнула и исчезла какдидат наук из Москвы... А дел всё прибавляется. Трудно... Верчусь... Не привыкать.
Но главное – суть моего нового положения: наконец-то дорвался до интереснейшей для меня из всех работ! Мечту о такой работе я вынашивал многие годы. В этом же направлении отдаю все остатки сил диссертации. Я почти сумел получить подобную должность в Нижневартовском УБР 10 лет назад, но руководство объединения вдруг назначило главным инженером нового, самого северного по тем временам УБР. И пошла жизнь в разладе между тем, к чему рвалась душа, и служебными обязанностями.
Теперь другое дело: я в родной стихии! Каждый день дарит меньшую или большую каплю в одну и ту же желанную точку! Вчера, например, решали вопрос об оснастке обсадных колонн, которые будут спускаться в скважины нового месторождения, где рядом с нефтью сверху – газ, а снизу – вода. Взять такую нефть – нешуточная задача. А на очереди еще целая группа месторождений с подобными геологическими условиями. Приятно сознавать, что ты причастен к решению таких сложных технологических задач, причем не только как руководитель, но и как создатель и разработчик конкретных научно-технических идей.
Приходится оценивать пригодность и сторонних идей для нашего региона. Недавно с сожалением отверг одну интересную разработку, сделанную в Татарии: не будет она надежной в скважинах с газоносными пластами. Так начинаю наживать врагов в научно-технической сфере.
Сотни деловых эпизодов – и все они в том русле, в котором я пребываю с наслаждением! Появилось ощущение, что я уже довольно близок к реализации своей заветной мечты и цели – завершению и защите диссертации. Теперь каждый клочок бумаги, каждый спор, каждая беседа, каждый новый инструктивный документ, создаваемый нами, способствуют этому прямо или косвенно.
Но сколько времени продолжится такая ситуация? Пойдет ли она в сторону стабилизации, или жизнь опять меня куда-то вышвырнет. Буду жить надеждой и добиваться лучшего...
О семейных делах. На сегодняшнем этапе полная ясность и стабильность. Главное, что радует, – двое моих тюменских студентов живут каждый в своей комнате, пользуясь всеми современными бытовыми удобствами. Не знаю, прав ли я в своей категоричности, но думаю, что такая, благоустроенная жизнь способствует и выращиванию человеческого достоинства, и ежедневному деловому настрою, деловой дисциплине человека. И тут вспоминаются слова великого римлянина Сенеки: «Ничто не твоё, о Лукреций! Только время твоей жизни, наполненное твоим трудом, - твое". Своя комната, свой дом, своя крепость – это ли не огромный фактор эффективности времени твоей жизни, а ещё избавления от рабской зависимости от тех, в чьих частных квартирах ютишься по углам!..
Думается вот о чем. Множество очень неглупых людей энергично зарабатывают и тут же омертвляют результаты своего труда в сберкнижках или ненужных, не используемых ежедневно вещах. Мы же старались, чтобы денег в бездействии было мало: не скупились на яблоки, апельсины, другие фрукты и овощи, у каждого члена семьи была хорошая одежда во всех сезонах. Самое полезное расходование денег – это, конечно, вклады в судьбу детей.
У Бори – повышенная стипендия. Сейчас отдыхает на Черном море с любимой девушкой – красота! Катя триумфально поступила в Тюменский индустриальный институт – одни пятерки на вступительных экзаменах. Пополнит семейную династию нефтяников. А конкурс был – как никогда раньше (Лена в те дни тоже была в Тюмени для моральной материнской поддержки). Машенька – отличница и музыкантша. На что-либо жаловаться – великий грех. Это не самодовольное похрюкивание, а просто награда за наши с Леной волнения и старания.
Наше объединение работает поистине героически, люди творят чудеса. По другому не скажешь, если учесть реальные условия. Кончится цемент на одном месторождении – возят "Уралами" с другого, за 130 – 150 километров. А тут и бензин кончается – снова головная боль. Надо спускать обсадные колонны в новые скважины – а труб нет. Рыскают по свету. На совете директоров сказали: поставок новых труб пока не предвидится. А бурить надо и нефть добывать надо. По проходке есть небольшой плюс, но на следующий месяц – огромный план. Видимо весь плюс съедим и съедем на минус. Трудно... И, к сожалению, опытнейшие кадры руководителей потихоньку уходят из производства – кто в сферу науки, кто в партийные органы, кто в промакадемию (похоже, без возврата), кто на пенсию... Понимаю их: силы не беспредельны.
Но надо держаться, такова уж миссия тюменских нефтяников..."
На этом дневниковые записи в тетради, забытой моим попутчиком, заканчиваются. Дальнейшее мне стало известно из беседы с ним и уже изложено мною в начале этой маленькой повести. Позволю себе в нескольких словах вновь затронуть продолжение его судьбы. Повторяется же припев в песне. Пусть и этот недословный повтор станет неким припевом моего повествования, которым оно и завершится.
Да, он мужественно д е р ж а л с я вместе со многими тысячами тюменских нефтяников – истинных героев своего времени. Причем – это почти невероятно – сумел окончательно подготовить и успешно защитить диссертацию. Затем успел поруководить научной лабораторией в одном из отраслевых НИИ, что стало полным свершением мечты десятилетий этого творческого человека, апофеозом его мучительного, долгого и неизменно честного пути в науку. Но счастье всецелого погружения в научную деятельность длилось недолго. Наступила эпоха ельцинских преобразований, включившая в себя стремительный развал отраслевой науки, вплоть до ликвидации целых институтов.
"Опять засел за диссертацию. Приезжал мой друг их Краснодара. Посмотрел выполненную часть, оставил пожелания...
И несколько слов о семье.
Лена – со мной, работает по специальности, по ремонту электрооборудования. Очень запущенный участок, годами никто всерьез им не занимался. Работает с азартом. Хорошо! Здоровье почти нормальное.
Машенька – первоклашка, отличница, умница, моя любимица и защитница. Занимается и музыкой – тоже отличница.
Мои тюменцы – совсем взрослые. Катя – в десятом классе, учится без троек. Боря – без пяти минут инженер-нефтяник. Как не порадоваться!"
* * *
"Как-то так сложилось, что последний месяц я даже не могу системно просматривать газеты и делать вырезки нужных материалов (в основном, по нефти). Этого со мной раньше не бывало и в напряженнейшие времена моей жизни. Вот до чего дожил!
Однако почти абсолютно здоров (для моего возраста). Для полного здоровья не хватает улицы, свежего воздуха, чисто мужской физической нагрузки...
Занимаюсь креплением скважин а нашем производственном объединении. Моя должность – начальник производственно-конструкторского отдела Управления по бурению. Задуман этот, новый отдел для работы под эгидой краснодарского института как отдел внедрения научно-исследовательских разработок, по существу как полномочный рабочий орган этого мощного института на Севере. Но руководство нашего производственного объединения возложило на отдел еще и обязанность курировать всё крепление скважин в регионе. В общем, мало не покажется. С трудом набираю подходящие кадры. Появился молодой специалист, совсем мальчишка, – решил пойти в буровую бригаду за опытом. Мелькнула и исчезла какдидат наук из Москвы... А дел всё прибавляется. Трудно... Верчусь... Не привыкать.
Но главное – суть моего нового положения: наконец-то дорвался до интереснейшей для меня из всех работ! Мечту о такой работе я вынашивал многие годы. В этом же направлении отдаю все остатки сил диссертации. Я почти сумел получить подобную должность в Нижневартовском УБР 10 лет назад, но руководство объединения вдруг назначило главным инженером нового, самого северного по тем временам УБР. И пошла жизнь в разладе между тем, к чему рвалась душа, и служебными обязанностями.
Теперь другое дело: я в родной стихии! Каждый день дарит меньшую или большую каплю в одну и ту же желанную точку! Вчера, например, решали вопрос об оснастке обсадных колонн, которые будут спускаться в скважины нового месторождения, где рядом с нефтью сверху – газ, а снизу – вода. Взять такую нефть – нешуточная задача. А на очереди еще целая группа месторождений с подобными геологическими условиями. Приятно сознавать, что ты причастен к решению таких сложных технологических задач, причем не только как руководитель, но и как создатель и разработчик конкретных научно-технических идей.
Приходится оценивать пригодность и сторонних идей для нашего региона. Недавно с сожалением отверг одну интересную разработку, сделанную в Татарии: не будет она надежной в скважинах с газоносными пластами. Так начинаю наживать врагов в научно-технической сфере.
Сотни деловых эпизодов – и все они в том русле, в котором я пребываю с наслаждением! Появилось ощущение, что я уже довольно близок к реализации своей заветной мечты и цели – завершению и защите диссертации. Теперь каждый клочок бумаги, каждый спор, каждая беседа, каждый новый инструктивный документ, создаваемый нами, способствуют этому прямо или косвенно.
Но сколько времени продолжится такая ситуация? Пойдет ли она в сторону стабилизации, или жизнь опять меня куда-то вышвырнет. Буду жить надеждой и добиваться лучшего...
О семейных делах. На сегодняшнем этапе полная ясность и стабильность. Главное, что радует, – двое моих тюменских студентов живут каждый в своей комнате, пользуясь всеми современными бытовыми удобствами. Не знаю, прав ли я в своей категоричности, но думаю, что такая, благоустроенная жизнь способствует и выращиванию человеческого достоинства, и ежедневному деловому настрою, деловой дисциплине человека. И тут вспоминаются слова великого римлянина Сенеки: «Ничто не твоё, о Лукреций! Только время твоей жизни, наполненное твоим трудом, - твое". Своя комната, свой дом, своя крепость – это ли не огромный фактор эффективности времени твоей жизни, а ещё избавления от рабской зависимости от тех, в чьих частных квартирах ютишься по углам!..
Думается вот о чем. Множество очень неглупых людей энергично зарабатывают и тут же омертвляют результаты своего труда в сберкнижках или ненужных, не используемых ежедневно вещах. Мы же старались, чтобы денег в бездействии было мало: не скупились на яблоки, апельсины, другие фрукты и овощи, у каждого члена семьи была хорошая одежда во всех сезонах. Самое полезное расходование денег – это, конечно, вклады в судьбу детей.
У Бори – повышенная стипендия. Сейчас отдыхает на Черном море с любимой девушкой – красота! Катя триумфально поступила в Тюменский индустриальный институт – одни пятерки на вступительных экзаменах. Пополнит семейную династию нефтяников. А конкурс был – как никогда раньше (Лена в те дни тоже была в Тюмени для моральной материнской поддержки). Машенька – отличница и музыкантша. На что-либо жаловаться – великий грех. Это не самодовольное похрюкивание, а просто награда за наши с Леной волнения и старания.
Наше объединение работает поистине героически, люди творят чудеса. По другому не скажешь, если учесть реальные условия. Кончится цемент на одном месторождении – возят "Уралами" с другого, за 130 – 150 километров. А тут и бензин кончается – снова головная боль. Надо спускать обсадные колонны в новые скважины – а труб нет. Рыскают по свету. На совете директоров сказали: поставок новых труб пока не предвидится. А бурить надо и нефть добывать надо. По проходке есть небольшой плюс, но на следующий месяц – огромный план. Видимо весь плюс съедим и съедем на минус. Трудно... И, к сожалению, опытнейшие кадры руководителей потихоньку уходят из производства – кто в сферу науки, кто в партийные органы, кто в промакадемию (похоже, без возврата), кто на пенсию... Понимаю их: силы не беспредельны.
Но надо держаться, такова уж миссия тюменских нефтяников..."
На этом дневниковые записи в тетради, забытой моим попутчиком, заканчиваются. Дальнейшее мне стало известно из беседы с ним и уже изложено мною в начале этой маленькой повести. Позволю себе в нескольких словах вновь затронуть продолжение его судьбы. Повторяется же припев в песне. Пусть и этот недословный повтор станет неким припевом моего повествования, которым оно и завершится.
Да, он мужественно д е р ж а л с я вместе со многими тысячами тюменских нефтяников – истинных героев своего времени. Причем – это почти невероятно – сумел окончательно подготовить и успешно защитить диссертацию. Затем успел поруководить научной лабораторией в одном из отраслевых НИИ, что стало полным свершением мечты десятилетий этого творческого человека, апофеозом его мучительного, долгого и неизменно честного пути в науку. Но счастье всецелого погружения в научную деятельность длилось недолго. Наступила эпоха ельцинских преобразований, включившая в себя стремительный развал отраслевой науки, вплоть до ликвидации целых институтов.
Нищал и рушился его институт тоже. И чтобы семья материально пострадала как можно меньше, он вновь вернулся на Тюменский Север. Но теперь его возраст приближался к шестидесятилетию, а это весьма немало по понятиям, сложившимся в том регионе. И потому он получил скучноватую должность старшего инженера в производственно-техническом отделе УБР...
Кстати, вспоминается услышанное однажды высказывание одного простого человека (а вовсе не классика): "Самые большие наши потери – это потери наших идеалов".
Что было дальше, не знаю. Ко второму десятилетию нового века вроде бы наметилось в России оживление отраслевой науки. Непростой это будет процесс. Строить – не ломать, особенно в сфере научных школ и традиций, сфере эстафеты творческой увлеченности и беззаветной преданности честному и мучительному научному поиску.
И если будет активно оживать отраслевая наука, моему попутчику в этом, видимо, уже не участвовать – мчится его восьмой десяток лет. Если он жив ещё, конечно...
И только диссертацию этого человека, буквально выстраданную в кипении производственных буден, быть может, вспомнят и как-то используют в новых попытках экономно добиться высшей производительности нефтяных скважин. Ведь не зря же он мечтал, верил, самоотверженно боролся...
Впрочем, что гадать... Тем более, что новые поколения, конечно, не пропадут без нас, стариков... Ну, а мы за них порадуемся!
Кстати, вспоминается услышанное однажды высказывание одного простого человека (а вовсе не классика): "Самые большие наши потери – это потери наших идеалов".
Что было дальше, не знаю. Ко второму десятилетию нового века вроде бы наметилось в России оживление отраслевой науки. Непростой это будет процесс. Строить – не ломать, особенно в сфере научных школ и традиций, сфере эстафеты творческой увлеченности и беззаветной преданности честному и мучительному научному поиску.
И если будет активно оживать отраслевая наука, моему попутчику в этом, видимо, уже не участвовать – мчится его восьмой десяток лет. Если он жив ещё, конечно...
И только диссертацию этого человека, буквально выстраданную в кипении производственных буден, быть может, вспомнят и как-то используют в новых попытках экономно добиться высшей производительности нефтяных скважин. Ведь не зря же он мечтал, верил, самоотверженно боролся...
Впрочем, что гадать... Тем более, что новые поколения, конечно, не пропадут без нас, стариков... Ну, а мы за них порадуемся!