И улыбки уживаются с делами
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ СТАРОГО НЕФТЯНИКА
МИНУТА СЕРЬЁЗНЫХ РАЗМЫШЛЕНИЙ
Помню, было время бурного научно-технического прогресса в нефтяной промышленности Советского Союза. Оно, по курьезному стечению обстоятельств, совпало со временем, прозванным при горбачевском правлении "застоем". Не хочется спорить с авторами исторических оценок, но, несомненно, ни отдельную личность, ни историческую эпоху невозможно всесторонне осмыслить, используя единичный хлесткий ярлык.
Наш любимый профессор Московского нефтяного института, лауреат Государственной премии СССР, известный нефтяникам мира ученый Владимир Николаевич Щелкачёв написал письмо М.С.Горбачеву, в котором взволнованно и убедительно обосновал, что в нефтяной отрасли страны никакого застоя не было, а, наоборот, в те годы происходил истинный научно-технический прорыв, благодаря которому Советский Союз стал великой нефтяной державой. Достаточно осознать, что обеспечено советскими забойными двигателями или как достигнуто освоение крупнейших месторождений Западной Сибири или как построена Кольская сверхглубокая скважина, пронзившая земную толщу до рекордной для всего мира глубины – более 13 километров…
Да, страна смогла в беспрецедентно тяжелых природных и климатических условиях освоить богатства подаренных ей судьбою недр во имя своей жизнеспособности! Это было! И произошло благодаря огромному труду геологов и геофизиков, буровиков и нефтедобытчиков, математиков и химиков, машиностроителей и работников всех видов транспорта, строителей дорог и городов... Разве всех перечислишь!
Думаю, просто нечестно относиться без уважения к этому великому свершению людей. Ну, а то, что в России ещё не решены многие проблемы экономики, надо анализировать конкретно, квалифицированно и без легковесного суждения о труде миллионов честных тружеников: ученых, инженеров, рабочих – всех, кто отдал свои волю, характер, труд, талант развитию нефтяной отрасли, ставшей спасительной для страны.
ВНИИ буровой техники, где я трудился десятки лет, выпестовал целую когорту асов строительства скважин. Эти люди научились совмещать в себе способности инженеров, ученых, организаторов, лекторов, надежных трудяг, смелых, а подчас просто отчаянных борцов за научно-технический прогресс.
Да, борьба за научно-технический прогресс – дело серьезное! Но жизнь есть жизнь – она не бывает без забавных моментов…
Помню, было время бурного научно-технического прогресса в нефтяной промышленности Советского Союза. Оно, по курьезному стечению обстоятельств, совпало со временем, прозванным при горбачевском правлении "застоем". Не хочется спорить с авторами исторических оценок, но, несомненно, ни отдельную личность, ни историческую эпоху невозможно всесторонне осмыслить, используя единичный хлесткий ярлык.
Наш любимый профессор Московского нефтяного института, лауреат Государственной премии СССР, известный нефтяникам мира ученый Владимир Николаевич Щелкачёв написал письмо М.С.Горбачеву, в котором взволнованно и убедительно обосновал, что в нефтяной отрасли страны никакого застоя не было, а, наоборот, в те годы происходил истинный научно-технический прорыв, благодаря которому Советский Союз стал великой нефтяной державой. Достаточно осознать, что обеспечено советскими забойными двигателями или как достигнуто освоение крупнейших месторождений Западной Сибири или как построена Кольская сверхглубокая скважина, пронзившая земную толщу до рекордной для всего мира глубины – более 13 километров…
Да, страна смогла в беспрецедентно тяжелых природных и климатических условиях освоить богатства подаренных ей судьбою недр во имя своей жизнеспособности! Это было! И произошло благодаря огромному труду геологов и геофизиков, буровиков и нефтедобытчиков, математиков и химиков, машиностроителей и работников всех видов транспорта, строителей дорог и городов... Разве всех перечислишь!
Думаю, просто нечестно относиться без уважения к этому великому свершению людей. Ну, а то, что в России ещё не решены многие проблемы экономики, надо анализировать конкретно, квалифицированно и без легковесного суждения о труде миллионов честных тружеников: ученых, инженеров, рабочих – всех, кто отдал свои волю, характер, труд, талант развитию нефтяной отрасли, ставшей спасительной для страны.
ВНИИ буровой техники, где я трудился десятки лет, выпестовал целую когорту асов строительства скважин. Эти люди научились совмещать в себе способности инженеров, ученых, организаторов, лекторов, надежных трудяг, смелых, а подчас просто отчаянных борцов за научно-технический прогресс.
Да, борьба за научно-технический прогресс – дело серьезное! Но жизнь есть жизнь – она не бывает без забавных моментов…
ДЕНЬ ВЗЯТИЯ БАСТИЛИИ
Мой друг, инженер-буровик, в молодости работал в бывшей Куйбышевской (ныне Самарской) области. В середине 60-х годов прошлого века его предприятие вместе с представителями одной из французских компаний испытывало новый метод бурения скважин, суливший большой экономический эффект. Не стану рассказывать об этом методе. В моем повествовании важно другое: в ходе этих испытаний наступила дата 14 июля, когда французы отмечают День взятия Бастилии. Для граждан Франции это священная дата – начало Великой французской революции, обеспечившей свободное развитие капитализма в стране.
Осознав ситуацию, советские коллеги инженеров-французов решили сделать гостям приятный сюрприз – праздничный пикник на природе. Из областного центра было доставлено всё необходимое: водка, мясо для шашлыков, овощи, хлеб, прохладительные напитки и многое другое. А местной «изюминкой» пикника решили сделать варёных раков, для чего просто-напросто послали на речку Кинель молодого парня – помощника бурильщика.
Мой друг, инженер-буровик, в молодости работал в бывшей Куйбышевской (ныне Самарской) области. В середине 60-х годов прошлого века его предприятие вместе с представителями одной из французских компаний испытывало новый метод бурения скважин, суливший большой экономический эффект. Не стану рассказывать об этом методе. В моем повествовании важно другое: в ходе этих испытаний наступила дата 14 июля, когда французы отмечают День взятия Бастилии. Для граждан Франции это священная дата – начало Великой французской революции, обеспечившей свободное развитие капитализма в стране.
Осознав ситуацию, советские коллеги инженеров-французов решили сделать гостям приятный сюрприз – праздничный пикник на природе. Из областного центра было доставлено всё необходимое: водка, мясо для шашлыков, овощи, хлеб, прохладительные напитки и многое другое. А местной «изюминкой» пикника решили сделать варёных раков, для чего просто-напросто послали на речку Кинель молодого парня – помощника бурильщика.
|
Он прекрасно справился со своей несложной задачей: наловил раков, сварил их со специями в ведре – и доставил на пикник эмалированный таз, доверху наполненный красным ароматным кушаньем.
Французы были ошеломлены русским гостеприимством. Они сердечно благодарили коллег за прекрасное угощение, но, обладая, как им думалось, правильным чувством меры, поначалу твердо отказались от употребления раков. Дескать, они не могут принять столь редкостную и дорогую еду. Им, конечно, не стали объяснять, что именно эта еда явилась для хозяев самой недефицитной и по существу ничего им не стоила. Вопрос был разрешен по-российски: после трех тостов французы стали заметно менее принципиальны – и раки активно пошли в ход... |
|
Пикник получился отличным – на локальном уровне советско-французская дружба укрепилась существенно.
И мой друг решил в память об этом прекрасном событии своей жизни и в знак глубокого уважения к французскому народу праздновать День взятия Бастилии ежегодно. Как именно он это решение осуществлял, мне узнать не удалось, поскольку я жил далеко от него – в Москве. Но, проявляя солидарность с другом, я стал ежегодно посылать ему в этот праздничный день поздравительные телеграммы.
Телеграмма моя выглядела приблизительно так: "ДОРОГОЙ АНАТОЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ СЕРДЕЧНО ПОЗДРАВЛЯЮ ДНЕМ ВЗЯТИЯ БАСТИЛИИ ЖЕЛАЮ КРЕПКОГО ЗДОРОВЬЯ НОВЫХ УСПЕХОВ ЮРИЙ".
Конечно, при отправлении таких телеграмм обязательно возникал момент дискомфорта. Телеграфистка неизменно обращала ко мне недоуменно-подозрительный взор и несколько вкрадчиво, понимая, что, вероятнее всего, имеет дело с психически нездоровым субъектом, спрашивала меня в таком духе: "Здесь всё правильно? Вы уверены в том, что написали?" Получив положительный ответ, она – обычно со сдержанной ухмылкой – оформляла телеграмму…
ТОСТ ЗА БАКУ
Это было, помнится, в самом конце 70-х годов прошлого века. Мой отец подходил к своему 70-летнему рубежу, но продолжал энергично трудиться.
Мы с отцом оба родились в городе Баку, где он стал инженером, а затем работал на заводе. Позже получил назначение в Москву – и наша семья пополнила ряды москвичей... Так что я покинул родной город в возрасте шести лет с нестойкими воспоминаниями самого раннего детства.
И вот случилось почти невероятное: мы с отцом, работая в разных организациях, оказались одновременно командированными в Баку. Я узнал об этом, уже будучи там. Зазвонил телефон, и я, ошеломленный, услышал веселый голос отца.
- В шесть вечера будь готов в дорогу, - заявил он. – Мои старые друзья организовали банкет где-то за городом. Нас с тобой повезут вместе. Решено?
Естественно, я не возражал, тем более что мне подобный банкет и во сне не виделся.
О эта прекрасная дружеская вечеринка с особым, кавказским акцентом!
Но сквозь очарование происходящим прорастало в моей душе беспокойство. Ведь неизбежно слово для тоста будет предоставлено и мне. И он должен быть достоин этого чудного застолья. Особенно потому, что все здесь знают: хотя я москвич, но, как и отец, рожден в Баку. Постепенно я стал невнимателен к разговорам, все более и более напряженно искал "изюминку" своего тоста. Но идея не рождалась...
И момент моего тоста наступил. Тамада очень красиво представил меня и добавил, что Москва во всем подает пример – и, конечно, присутствующим предстоит сейчас услышать что-то достойное величия Москвы. Растерянно улыбающийся и, наверное, побледневший, я встал с рюмкой в руке... И – вот что такое высшее напряжение интеллекта! – вдруг мне стал ясен мой тост. Именно м о й, очень личный...
Все взоры были обращены на меня. И я заговорил:
- Дорогие бакинцы, дорогие мои земляки! Мой визит в родной город и наша встреча – это принципиальный момент в моей жизни. И чтобы вы лучше это почувствовали, я напомню вам веселое и мудрое стихотворение замечательного кавказца Расула Гамзатова.
В стихотворении этом поэт смело сообщает любимой: "Я в сотню девушек влюблен с одной и той же силой... Своей любовью окрылен, их всех зову я милой”. Она, мрачнея, говорит: "Ах, значит, я одна из ста? Спасибо, я не знала!.." И тогда он продолжает: "Сто разных девушек в тебе, а ты одна в моей судьбе!.. В тебе сто девушек любя, в сто раз сильней люблю тебя!"
Пусть простит меня родной Баку: за годы жизни я влюблялся во множество разных городов. Когда мне было шесть лет, я стал москвичом, школу окончил возле Ангары и Байкала, объездил много нефтяных районов страны, не раз бывал за границей... Но теперь – с таким опытом! - я любуюсь волшебным городом, где родился, и понимаю до глубины души: Баку – самый прекрасный город на свете! Мой тост – за наш Баку, красивый, добрый, трудолюбивый и талантливый!
Не забыть мне глаза людей, услышавших эти слова. Они дружно встали и торжественно, в тишине, выпили за свой любимый город... Мне крепко пожимали руки. А один пожилой директор завода сказал:
- Юрик, друг мой, завтра едем с тобой на охоту!..
ОХ, УЖ ЭТИ ЭКЗАМЕНЫ!
Как-то я приехал в Саратов для испытаний специальной технологии цементирования скважин. Войдя в гостиничную комнату, где мне выделили кровать, я увидел застолье и, конечно, был немедленно и настойчиво приглашен к столу.
Разговор ребят оказался нетипичным – о женах. Говорили сердечно, даже юмор не был востребован. Я понял, что инициатором разговора стал парень лет 25-ти или немного старше, студент-заочник, приехавший в Саратов на очередные экзамены. Мы выпили за здоровье его супруги, которой в этот день исполнилось 25, и он начал длинный, обстоятельный монолог.
Парень старательно объяснял, что без поддержки жены, конечно, не смог бы работать и одновременно учиться в институте. Она и сама работает, и двое детей у них всегда ухожены, и ему находит время помочь со всякими контрольными работами и курсовыми проектами. А сейчас вот письмо от нее получил. Ободряет его, просит не беспокоиться о доме, сосредоточиться на экзаменах… Он стал читать нам фрагменты письма, а на глазах его блеснули слезы…
Вдруг парень схватился за голову и вскочил: "Мужики, извините, я бегу. Опаздываю. Меня тут одна студентка ждет… Познакомились вот… Бегу".
Остальные переглянулись с улыбкой. "Так давай выпьем последнюю – за твою удачу", - крикнул ему кто-то. Но он уже нас не слушал…
ДЕЛОВОЙ ВИЗИТ К ЗЕМЛЯКУ
Родина моя – Баку. После того как меня, шестилетнего, родители увезли в Москву, я лишь изредка, в командировках, попадал в мой Баку. Всегда с волнением ступал на бакинскую землю, всегда как-то по-особому радовался дружеским отношениям с бакинцами.
Мне приятно вспоминать давний бакинский эпизод, о котором хочется рассказать.
В 70-е годы я оказался в одном номере маленькой тюменской гостиницы "Геофизик" с начальником бакинского конструкторского бюро по нефтяному оборудованию Шамилем Талыбовичем Джафаровым. Я был тогда старшим научным сотрудником нашего института буровой техники, кандидатом технических наук, накапливал опыт беспокойной, азартной, подчас требовавшей фанатизма работы по коренному повышению качества скважин на нефтяных месторождениях Западной Сибири.
Нам обоим пришлось долго жить в этом номере, мы имели множество доверительных бесед, поняли, что являемся глубокими единомышленниками в стремлении к техническому прогрессу и в подходе к делам. Прощались мы уже совсем по-дружески. В моем сердце навсегда оставался этот умный, искренний, честный, волевой человек.
Жизнь свела нас еще раз лет через десять.
Шли годы повсеместной борьбы за Знак качества изделий. Борьба эта, несомненно, как-то способствовала эффективности производства, но меня она больше вдохновляла, пожалуй, тем добрым обстоятельством, что Знак качества – это благосостояние, а точнее, заметные дополнительные премии работников как завода-изготовителя, так и нашего института-разработчика.
Чтобы получить или через определенное время подтвердить Знак качества, необходимо было пройти нелегкий этап государственных испытаний изделия. Именно КБ, которое возглавлял Ш.Т. Джафаров, было назначено так называемой головной организацией по госиспытаниям в отрасли.
И мой друг решил в память об этом прекрасном событии своей жизни и в знак глубокого уважения к французскому народу праздновать День взятия Бастилии ежегодно. Как именно он это решение осуществлял, мне узнать не удалось, поскольку я жил далеко от него – в Москве. Но, проявляя солидарность с другом, я стал ежегодно посылать ему в этот праздничный день поздравительные телеграммы.
Телеграмма моя выглядела приблизительно так: "ДОРОГОЙ АНАТОЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ СЕРДЕЧНО ПОЗДРАВЛЯЮ ДНЕМ ВЗЯТИЯ БАСТИЛИИ ЖЕЛАЮ КРЕПКОГО ЗДОРОВЬЯ НОВЫХ УСПЕХОВ ЮРИЙ".
Конечно, при отправлении таких телеграмм обязательно возникал момент дискомфорта. Телеграфистка неизменно обращала ко мне недоуменно-подозрительный взор и несколько вкрадчиво, понимая, что, вероятнее всего, имеет дело с психически нездоровым субъектом, спрашивала меня в таком духе: "Здесь всё правильно? Вы уверены в том, что написали?" Получив положительный ответ, она – обычно со сдержанной ухмылкой – оформляла телеграмму…
ТОСТ ЗА БАКУ
Это было, помнится, в самом конце 70-х годов прошлого века. Мой отец подходил к своему 70-летнему рубежу, но продолжал энергично трудиться.
Мы с отцом оба родились в городе Баку, где он стал инженером, а затем работал на заводе. Позже получил назначение в Москву – и наша семья пополнила ряды москвичей... Так что я покинул родной город в возрасте шести лет с нестойкими воспоминаниями самого раннего детства.
И вот случилось почти невероятное: мы с отцом, работая в разных организациях, оказались одновременно командированными в Баку. Я узнал об этом, уже будучи там. Зазвонил телефон, и я, ошеломленный, услышал веселый голос отца.
- В шесть вечера будь готов в дорогу, - заявил он. – Мои старые друзья организовали банкет где-то за городом. Нас с тобой повезут вместе. Решено?
Естественно, я не возражал, тем более что мне подобный банкет и во сне не виделся.
О эта прекрасная дружеская вечеринка с особым, кавказским акцентом!
Но сквозь очарование происходящим прорастало в моей душе беспокойство. Ведь неизбежно слово для тоста будет предоставлено и мне. И он должен быть достоин этого чудного застолья. Особенно потому, что все здесь знают: хотя я москвич, но, как и отец, рожден в Баку. Постепенно я стал невнимателен к разговорам, все более и более напряженно искал "изюминку" своего тоста. Но идея не рождалась...
И момент моего тоста наступил. Тамада очень красиво представил меня и добавил, что Москва во всем подает пример – и, конечно, присутствующим предстоит сейчас услышать что-то достойное величия Москвы. Растерянно улыбающийся и, наверное, побледневший, я встал с рюмкой в руке... И – вот что такое высшее напряжение интеллекта! – вдруг мне стал ясен мой тост. Именно м о й, очень личный...
Все взоры были обращены на меня. И я заговорил:
- Дорогие бакинцы, дорогие мои земляки! Мой визит в родной город и наша встреча – это принципиальный момент в моей жизни. И чтобы вы лучше это почувствовали, я напомню вам веселое и мудрое стихотворение замечательного кавказца Расула Гамзатова.
В стихотворении этом поэт смело сообщает любимой: "Я в сотню девушек влюблен с одной и той же силой... Своей любовью окрылен, их всех зову я милой”. Она, мрачнея, говорит: "Ах, значит, я одна из ста? Спасибо, я не знала!.." И тогда он продолжает: "Сто разных девушек в тебе, а ты одна в моей судьбе!.. В тебе сто девушек любя, в сто раз сильней люблю тебя!"
Пусть простит меня родной Баку: за годы жизни я влюблялся во множество разных городов. Когда мне было шесть лет, я стал москвичом, школу окончил возле Ангары и Байкала, объездил много нефтяных районов страны, не раз бывал за границей... Но теперь – с таким опытом! - я любуюсь волшебным городом, где родился, и понимаю до глубины души: Баку – самый прекрасный город на свете! Мой тост – за наш Баку, красивый, добрый, трудолюбивый и талантливый!
Не забыть мне глаза людей, услышавших эти слова. Они дружно встали и торжественно, в тишине, выпили за свой любимый город... Мне крепко пожимали руки. А один пожилой директор завода сказал:
- Юрик, друг мой, завтра едем с тобой на охоту!..
ОХ, УЖ ЭТИ ЭКЗАМЕНЫ!
Как-то я приехал в Саратов для испытаний специальной технологии цементирования скважин. Войдя в гостиничную комнату, где мне выделили кровать, я увидел застолье и, конечно, был немедленно и настойчиво приглашен к столу.
Разговор ребят оказался нетипичным – о женах. Говорили сердечно, даже юмор не был востребован. Я понял, что инициатором разговора стал парень лет 25-ти или немного старше, студент-заочник, приехавший в Саратов на очередные экзамены. Мы выпили за здоровье его супруги, которой в этот день исполнилось 25, и он начал длинный, обстоятельный монолог.
Парень старательно объяснял, что без поддержки жены, конечно, не смог бы работать и одновременно учиться в институте. Она и сама работает, и двое детей у них всегда ухожены, и ему находит время помочь со всякими контрольными работами и курсовыми проектами. А сейчас вот письмо от нее получил. Ободряет его, просит не беспокоиться о доме, сосредоточиться на экзаменах… Он стал читать нам фрагменты письма, а на глазах его блеснули слезы…
Вдруг парень схватился за голову и вскочил: "Мужики, извините, я бегу. Опаздываю. Меня тут одна студентка ждет… Познакомились вот… Бегу".
Остальные переглянулись с улыбкой. "Так давай выпьем последнюю – за твою удачу", - крикнул ему кто-то. Но он уже нас не слушал…
ДЕЛОВОЙ ВИЗИТ К ЗЕМЛЯКУ
Родина моя – Баку. После того как меня, шестилетнего, родители увезли в Москву, я лишь изредка, в командировках, попадал в мой Баку. Всегда с волнением ступал на бакинскую землю, всегда как-то по-особому радовался дружеским отношениям с бакинцами.
Мне приятно вспоминать давний бакинский эпизод, о котором хочется рассказать.
В 70-е годы я оказался в одном номере маленькой тюменской гостиницы "Геофизик" с начальником бакинского конструкторского бюро по нефтяному оборудованию Шамилем Талыбовичем Джафаровым. Я был тогда старшим научным сотрудником нашего института буровой техники, кандидатом технических наук, накапливал опыт беспокойной, азартной, подчас требовавшей фанатизма работы по коренному повышению качества скважин на нефтяных месторождениях Западной Сибири.
Нам обоим пришлось долго жить в этом номере, мы имели множество доверительных бесед, поняли, что являемся глубокими единомышленниками в стремлении к техническому прогрессу и в подходе к делам. Прощались мы уже совсем по-дружески. В моем сердце навсегда оставался этот умный, искренний, честный, волевой человек.
Жизнь свела нас еще раз лет через десять.
Шли годы повсеместной борьбы за Знак качества изделий. Борьба эта, несомненно, как-то способствовала эффективности производства, но меня она больше вдохновляла, пожалуй, тем добрым обстоятельством, что Знак качества – это благосостояние, а точнее, заметные дополнительные премии работников как завода-изготовителя, так и нашего института-разработчика.
Чтобы получить или через определенное время подтвердить Знак качества, необходимо было пройти нелегкий этап государственных испытаний изделия. Именно КБ, которое возглавлял Ш.Т. Джафаров, было назначено так называемой головной организацией по госиспытаниям в отрасли.
Уголок Баку
|
Я прилетел в Баку с документами по выполненным испытаниям разработанного нами скважинного устройства. Моя святая задача – получить официальное одобрение этой работы от КБ. Будет одобрение – значит, специальная комиссия будет рассматривать вопрос о Знаке качества. А не будет одобрения – значит, увы...
С волнением и радостью, а еще с легкой тревогой заходил я в кабинет Шамиля Талыбовича. Сразу стало ясно, что для него мое неожиданное появление тоже приятно. После нашей теплой и обстоятельной беседы под хорошо заваренный кофе он вызвал главного инженера КБ, представил меня и сообщил ему о моей проблеме. Главный инженер, войдя в дежурную роль холодного арбитра, без малейших эмоций предположил, что ко мне, конечно, будет много принципиальных вопросов. |
"Вот, вот! - отреагировал Джафаров с чуть озорной, но твердой интонацией. – Ты очень принципиально рассмотри представленные материалы… Ну, а затем, естественно, прими очень принципиальное – п о л о ж и т е л ь н о е – решение".
Главный инженер, войдя в дежурную роль холодного арбитра, без малейших эмоций предположил, что ко мне, конечно, будет много принципиальных вопросов.
Родной мой Баку! Как просто и красиво там была провозглашена благородная, высокая принципиальность в отношении человека, который заслужил доверие!
ПРИЕХАЛ МУЖ ИЗ КОМАНДИРОВКИ...
Да, именно так начинаются многие анекдоты, рассказывающие о пикантном моменте в семейной жизни. Но в ту ночь я был настолько измотан, так задавлен отупляющей усталостью, что мне, оказавшемуся в московском аэропорту Домодедово, даже не вспоминались эти изысканные истории. Домой – и спать, домой – и спать... Других мыслей в голове не возникало.
Вдруг ко мне подошел немолодой мужчина, совсем не излучавший безудержной напористости представителей автосервиса, и спокойно спросил:
- Вам в какие края?
Я ответил, и он сразу оживился:
- Вы знаете, я еду туда же. У меня, правда, – грузовик: привез экспонаты для наших заводчан, они улетают на какую-то выставку в Новосибирск. В кабине ехать неплохо, да и мне будет не скучно. Сколько можете заплатить?
Скромная сумма, которую я назвал, не вызвала у него возражения, и мы поехали в Москву.
Собеседником я был, честно говоря, неважным: усталость связывала сознание, и дорога стала размаривать. В основном говорил он. И чувствовалось, что это доставляет ему неподдельное удовольствие – видимо, нужна такая разрядка от многих часов молчания в своей кабине.
И все же он выведал у меня, что я возвращаюсь из долгой, сорокадневной командировки с тюменского севера, из Нижневартовска, что мне удалось успешно провести промышленные испытания разработанного нашим институтом устройства и что я смертельно устал, поскольку провел пять суток на буровой, а оттуда пришлось сразу ехать в аэропорт и улетать – иначе бы пропал билет.
Он высадил меня минутах в десяти ходьбы от моего дома, на перекрестке с моей улицей, и поехал по шоссе дальше. Была мягкая июньская ночь, в сибирских одеждах – жарковато, но это уже не имело никакого значения. Ведь я – в родных местах! Даже усталость вроде бы отступила, я ощутил некоторый прилив бодрости.
Взял чемодан и сумку, не спеша пошел к дому... Затем остановился, ошеломленный внезапно нахлынувшими мыслями.
"Что же получается? – стал я размышлять. – Сорок дней командировки – и вдруг без предупреждения "явился – не запылился"! С буровой позвонить не мог, а из Домодедово не догадался... Между прочим, сейчас – 2 часа ночи".
Вот тут вдруг и хлынули лавиной в мой усталый мозг ситуации из пикантных анекдотов о мужьях, вернувшихся из командировки. Например, недавно я услышал такой.
Уехал Абрам в командировку, а Сара, жена его, решила купить новый платяной шкаф. Но шкаф оказался странным: прогромыхал возле дома трамвай – и шкаф рухнул. Тогда Сара попросила соседа Мойшу починить шкаф. Справился Мойша с этой работой и сказал Саре, что посидит некоторое время в шкафу, чтобы точно увидеть, что именно в нем нарушается из-за трамвая. Влез он в шкаф, а тут Абрам возвращается из командировки. “Опять ты какое-то барахло купила! – воскликнул он, увидев шкаф. – И внутри, наверное, ничего хорошего!” Распахнул дверцы – а там Мойша. “Ты что тут делаешь?” – “О, ты, Абрам, не поверишь, но я жду трамвая...”
А если и у нас дома кто-то “ждет трамвая”?.. Кстати, мой друг, служивший на флоте в Североморске, рассказывал, что перед возвращением любого корабля из похода репродукторы двое суток повторяли по всему городу информацию о его прибытии, чтобы предотвратить семейные драмы.
Сердце подсказывало, что у меня дома подобных неожиданностей быть не может. Но мозг, напичканный анекдотами, впал в беспокойство. А что, если... И с некоторой грустью стал я думать, как легко может разрушиться семейное счастье. Мы так хорошо прожили вместе уже шестнадцать лет! И сын растет замечательный. Сейчас он отдыхает на Карельском перешейке, у бабушки. Все было безоблачно... Жена, умница, понимает, что такая уж у меня работа, такая судьба – ездить и ездить в нефтяные районы. Не на полку же класть наши разработки!
Но что, если... Ведь тогда оставаться семьей уже нельзя – жизнь наша будет отравлена. Придется разводиться... А сын? Каково ему? Он так любит нас обоих! За что ему такое?
Стою, грустный, размышляю... Что же делать? Быть может, погулять до утра? Это было бы, конечно, мудро... А сердце сопротивляется: не фантазируй о плохом; анекдоты анекдотами, но ведь у тебя дружная семья, вы всегда понимали друг друга, волновались друг за друга, помогали друг другу...
Да, это правда... И все же – что, если...
Жуткая усталость брала свое. Мысли и волнения стали постепенно затухать, глаза буквально закрывались, временами осознавал, что просто засыпаю стоя... И в какой-то момент я решительно, без дальнейших раздумий, пошел к дому, поднялся в лифте на свой, пятый этаж и нажал кнопку звонка.
Через минуту жена спросила из-за двери:
- Кто там?
Когда я ответил, дверь распахнулась. Передо мной, с еще сонными, но уже наполненными радостной улыбкой глазами, стояла жена в легком халатике, а возле ее ног сидел, глядя на меня с некоторым любопытством, наш кот.
Жена обняла меня и тихо сказала:
- Хорошо, что ты опять дома...
Нового шкафа в квартире не было, да и вообще в шкафы я не заглядывал...
КАК Я НЕ СТАЛ ПАРАШЮТИСТОМ
Был у меня такой случай в гостинице старого города Бугульмы, комендантом которого в годы гражданской войны поработал сам Ярослав Гашек. Город этот – в Татарстане.
Все мои командировочные задачи уже были решены, но автобус в аэропорт почему-то не пошел – и я пропустил самолет в Москву. В общем-то, рядовое дело. Побрел я в свою гостиницу коротать время до завтрашнего рейса. Мое место оказалось занято, и поселили меня в другую комнату, где, к моему неудовольствию, кипело застолье. Лечь в кровать мне, естественно, не позволили, и я подсел к столу.
Застолье было, как застолье, ничего особенного. Но все же в нем возник незабываемый для меня оттенок в связи с тем, что за столом находился душевный мужик – председатель совета ДОСААФ (помните это общество содействия обороне?) Татарской республики, а я ему почему-то – уже не вспомню – очень понравился.
"Юра, - говорил он мне проникновенно, – будешь в Казани, сразу – ко мне. Клянусь честью, я тебе устрою прыжок с парашютом. Скажи, ты меня понял, Юра?!"
И размягченные алкоголем глаза его загорались от радостного предвкушения этого важнейшего для меня события.
…Так и не прыгнул я с парашютом ни разу в жизни – упустил и эту возможность. Много летал над Казанью, да все на рейсовых самолетах до тюменских краев или обратно, в Москву…
НА ГОСТЕПРИИМНОЙ ЗЕМЛЕ ТЕХАСА
ЛИНДА
По поводу своеобразия любимого нами одесского, да и всего взрастившего нас отечественного юмора говорят приблизительно так: на западе этот юмор не всегда воспринимается, потому что мы не прочь посмеяться над тем, что у воспитанников иного, давно и строго отлаженного мира может вызывать лишь недоумение и печаль…
Многие годы я старался делать в командировках добрые дела для нефтяников города Сургута, одного из красавцев нынешней Западной Сибири. А в 1995 году меня, сотрудника московского ВНИИ буровой техники, включили в делегацию сургутян, которая отправилась в города Хьюстон и Даллас штата Техас для ознакомления с американским опытом строительства горизонтальных скважин.
В этой десятидневной поездке нашим гидом была милая молодая переводчица Линда, изучившая русский язык в своей Америке и говорящая по-русски красиво, без каких-либо ошибок, с легким акцентом прибалтийского типа. С ней было интересно и приятно общаться. Линде нравились наши дружеские подтрунивания друг над другом, и, слыша их, она нередко от всей души, заразительно смеялась.
Оценив чувство юмора Линды, я однажды решил повеселить ее русским анекдотом на американскую тему, услышанным в какой-то из юмористических телепередач. Анекдот этот неизменно вызывал смех в России…
Где-то в Псковской области начали сооружать важный военный объект. ЦРУ немедленно стало готовить разведчика на этот объект. Парень научился говорить по-русски с псковским выговором и был успешно заслан в Россию. Вот идет он зимой по проселку, недалеко от города Пскова, в телогрейке, шапке-ушанке и валенках. А навстречу ему ковыляет какая-то старуха. "Мамаша, далеко до вашего райцентра?"- спрашивает он. "А ты, сынок, шпион что ли?"- интересуется старуха. "Как ты узнала, мамаша?"- произносит потрясенный американец. "Да у нас тут отродясь не было черных".
Рассказал я анекдот и к ужасу вижу, что Линда даже не улыбается. Более того, помрачнела и, помолчав немного в задумчивости, промолвила: "Беда, если так работает ЦРУ"…
Впрочем, посмеялись мы с Линдой еще немало. Но с той поры – без анекдотов.
В ГРЕЧЕСКОМ ЗАЛЕ
В той же командировке мне довелось провести вечер в огромном и веселом греческом ресторане Хьюстона. Руководителя нашей делегации пригласил туда его приятель, один из известных хьюстонских бизнесменов, грек по происхождению. С ним была русскоговорящая сотрудница, молодая, красивая, общительная Оксана. А четвертым, по неожиданной просьбе нашего руководителя, был я.
Столы в ресторане размещены обширным амфитеатром, окружают с трех сторон маленькую эстраду и танцевальную площадку перед ней, а наш стол находился прямо у края танцплощадки.
Главный инженер, войдя в дежурную роль холодного арбитра, без малейших эмоций предположил, что ко мне, конечно, будет много принципиальных вопросов.
Родной мой Баку! Как просто и красиво там была провозглашена благородная, высокая принципиальность в отношении человека, который заслужил доверие!
ПРИЕХАЛ МУЖ ИЗ КОМАНДИРОВКИ...
Да, именно так начинаются многие анекдоты, рассказывающие о пикантном моменте в семейной жизни. Но в ту ночь я был настолько измотан, так задавлен отупляющей усталостью, что мне, оказавшемуся в московском аэропорту Домодедово, даже не вспоминались эти изысканные истории. Домой – и спать, домой – и спать... Других мыслей в голове не возникало.
Вдруг ко мне подошел немолодой мужчина, совсем не излучавший безудержной напористости представителей автосервиса, и спокойно спросил:
- Вам в какие края?
Я ответил, и он сразу оживился:
- Вы знаете, я еду туда же. У меня, правда, – грузовик: привез экспонаты для наших заводчан, они улетают на какую-то выставку в Новосибирск. В кабине ехать неплохо, да и мне будет не скучно. Сколько можете заплатить?
Скромная сумма, которую я назвал, не вызвала у него возражения, и мы поехали в Москву.
Собеседником я был, честно говоря, неважным: усталость связывала сознание, и дорога стала размаривать. В основном говорил он. И чувствовалось, что это доставляет ему неподдельное удовольствие – видимо, нужна такая разрядка от многих часов молчания в своей кабине.
И все же он выведал у меня, что я возвращаюсь из долгой, сорокадневной командировки с тюменского севера, из Нижневартовска, что мне удалось успешно провести промышленные испытания разработанного нашим институтом устройства и что я смертельно устал, поскольку провел пять суток на буровой, а оттуда пришлось сразу ехать в аэропорт и улетать – иначе бы пропал билет.
Он высадил меня минутах в десяти ходьбы от моего дома, на перекрестке с моей улицей, и поехал по шоссе дальше. Была мягкая июньская ночь, в сибирских одеждах – жарковато, но это уже не имело никакого значения. Ведь я – в родных местах! Даже усталость вроде бы отступила, я ощутил некоторый прилив бодрости.
Взял чемодан и сумку, не спеша пошел к дому... Затем остановился, ошеломленный внезапно нахлынувшими мыслями.
"Что же получается? – стал я размышлять. – Сорок дней командировки – и вдруг без предупреждения "явился – не запылился"! С буровой позвонить не мог, а из Домодедово не догадался... Между прочим, сейчас – 2 часа ночи".
Вот тут вдруг и хлынули лавиной в мой усталый мозг ситуации из пикантных анекдотов о мужьях, вернувшихся из командировки. Например, недавно я услышал такой.
Уехал Абрам в командировку, а Сара, жена его, решила купить новый платяной шкаф. Но шкаф оказался странным: прогромыхал возле дома трамвай – и шкаф рухнул. Тогда Сара попросила соседа Мойшу починить шкаф. Справился Мойша с этой работой и сказал Саре, что посидит некоторое время в шкафу, чтобы точно увидеть, что именно в нем нарушается из-за трамвая. Влез он в шкаф, а тут Абрам возвращается из командировки. “Опять ты какое-то барахло купила! – воскликнул он, увидев шкаф. – И внутри, наверное, ничего хорошего!” Распахнул дверцы – а там Мойша. “Ты что тут делаешь?” – “О, ты, Абрам, не поверишь, но я жду трамвая...”
А если и у нас дома кто-то “ждет трамвая”?.. Кстати, мой друг, служивший на флоте в Североморске, рассказывал, что перед возвращением любого корабля из похода репродукторы двое суток повторяли по всему городу информацию о его прибытии, чтобы предотвратить семейные драмы.
Сердце подсказывало, что у меня дома подобных неожиданностей быть не может. Но мозг, напичканный анекдотами, впал в беспокойство. А что, если... И с некоторой грустью стал я думать, как легко может разрушиться семейное счастье. Мы так хорошо прожили вместе уже шестнадцать лет! И сын растет замечательный. Сейчас он отдыхает на Карельском перешейке, у бабушки. Все было безоблачно... Жена, умница, понимает, что такая уж у меня работа, такая судьба – ездить и ездить в нефтяные районы. Не на полку же класть наши разработки!
Но что, если... Ведь тогда оставаться семьей уже нельзя – жизнь наша будет отравлена. Придется разводиться... А сын? Каково ему? Он так любит нас обоих! За что ему такое?
Стою, грустный, размышляю... Что же делать? Быть может, погулять до утра? Это было бы, конечно, мудро... А сердце сопротивляется: не фантазируй о плохом; анекдоты анекдотами, но ведь у тебя дружная семья, вы всегда понимали друг друга, волновались друг за друга, помогали друг другу...
Да, это правда... И все же – что, если...
Жуткая усталость брала свое. Мысли и волнения стали постепенно затухать, глаза буквально закрывались, временами осознавал, что просто засыпаю стоя... И в какой-то момент я решительно, без дальнейших раздумий, пошел к дому, поднялся в лифте на свой, пятый этаж и нажал кнопку звонка.
Через минуту жена спросила из-за двери:
- Кто там?
Когда я ответил, дверь распахнулась. Передо мной, с еще сонными, но уже наполненными радостной улыбкой глазами, стояла жена в легком халатике, а возле ее ног сидел, глядя на меня с некоторым любопытством, наш кот.
Жена обняла меня и тихо сказала:
- Хорошо, что ты опять дома...
Нового шкафа в квартире не было, да и вообще в шкафы я не заглядывал...
КАК Я НЕ СТАЛ ПАРАШЮТИСТОМ
Был у меня такой случай в гостинице старого города Бугульмы, комендантом которого в годы гражданской войны поработал сам Ярослав Гашек. Город этот – в Татарстане.
Все мои командировочные задачи уже были решены, но автобус в аэропорт почему-то не пошел – и я пропустил самолет в Москву. В общем-то, рядовое дело. Побрел я в свою гостиницу коротать время до завтрашнего рейса. Мое место оказалось занято, и поселили меня в другую комнату, где, к моему неудовольствию, кипело застолье. Лечь в кровать мне, естественно, не позволили, и я подсел к столу.
Застолье было, как застолье, ничего особенного. Но все же в нем возник незабываемый для меня оттенок в связи с тем, что за столом находился душевный мужик – председатель совета ДОСААФ (помните это общество содействия обороне?) Татарской республики, а я ему почему-то – уже не вспомню – очень понравился.
"Юра, - говорил он мне проникновенно, – будешь в Казани, сразу – ко мне. Клянусь честью, я тебе устрою прыжок с парашютом. Скажи, ты меня понял, Юра?!"
И размягченные алкоголем глаза его загорались от радостного предвкушения этого важнейшего для меня события.
…Так и не прыгнул я с парашютом ни разу в жизни – упустил и эту возможность. Много летал над Казанью, да все на рейсовых самолетах до тюменских краев или обратно, в Москву…
НА ГОСТЕПРИИМНОЙ ЗЕМЛЕ ТЕХАСА
ЛИНДА
По поводу своеобразия любимого нами одесского, да и всего взрастившего нас отечественного юмора говорят приблизительно так: на западе этот юмор не всегда воспринимается, потому что мы не прочь посмеяться над тем, что у воспитанников иного, давно и строго отлаженного мира может вызывать лишь недоумение и печаль…
Многие годы я старался делать в командировках добрые дела для нефтяников города Сургута, одного из красавцев нынешней Западной Сибири. А в 1995 году меня, сотрудника московского ВНИИ буровой техники, включили в делегацию сургутян, которая отправилась в города Хьюстон и Даллас штата Техас для ознакомления с американским опытом строительства горизонтальных скважин.
В этой десятидневной поездке нашим гидом была милая молодая переводчица Линда, изучившая русский язык в своей Америке и говорящая по-русски красиво, без каких-либо ошибок, с легким акцентом прибалтийского типа. С ней было интересно и приятно общаться. Линде нравились наши дружеские подтрунивания друг над другом, и, слыша их, она нередко от всей души, заразительно смеялась.
Оценив чувство юмора Линды, я однажды решил повеселить ее русским анекдотом на американскую тему, услышанным в какой-то из юмористических телепередач. Анекдот этот неизменно вызывал смех в России…
Где-то в Псковской области начали сооружать важный военный объект. ЦРУ немедленно стало готовить разведчика на этот объект. Парень научился говорить по-русски с псковским выговором и был успешно заслан в Россию. Вот идет он зимой по проселку, недалеко от города Пскова, в телогрейке, шапке-ушанке и валенках. А навстречу ему ковыляет какая-то старуха. "Мамаша, далеко до вашего райцентра?"- спрашивает он. "А ты, сынок, шпион что ли?"- интересуется старуха. "Как ты узнала, мамаша?"- произносит потрясенный американец. "Да у нас тут отродясь не было черных".
Рассказал я анекдот и к ужасу вижу, что Линда даже не улыбается. Более того, помрачнела и, помолчав немного в задумчивости, промолвила: "Беда, если так работает ЦРУ"…
Впрочем, посмеялись мы с Линдой еще немало. Но с той поры – без анекдотов.
В ГРЕЧЕСКОМ ЗАЛЕ
В той же командировке мне довелось провести вечер в огромном и веселом греческом ресторане Хьюстона. Руководителя нашей делегации пригласил туда его приятель, один из известных хьюстонских бизнесменов, грек по происхождению. С ним была русскоговорящая сотрудница, молодая, красивая, общительная Оксана. А четвертым, по неожиданной просьбе нашего руководителя, был я.
Столы в ресторане размещены обширным амфитеатром, окружают с трех сторон маленькую эстраду и танцевальную площадку перед ней, а наш стол находился прямо у края танцплощадки.
|
На эстраде неугомонно трудились два веселых талантливых исполнителя с аккордеоном и каким-то струнным инструментом (забыл уже). На танцплощадке я увидел много осколков керамической посуды, которую периодически сметали вениками служащие. Но осколки тарелок появлялись там снова и снова, благосклонно воспринимаемые танцующими. Да и мы добавляли несколько раз таких осколков, азартно бросая на пол тяжелые тарелки, специально выдаваемые нам (как и другим) официантами для проявления бурного веселого возбуждения.
Честно говоря, такого бурного коллективного веселья зала я в ресторанах еще не видел. Нежданно-негаданно настал и мой черед продемонстрировать залу свое танцевальное искусство. Как-то, между делом, один из парней с эстрады спросил меня, откуда я родом. Я, не подозревая никаких кошмарных последствий, ответил, что из города Баку, из Азербайджана. Естественно, не пояснил, что |
Уголок Хьюстона
|
меня увезли оттуда в Москву в дошкольном возрасте, и поэтому об азербайджанских танцах имею, мягко говоря, слабое представление.
Я увлеченно что-то рассказывал, когда Оксана вдруг прервала меня и сообщила, показывая в сторону эстрады: "Это – для вас. Азербайджанский танец. Идите, идите, зал ждет". Увидев ужас на моем лице, она, видимо, прониклась сочувствием и сказала: "Ну, ладно. Давайте вместе. Я как-нибудь вам помогу".
О, это был самый безумный танец в моей жизни. Если попытаться назвать то, что я демонстрировал, приличным термином, это была чрезвычайно вольная импровизация на тему "Танцы народов СНГ". Не исключаю наличия в моем танце и азербайджанских веяний, если подсознание отыскало их в кладовых моего прошлого опыта.
Когда танец закончился, я смутно оценивал происходящее. Вспоминаю, что были аплодисменты, что Оксана меня тепло похвалила. Позже сообщила: "Я заказала для нас вальс. Не могу упустить возможность стать в нем вашей партнершей – мне не дает покоя ваше призовое место по вальсу на школьной олимпиаде Иркутской области". Господи, и похвалиться я уже, оказывается, успел после очередной рюмки…
Вальс получился потрясающим. На площадке мы были только вдвоем. Танцевали вольно, широко, смело. Последовали бурные аплодисменты. А Оксана тихо сказала: "Запомните: приеду в Москву – станцуем еще!"
Могу честно признаться и вам, дорогие читатели, и жене: после этого вечера я Оксану не видел. Но хочется думать, не забыла она наш вальс в греческом ресторане Хьюстона…
ИСТИННО НЕМЕЦКАЯ ТОЧНОСТЬ
Наш ВНИИ буровой техники в течение многих лет сотрудничал с учеными-буровиками ГДР (Восточной Германии) по совершенствованию техники и технологии строительства скважин. Много раз немецкие специалисты становились нашими гостями, много раз мы ездили в ГДР. Дело, конечно, делом, но наше общение всегда было дружеским и обязательно выходило за формальную сферу. И это естественно: нас встречали практически ровесники, прекрасно говорящие по-русски, поскольку когда-то учились, как и мы, в Московском нефтяном институте.
Они по возможности стремились порадовать нас своим гостеприимством, которое включало как культурные мероприятия (например, музей или концерт органной музыки), так и, непременно, посещение колоритных уютных ресторанов.
Но этика ресторанных застолий не соответствовала привычной для всех нас со студенческих времен раскованности веселых "мальчишников". Поэтому мы после ресторанного ритуала нередко приглашали немецких друзей в наш гостиничный номер, и тогда все с удовольствием, что называется, «отводили душу» в искристых дружеских беседах. У нас, гостей из Москвы, всегда "с собой было"...
Никогда не забуду один из таких случаев.
Сначала мы посетили какой-то ресторан, где нас очень вкусно накормили. Что же касается шнапса, его налили каждому в небольшую рюмку с рельефным наружным кольцом в середине. Кольцо означало следующее. Первый тост произносится хозяевами в нашу честь – и рюмки должны быть опустошены только до этого кольца. Затем мы отвечаем хозяевам ответным, благодарственным тостом – и рюмки опустошаются полностью. Мы добросовестно осуществили этот ритуал и ощутили, что пока – "ни в одном глазу". А просить о повторном наполнении рюмок оказалось неэтичным. Кстати, нас, москвичей, тогда было трое, а хозяев представлял наш немецкий друг Рудольф.
Оценив уровень немецкой кухни (тут юмор был бы неуместен), мы, естественно, пригласили Рудольфа к себе в гостиницу на истинный "мальчишник". И он, понятно, согласился...
Часов до четырех утра мы вспоминали студенческое прошлое, шутили, рассказывали о новостях нашей жизни, делились веселыми анекдотами и, конечно, не раз погружались в раздумья о текущих и будущих совместных делах. И всё это время советские сервелат, консервированная селедка и прочая привезенная нами еда под новые тосты запивались советской водкой (каждый из москвичей – буровики как-никак! – дисциплинированно привез разрешенные три бутылки)...
Но всему приходит конец – Рудольф, сердечно поблагодарив нас, вызвал такси и поехал домой.
А утром (день был нерабочий) он, веселый, с еще не вполне трезвыми глазами, разбудил нас стуком в дверь и заявил:
- Друзья, я этой ночью, несомненно, установил свой личный рекорд по принятию водки за одно застолье. Мне необходимо его уточнить. Сейчас, пока не убрали пустые бутылки, пересчитаю их и запишу свою, четвертую долю.
Нас потрясла его неуемная жажда точности. Кто-то вдохновенно произнес тост за это недосягаемое для нас свойство немецкой души…
"КОГДА МЫ НАЧНЕМ?"
С улыбкой вспоминаются и некоторые моменты самих командировочных дел.
В 80-е годы мы проводили совместный промышленный эксперимент с нашим другом и коллегой из ГДР по имени Герд. Для этой работы была выделена буровая в самарской глубинке.
Цементирование скважины по нашей технологии назначили на 12 часов дня. В половине первого Герд спросил ответственного представителя бурового предприятия: “Когда мы начнем?” Тот дал прогноз с истинно российской точностью: "Возможно, где-то через полчаса". И это – после получасового опоздания...
Чтобы Вы представили ощущения Герда, я должен заметить, что, по моему опыту, в ГДР цементирование скважин начинали с той же точностью, как сеансы в кинотеатрах. У нас же еще понадобились два непредвиденных рейса на базу для замены ошибочно завезенных устройств. В общем, как сейчас любят говорить в России, “получилось, как всегда”. Цементирование начали в четвертом часу дня, но – что было, то было – выполнили прекрасно. Герд в итоге был доволен, радостно возбужден.
"Знаешь, Юра, - сказал он, когда мы ехали с буровой, - я заметил, что у вас в России, в отличие от нашей ГДР, все очень большое: города огромные, расстояния огромные, даже полчаса у вас совсем не те, что у нас".
Позже он опубликовал в ГДР интересную брошюру о нашем самарском эксперименте. Вопрос сроков работ в брошюре не освещался…
ТЯЖЕСТЬ ИЗОБИЛИЯ
В начале 60-х годов прошлого века я жил в Казани и занимался промышленными испытаниями новой техники на буровых Татарии и Западного Казахстана. Одна из моих командировок была в город Елабугу.
Этот колоритный город на берегу Камы не только являл собою мало затронутый новациями 20-го века пример купеческо-мещанской российской провинции, но и навсегда овеян нашей благодарной памятью о славных представителях российского общества. Здесь в определенные времена жили первая в России женщина-офицер, ординарец М.И. Кутузова, легендарная кавалерист-девица Надежда Андреевна Дурова, великий русский художник-передвижник Иван Иванович Шишкин, а также замечательная русская поэтесса и творец неповторимой лирической прозы Марина Ивановна Цветаева...
Но в Елабуге мои мысли, естественно, были заняты главным образом не такими размышлениями, а судьбой нашего нового комплекса приборов для буровиков.
В командировке, как известно многим, питание – не последнее дело. Особенно в условиях российского дефицита того времени. Если мы, трое коллег, не находились на буровой, то питались так. Утром пили чай с какими-нибудь бутербродами в гостинице, а днем и вечером посещали ресторан на центральной улице города. Это заведение могло соответствовать понятию "ресторан", пожалуй, только в населенных пунктах, подобных Елабуге. На самом деле это была, конечно, обычная столовая среднего уровня, достаточно чистая, никогда не переполненная посетителями, имеющая скромное меню. С рестораном её сближали наличие официанток, а также возможность посетителей заказать на стол спиртные напитки. Но никаких безобразий, обусловленных данной возможностью, нам, к счастью, наблюдать не довелось.
Яркой особенностью ресторана в дни нашего пребывания было неизменное наличие в меню шпрот. Да, мы могли потреблять шпроты в неограниченном количестве, чем, конечно, активно стали пользоваться. Вы представляете, дорогой читатель, мы ели шпроты по два раза в день в начале 60-х годов! Это, пожалуй, могут понять только люди моего или близких поколений. Молодым моё восклицание вряд ли что-то говорит.
Думаю, что просто произошел какой-то шальной, нелепый завоз огромного количества этих консервов в Елабугу, вместо их распределения по многим населенным пунктам. Такое подчас происходило в советской практике.
Значительно позже я посетил город Новый Уренгой, когда там на каждом углу продавали по смешным, бросовым ценам свежие лимоны. Вагон с лимонами почему-то провезли мимо всех ожидавших его населенных пунктов и разгрузили в Новом Уренгое, на конечной станции. В те дни я съел столько лимонных долек с сахаром, что затем в течение нескольких лет даже видеть не мог эти некогда любимые фрукты.
...В Елабуге мы сначала потребляли шпроты азартно и с наслаждением. Но постепенно наш азарт угасал, некоторый период времени мы ели их не более одного раза в день и уже равнодушно, скорее, по инерции. А в последние дни командировки на нашем столе шпроты не появлялись – мы уже просто не могли взять их в рот, не ощущая решительного сопротивления организма...
Я увлеченно что-то рассказывал, когда Оксана вдруг прервала меня и сообщила, показывая в сторону эстрады: "Это – для вас. Азербайджанский танец. Идите, идите, зал ждет". Увидев ужас на моем лице, она, видимо, прониклась сочувствием и сказала: "Ну, ладно. Давайте вместе. Я как-нибудь вам помогу".
О, это был самый безумный танец в моей жизни. Если попытаться назвать то, что я демонстрировал, приличным термином, это была чрезвычайно вольная импровизация на тему "Танцы народов СНГ". Не исключаю наличия в моем танце и азербайджанских веяний, если подсознание отыскало их в кладовых моего прошлого опыта.
Когда танец закончился, я смутно оценивал происходящее. Вспоминаю, что были аплодисменты, что Оксана меня тепло похвалила. Позже сообщила: "Я заказала для нас вальс. Не могу упустить возможность стать в нем вашей партнершей – мне не дает покоя ваше призовое место по вальсу на школьной олимпиаде Иркутской области". Господи, и похвалиться я уже, оказывается, успел после очередной рюмки…
Вальс получился потрясающим. На площадке мы были только вдвоем. Танцевали вольно, широко, смело. Последовали бурные аплодисменты. А Оксана тихо сказала: "Запомните: приеду в Москву – станцуем еще!"
Могу честно признаться и вам, дорогие читатели, и жене: после этого вечера я Оксану не видел. Но хочется думать, не забыла она наш вальс в греческом ресторане Хьюстона…
ИСТИННО НЕМЕЦКАЯ ТОЧНОСТЬ
Наш ВНИИ буровой техники в течение многих лет сотрудничал с учеными-буровиками ГДР (Восточной Германии) по совершенствованию техники и технологии строительства скважин. Много раз немецкие специалисты становились нашими гостями, много раз мы ездили в ГДР. Дело, конечно, делом, но наше общение всегда было дружеским и обязательно выходило за формальную сферу. И это естественно: нас встречали практически ровесники, прекрасно говорящие по-русски, поскольку когда-то учились, как и мы, в Московском нефтяном институте.
Они по возможности стремились порадовать нас своим гостеприимством, которое включало как культурные мероприятия (например, музей или концерт органной музыки), так и, непременно, посещение колоритных уютных ресторанов.
Но этика ресторанных застолий не соответствовала привычной для всех нас со студенческих времен раскованности веселых "мальчишников". Поэтому мы после ресторанного ритуала нередко приглашали немецких друзей в наш гостиничный номер, и тогда все с удовольствием, что называется, «отводили душу» в искристых дружеских беседах. У нас, гостей из Москвы, всегда "с собой было"...
Никогда не забуду один из таких случаев.
Сначала мы посетили какой-то ресторан, где нас очень вкусно накормили. Что же касается шнапса, его налили каждому в небольшую рюмку с рельефным наружным кольцом в середине. Кольцо означало следующее. Первый тост произносится хозяевами в нашу честь – и рюмки должны быть опустошены только до этого кольца. Затем мы отвечаем хозяевам ответным, благодарственным тостом – и рюмки опустошаются полностью. Мы добросовестно осуществили этот ритуал и ощутили, что пока – "ни в одном глазу". А просить о повторном наполнении рюмок оказалось неэтичным. Кстати, нас, москвичей, тогда было трое, а хозяев представлял наш немецкий друг Рудольф.
Оценив уровень немецкой кухни (тут юмор был бы неуместен), мы, естественно, пригласили Рудольфа к себе в гостиницу на истинный "мальчишник". И он, понятно, согласился...
Часов до четырех утра мы вспоминали студенческое прошлое, шутили, рассказывали о новостях нашей жизни, делились веселыми анекдотами и, конечно, не раз погружались в раздумья о текущих и будущих совместных делах. И всё это время советские сервелат, консервированная селедка и прочая привезенная нами еда под новые тосты запивались советской водкой (каждый из москвичей – буровики как-никак! – дисциплинированно привез разрешенные три бутылки)...
Но всему приходит конец – Рудольф, сердечно поблагодарив нас, вызвал такси и поехал домой.
А утром (день был нерабочий) он, веселый, с еще не вполне трезвыми глазами, разбудил нас стуком в дверь и заявил:
- Друзья, я этой ночью, несомненно, установил свой личный рекорд по принятию водки за одно застолье. Мне необходимо его уточнить. Сейчас, пока не убрали пустые бутылки, пересчитаю их и запишу свою, четвертую долю.
Нас потрясла его неуемная жажда точности. Кто-то вдохновенно произнес тост за это недосягаемое для нас свойство немецкой души…
"КОГДА МЫ НАЧНЕМ?"
С улыбкой вспоминаются и некоторые моменты самих командировочных дел.
В 80-е годы мы проводили совместный промышленный эксперимент с нашим другом и коллегой из ГДР по имени Герд. Для этой работы была выделена буровая в самарской глубинке.
Цементирование скважины по нашей технологии назначили на 12 часов дня. В половине первого Герд спросил ответственного представителя бурового предприятия: “Когда мы начнем?” Тот дал прогноз с истинно российской точностью: "Возможно, где-то через полчаса". И это – после получасового опоздания...
Чтобы Вы представили ощущения Герда, я должен заметить, что, по моему опыту, в ГДР цементирование скважин начинали с той же точностью, как сеансы в кинотеатрах. У нас же еще понадобились два непредвиденных рейса на базу для замены ошибочно завезенных устройств. В общем, как сейчас любят говорить в России, “получилось, как всегда”. Цементирование начали в четвертом часу дня, но – что было, то было – выполнили прекрасно. Герд в итоге был доволен, радостно возбужден.
"Знаешь, Юра, - сказал он, когда мы ехали с буровой, - я заметил, что у вас в России, в отличие от нашей ГДР, все очень большое: города огромные, расстояния огромные, даже полчаса у вас совсем не те, что у нас".
Позже он опубликовал в ГДР интересную брошюру о нашем самарском эксперименте. Вопрос сроков работ в брошюре не освещался…
ТЯЖЕСТЬ ИЗОБИЛИЯ
В начале 60-х годов прошлого века я жил в Казани и занимался промышленными испытаниями новой техники на буровых Татарии и Западного Казахстана. Одна из моих командировок была в город Елабугу.
Этот колоритный город на берегу Камы не только являл собою мало затронутый новациями 20-го века пример купеческо-мещанской российской провинции, но и навсегда овеян нашей благодарной памятью о славных представителях российского общества. Здесь в определенные времена жили первая в России женщина-офицер, ординарец М.И. Кутузова, легендарная кавалерист-девица Надежда Андреевна Дурова, великий русский художник-передвижник Иван Иванович Шишкин, а также замечательная русская поэтесса и творец неповторимой лирической прозы Марина Ивановна Цветаева...
Но в Елабуге мои мысли, естественно, были заняты главным образом не такими размышлениями, а судьбой нашего нового комплекса приборов для буровиков.
В командировке, как известно многим, питание – не последнее дело. Особенно в условиях российского дефицита того времени. Если мы, трое коллег, не находились на буровой, то питались так. Утром пили чай с какими-нибудь бутербродами в гостинице, а днем и вечером посещали ресторан на центральной улице города. Это заведение могло соответствовать понятию "ресторан", пожалуй, только в населенных пунктах, подобных Елабуге. На самом деле это была, конечно, обычная столовая среднего уровня, достаточно чистая, никогда не переполненная посетителями, имеющая скромное меню. С рестораном её сближали наличие официанток, а также возможность посетителей заказать на стол спиртные напитки. Но никаких безобразий, обусловленных данной возможностью, нам, к счастью, наблюдать не довелось.
Яркой особенностью ресторана в дни нашего пребывания было неизменное наличие в меню шпрот. Да, мы могли потреблять шпроты в неограниченном количестве, чем, конечно, активно стали пользоваться. Вы представляете, дорогой читатель, мы ели шпроты по два раза в день в начале 60-х годов! Это, пожалуй, могут понять только люди моего или близких поколений. Молодым моё восклицание вряд ли что-то говорит.
Думаю, что просто произошел какой-то шальной, нелепый завоз огромного количества этих консервов в Елабугу, вместо их распределения по многим населенным пунктам. Такое подчас происходило в советской практике.
Значительно позже я посетил город Новый Уренгой, когда там на каждом углу продавали по смешным, бросовым ценам свежие лимоны. Вагон с лимонами почему-то провезли мимо всех ожидавших его населенных пунктов и разгрузили в Новом Уренгое, на конечной станции. В те дни я съел столько лимонных долек с сахаром, что затем в течение нескольких лет даже видеть не мог эти некогда любимые фрукты.
...В Елабуге мы сначала потребляли шпроты азартно и с наслаждением. Но постепенно наш азарт угасал, некоторый период времени мы ели их не более одного раза в день и уже равнодушно, скорее, по инерции. А в последние дни командировки на нашем столе шпроты не появлялись – мы уже просто не могли взять их в рот, не ощущая решительного сопротивления организма...
|
И вот командировка успешно завершилась, и я вернулся домой, в Казань, к молодой жене, в нашу уютную однокомнатную квартиру. Пока я с наслаждением принимал душ, жена хлопотала по поводу ужина. А когда мы сели за стол, таинственно объявила:
- Тебя ждет сюрприз от меня. Его пока нет на столе, но сейчас ты увидишь – приготовься! И она вынула из шкафа и торжественно поместила на столе... баночку шпрот. Помнится, мне как-то удалось выразить радость, а затем съесть пару рыбок. После этого я глубокомысленно произнес: - Такую еду нельзя поглощать залпом. Пусть она украсит наш стол и завтра. Жена понимающе улыбнулась, и я перешел к другой еде. ...Кстати, живя ныне в Нью-Йорке, я иногда покупаю в русских магазинах баночку шпрот и с удовольствием ем их. Но при этом у меня невольно возникает улыбка... |
ДЕБЮТ В ОРИГИНАЛЬНОМ ЖАНРЕ
К сожалению, я не могу похвастаться своим опытом в сценическом искусстве. Оказывался участником сценических представлений лишь эпизодически... Ну, а говоря более точно, два раза в жизни...
Первый раз это произошло, когда я учился в пятом классе. В каком-то школьном спектакле мне была доверено сыграть роль задней половины лошади. Я очень старался создать достоверный образ. Говорили, что справился с этой задачей вполне успешно, но, увы, в дальнейшем для меня почему-то очень долго не находилось сценических ролей. Так я и прожил, совершенно не востребованный в искусстве, лет до пятидесяти.
Но тут мой сценический успех не просто продолжился, а проявился в оригинальном жанре.
В то время я уже являлся довольно известным ученым-нефтяником, заведовал научной лабораторией во ВНИИ буровой техники. Хотя этот институт находился в Москве, но вся моя творческая работа была посвящена проблемам нефтяных районов Западной Сибири, поэтому я пребывал там почти столько же, сколько в столице, и стал в тех краях совершенно своим человеком.
Однажды в Москву приехали двое сибиряков – моих друзей. Они были также друзьями и моего ближайшего соратника по лаборатории, поэтому мы решили вдвоем пригласить этих парней в ресторан "Арбат".
|
Величественный, красивый, очень современный, там неплохо готовят еду, а к тому же, каждый вечер в течение часа дают впечатляющее эстрадное представление. Прекрасное место, где можно хорошо отдохнуть и душевно поговорить. Сибиряки без колебаний согласились. В семь часов вечера мы заняли заказанный столик в центральной части огромного зала, недалеко от сцены.
Представление должно было начаться через час, поэтому мы с азартом начали питаться и, как вы уже догадались, запивать еду водкой. Все-таки не что-нибудь, а встреча с сибиряками! Когда внимание зала обратилось к сцене, наша трапеза, естественно, несколько поутихла, но потихоньку продолжалась. На сцене происходило нечто интересное, но я, как и мой верный соратник, сидели спиной к ней во имя максимального удобства наших дорогих гостей. Так что, изредка поглядывая на сцену, я лишь слегка вовлекся в атмосферу того вполне достойного шоу. Можно добавить, что после весьма трудного рабочего дня ощущал себя приятно "разогретым" прохладной водочкой и расслабленно блаженствовал в дружеском окружении... |
|
Вдруг я ощутил вокруг себя какое-то оживление. Друзья интригующе заулыбались, глядя куда-то мимо меня. Оглянулся и увидел, что на сцене стоит фокусник, рядом, на столике, как положено, – всяческий реквизит, а ко мне подходит его очаровательная юная ассистентка. Она взяла меня за руку и повела к сцене. Послышались аплодисменты.
На сцене фокусник, достаточно таинственный стройный мужчина в черном, сначала душевно и довольно продолжительно пожимал мне руки, затем как-то театрально засуетился, мягко и с живым интересом касаясь разных частей моей одежды, при этом вращая меня, а то и обнимая, как старого друга после долгой разлуки...
Затем я понял, что мне следует стать непосредственным участником созидания чудес. Мне поручались разные несложные действия, в результате которых возникали невероятные явления под нарастающие аплодисменты благодарных зрителей. Что-то исчезало, что-то, наоборот, появлялось, что-то меняло цвет... Особенно потряс меня фокус с поролоновыми шариками. Фокусник положил на мою ладонь три таких шарика. Да, именно три. Хотя я и был уже несколько “разогретым”, но сознание оставалось ясным... К тому же, и весь зал это видел. Мне было поручено крепко зажать эти шарики в кулаке. Ну, а через некоторое время разжать пальцы. Совершенно элементарное дело... И вот я распрямляю пальцы и вижу, что на моей ладони уже не три, а пять шариков! Фантастика! Раздались дружные громкие аплодисменты.
Перед моим уходом со сцены зал дружно хохотал, поскольку в моей одежде не осталось, кажется, ни одного кармана, откуда фокусник не извлекал всякие бесконечные ленты и прочие забавные предметы. Дружно приветствуемый всем залом и совершенно ошеломленный, я все же не забыл поцеловать ручку прелестной ассистентке и направился к нашему столику.
Но меня остановило новое оживление в зале. Друзья размахивали руками и указывали в сторону сцены. Оказалось, еще не наступил конец моего триумфа. Фокусник стал не без торжественности возвращать мне ручные часы, авторучку, записную книжку, бумажник, носовой платок, расческу...
Зал был весело возбужден и вновь проводил меня громкими аплодисментами. А за столиком встретили как героя, горячо похвалили и, конечно, провозгласили тост за мой успех в искусстве. Я вдруг ощутил, что нравлюсь себе. Мои научные успехи в столь массовом порыве еще не отмечались...
Позже к нам подошел какой-то подвыпивший добродушный пожилой мужичок, положил руку на плечо и сказал:
- Здорово у вас получаются фокусы, молодцы!
Затем, оглядев наш сравнительно обильный стол, многозначительно спросил:
- И вот так ты, друг, каждый вечер изображаешь обычного посетителя?!
Видимо, он считал этот вопрос риторическим – ему было ясно, что я артист. И продолжил:
- Неплохая у тебя работа. Признаюсь, не отказался бы.
В ответ я лишь пожал плечами: ну, что есть, то есть... Судьба!
...Здесь, в Нью-Йорке, я вновь не востребован для сцены. Лишь иногда вспоминаю о своих прошлых достижениях...
ПО СТЕПИ КАЗАХСТАНА -
К РОДНОЙ МОСКВЕ
С ПЕСНЕЙ... ПРО БАЙКАЛ
Накануне уже далекого, но тогда нового календарного года завершалась моя очередная командировка. Она оказалась незабываемой. Прежде всего, потому, что с участием нашей группы москвичей – сотрудников ВНИИ буровой техники был успешно выполнен очередной этап строительства сверхглубокой скважины на проектную глубину 7 километров. Но хочу рассказать вам вкратце, дорогой читатель, не об этом успехе, а только о дальнейших, завершающих и в некоторой мере занимательных событиях командировки. Быть может, вы разок-другой улыбнетесь...
Скважина, которую я упомянул, бурилась при постоянной научно-технической помощи нашего института на северо-западном краю Казахстана, среди необъятных степных просторов Гурьевской (ныне Атырауской) области. Лето там очень жаркое, а зима довольно холодная и при этом надоедливо ветреная, так что в той командировке погода нас, честно говоря, не ласкала. Зато радовали успех дела и наша приятная команда представителей института, ставшая, по ощущению каждого из нас, уже почти родной семьей. В команде было пятеро мужчин и две милые, заботливые женщины, которых мы воспринимали как сестричек. Все были молоды, кроме, как мы тогда полагали, нашего сорокалетнего мудрого руководителя Алексея Ивановича Воронова – человека, впечатляющего, поскольку большого буквально во всём: и в масштабе знаний, и в полноте тела, и в росте, и в размере головы, а также венчающей её лысины.
На сцене фокусник, достаточно таинственный стройный мужчина в черном, сначала душевно и довольно продолжительно пожимал мне руки, затем как-то театрально засуетился, мягко и с живым интересом касаясь разных частей моей одежды, при этом вращая меня, а то и обнимая, как старого друга после долгой разлуки...
Затем я понял, что мне следует стать непосредственным участником созидания чудес. Мне поручались разные несложные действия, в результате которых возникали невероятные явления под нарастающие аплодисменты благодарных зрителей. Что-то исчезало, что-то, наоборот, появлялось, что-то меняло цвет... Особенно потряс меня фокус с поролоновыми шариками. Фокусник положил на мою ладонь три таких шарика. Да, именно три. Хотя я и был уже несколько “разогретым”, но сознание оставалось ясным... К тому же, и весь зал это видел. Мне было поручено крепко зажать эти шарики в кулаке. Ну, а через некоторое время разжать пальцы. Совершенно элементарное дело... И вот я распрямляю пальцы и вижу, что на моей ладони уже не три, а пять шариков! Фантастика! Раздались дружные громкие аплодисменты.
Перед моим уходом со сцены зал дружно хохотал, поскольку в моей одежде не осталось, кажется, ни одного кармана, откуда фокусник не извлекал всякие бесконечные ленты и прочие забавные предметы. Дружно приветствуемый всем залом и совершенно ошеломленный, я все же не забыл поцеловать ручку прелестной ассистентке и направился к нашему столику.
Но меня остановило новое оживление в зале. Друзья размахивали руками и указывали в сторону сцены. Оказалось, еще не наступил конец моего триумфа. Фокусник стал не без торжественности возвращать мне ручные часы, авторучку, записную книжку, бумажник, носовой платок, расческу...
Зал был весело возбужден и вновь проводил меня громкими аплодисментами. А за столиком встретили как героя, горячо похвалили и, конечно, провозгласили тост за мой успех в искусстве. Я вдруг ощутил, что нравлюсь себе. Мои научные успехи в столь массовом порыве еще не отмечались...
Позже к нам подошел какой-то подвыпивший добродушный пожилой мужичок, положил руку на плечо и сказал:
- Здорово у вас получаются фокусы, молодцы!
Затем, оглядев наш сравнительно обильный стол, многозначительно спросил:
- И вот так ты, друг, каждый вечер изображаешь обычного посетителя?!
Видимо, он считал этот вопрос риторическим – ему было ясно, что я артист. И продолжил:
- Неплохая у тебя работа. Признаюсь, не отказался бы.
В ответ я лишь пожал плечами: ну, что есть, то есть... Судьба!
...Здесь, в Нью-Йорке, я вновь не востребован для сцены. Лишь иногда вспоминаю о своих прошлых достижениях...
ПО СТЕПИ КАЗАХСТАНА -
К РОДНОЙ МОСКВЕ
С ПЕСНЕЙ... ПРО БАЙКАЛ
Накануне уже далекого, но тогда нового календарного года завершалась моя очередная командировка. Она оказалась незабываемой. Прежде всего, потому, что с участием нашей группы москвичей – сотрудников ВНИИ буровой техники был успешно выполнен очередной этап строительства сверхглубокой скважины на проектную глубину 7 километров. Но хочу рассказать вам вкратце, дорогой читатель, не об этом успехе, а только о дальнейших, завершающих и в некоторой мере занимательных событиях командировки. Быть может, вы разок-другой улыбнетесь...
Скважина, которую я упомянул, бурилась при постоянной научно-технической помощи нашего института на северо-западном краю Казахстана, среди необъятных степных просторов Гурьевской (ныне Атырауской) области. Лето там очень жаркое, а зима довольно холодная и при этом надоедливо ветреная, так что в той командировке погода нас, честно говоря, не ласкала. Зато радовали успех дела и наша приятная команда представителей института, ставшая, по ощущению каждого из нас, уже почти родной семьей. В команде было пятеро мужчин и две милые, заботливые женщины, которых мы воспринимали как сестричек. Все были молоды, кроме, как мы тогда полагали, нашего сорокалетнего мудрого руководителя Алексея Ивановича Воронова – человека, впечатляющего, поскольку большого буквально во всём: и в масштабе знаний, и в полноте тела, и в росте, и в размере головы, а также венчающей её лысины.
|
Естественно, по окончании победоносного этапа работ, руководство геологоразведочной экспедиции, бурившей ту уникальную скважину, незамедлительно устроило в своём поселке Биикжал банкет. Было 29 декабря. В честь группы представителей науки гостеприимные хозяева произнесли развернутые и проникновенные тосты с восточным оттенком. В ответ медленно и устало поднялся со стула Алексей Иванович. Я, тридцатилетний, сочувственно подумал: "Да, трудно далась командировка старику". Он сказал:
- Дорогие геологи-буровики, с успехом вас! Но за это мы уже выпили. Теперь хотел бы провозгласить тост за то, чтобы вы срочно отправили нашу группу в Гурьев, к завтрашнему московскому самолету. Тогда мы сможем присутствовать на новогоднем празднике в кругу семьи. Выпил свою водку и сел. Столь приземленный тост всех несколько обескуражил. Но начальник экспедиции смог вновь поднять тональность застолья, произнеся яркий и, честно говоря, справедливый тост в честь лично Алексея Ивановича. Тот даже заметно повеселел... А позже начались наши приключения. |
Рано утром 30 декабря нас должен был увезти в аэропорт города Гурьева единственный, а потому бесценный, автобус экспедиции. Но тем же утром мы узнали, что автобус не вернулся из этого города, где водитель занимался каким-то делом, пока мы познавали щедрость казахстанского банкета. В Гурьеве водитель вдруг заболел, слёг с высокой температурой.
Нас, конечно, посетила грусть за прекрасного парня, которого мы уже хорошо знали, но, честно говоря, ещё более грустно нам стало оттого, что последний в уходящем году гурьевский авиарейс на Москву состоится без нашего участия.
Думали мы, думали – и ничего путного придумать не могли. А утром 31 декабря начальник экспедиции с несколько виноватым видом пришел в наш домик и сообщил, что водитель одного из грузовиков собирается поехать на новогодний праздник к семье в Гурьев. У него, дескать, открытая бортовая машина, в кузове которой легко размещаются накидные сидения – доски, прицепленные к бортам кузова. Впрочем, добавил он, мы можем весело отметить Новый год и в экспедиции...
У всех нас, москвичей, было единое желание: как угодно, но продвигаться в сторону дома. Продвигаться по мере возможности – и будь что будет! И мы дружно заявили, что согласны на грузовик.
Как и было обычным в той нашей неприхотливой жизни, грузовик почему-то долго не мог выехать. Он появился перед нашими окнами, когда уже стемнело. Правда, водитель оптимистично заверил, что к 12 часам ночи по местному времени мы будем в гурьевской гостинице. Нам на прощание подарили две бутылки шампанского – близится новогодняя ночь, как-никак. А ещё вручили пакеты с продуктовыми пайками. И мы отправились в путь по плоской, как блюдце, казахстанской степи. Алексей Иванович, наш "старик" сорока лет, из солидарности тоже поехал в кузове, несмотря на упорное приглашение шофера в теплую кабину.
Я удивлялся, как водитель в темноте умудряется держать правильный курс. Дороги как таковой в степи, по-моему, не было вообще. Ехать можно было куда угодно. И земля хранила следы множества произвольных траекторий движения автомобилей, что, как мне думалось, просто сбивало с толку, помогало заблудиться.
Я оказался прав. Наш водитель сбился-таки с пути, остановил машину и, заглянув в кузов, деловито сообщил, что теперь мы неизбежно встретим Новый год по гурьевскому времени в степи. Мы, помнится, даже обрадовались, потому что, хотя шампанское – не водка, но с закуской оно всё же немного нас согреет – а разве это плохо?! Ведь, похоже, ещё трястись и трястись в кузове...
И желанный момент наступил. Водитель забрался к нам, и короткий праздник начался. Правда, чокаться нам не пришлось. Отправляясь в дорогу, мы забыли, что целесообразно иметь с собой стаканы. Такая ёмкость под шампанское оказалась только у водителя, и мы использовали её по очереди. Но это обстоятельство ничуть не повредило встрече западноказахстанского Нового года. Нам было поистине хорошо!
А когда поехали дальше, мы, несколько расслабленные и вполне счастливые, даже начали петь.
Тут я должен кое-что пояснить. Мои вокальные способности были отмечены ещё тогда, когда я в пионерском возрасте попробовал стать участником школьного хора. Вскоре был удален на все четыре стороны из третьего, дальнего ряда. Мне доступно объяснили этот факт: то, что звучало моим голосом, дескать, если и было мелодией, то всё же не той, что исполнялась хором.
Я ещё долго сомневался в справедливости этой оценки моего музыкального дара. Но случилось такое. В связи с окончанием мною нефтяного института, двое друзей подарили мне очень красивую немецкую губную гармошку. И захотелось отблагодарить их демонстрацией умелого владения этим инструментом. В течение месяца я репетировал игру на гармошке, выбрав очень простую и милую мелодию популярной тогда песни, начинающейся словами «Страна родная Индонезия...». Проще этой мелодии был, пожалуй, только «Чижик-пыжик». Ощутив, что вполне созрел как исполнитель, я пригласил тех друзей на ужин и продемонстрировал им свое мастерство. Один из них, проявляя искреннюю чуткость, прокомментировал моё выступление так:
- А знаешь, неплохо... Ты это сам сочинил?
...И всё же впоследствии, по признанию людей, одна песня мне удавалась вполне приемлемо. Это «Славное море, священный Байкал...». Единственная! Почему так случилось, не знаю. Возможно, тут сыграло какую-то роль то, что вблизи Байкала прошли мои чудесные годы старшеклассника школы. Когда я впервые рискнул поучаствовать в застольном исполнении этой песни, никто не смотрел на меня недоуменно. И она стала в с е м моим ненавязчивым «репертуаром»...
Конечно, я не мог не затянуть песню про Байкал и в ночной казахстанской
степи.
Нас, конечно, посетила грусть за прекрасного парня, которого мы уже хорошо знали, но, честно говоря, ещё более грустно нам стало оттого, что последний в уходящем году гурьевский авиарейс на Москву состоится без нашего участия.
Думали мы, думали – и ничего путного придумать не могли. А утром 31 декабря начальник экспедиции с несколько виноватым видом пришел в наш домик и сообщил, что водитель одного из грузовиков собирается поехать на новогодний праздник к семье в Гурьев. У него, дескать, открытая бортовая машина, в кузове которой легко размещаются накидные сидения – доски, прицепленные к бортам кузова. Впрочем, добавил он, мы можем весело отметить Новый год и в экспедиции...
У всех нас, москвичей, было единое желание: как угодно, но продвигаться в сторону дома. Продвигаться по мере возможности – и будь что будет! И мы дружно заявили, что согласны на грузовик.
Как и было обычным в той нашей неприхотливой жизни, грузовик почему-то долго не мог выехать. Он появился перед нашими окнами, когда уже стемнело. Правда, водитель оптимистично заверил, что к 12 часам ночи по местному времени мы будем в гурьевской гостинице. Нам на прощание подарили две бутылки шампанского – близится новогодняя ночь, как-никак. А ещё вручили пакеты с продуктовыми пайками. И мы отправились в путь по плоской, как блюдце, казахстанской степи. Алексей Иванович, наш "старик" сорока лет, из солидарности тоже поехал в кузове, несмотря на упорное приглашение шофера в теплую кабину.
Я удивлялся, как водитель в темноте умудряется держать правильный курс. Дороги как таковой в степи, по-моему, не было вообще. Ехать можно было куда угодно. И земля хранила следы множества произвольных траекторий движения автомобилей, что, как мне думалось, просто сбивало с толку, помогало заблудиться.
Я оказался прав. Наш водитель сбился-таки с пути, остановил машину и, заглянув в кузов, деловито сообщил, что теперь мы неизбежно встретим Новый год по гурьевскому времени в степи. Мы, помнится, даже обрадовались, потому что, хотя шампанское – не водка, но с закуской оно всё же немного нас согреет – а разве это плохо?! Ведь, похоже, ещё трястись и трястись в кузове...
И желанный момент наступил. Водитель забрался к нам, и короткий праздник начался. Правда, чокаться нам не пришлось. Отправляясь в дорогу, мы забыли, что целесообразно иметь с собой стаканы. Такая ёмкость под шампанское оказалась только у водителя, и мы использовали её по очереди. Но это обстоятельство ничуть не повредило встрече западноказахстанского Нового года. Нам было поистине хорошо!
А когда поехали дальше, мы, несколько расслабленные и вполне счастливые, даже начали петь.
Тут я должен кое-что пояснить. Мои вокальные способности были отмечены ещё тогда, когда я в пионерском возрасте попробовал стать участником школьного хора. Вскоре был удален на все четыре стороны из третьего, дальнего ряда. Мне доступно объяснили этот факт: то, что звучало моим голосом, дескать, если и было мелодией, то всё же не той, что исполнялась хором.
Я ещё долго сомневался в справедливости этой оценки моего музыкального дара. Но случилось такое. В связи с окончанием мною нефтяного института, двое друзей подарили мне очень красивую немецкую губную гармошку. И захотелось отблагодарить их демонстрацией умелого владения этим инструментом. В течение месяца я репетировал игру на гармошке, выбрав очень простую и милую мелодию популярной тогда песни, начинающейся словами «Страна родная Индонезия...». Проще этой мелодии был, пожалуй, только «Чижик-пыжик». Ощутив, что вполне созрел как исполнитель, я пригласил тех друзей на ужин и продемонстрировал им свое мастерство. Один из них, проявляя искреннюю чуткость, прокомментировал моё выступление так:
- А знаешь, неплохо... Ты это сам сочинил?
...И всё же впоследствии, по признанию людей, одна песня мне удавалась вполне приемлемо. Это «Славное море, священный Байкал...». Единственная! Почему так случилось, не знаю. Возможно, тут сыграло какую-то роль то, что вблизи Байкала прошли мои чудесные годы старшеклассника школы. Когда я впервые рискнул поучаствовать в застольном исполнении этой песни, никто не смотрел на меня недоуменно. И она стала в с е м моим ненавязчивым «репертуаром»...
Конечно, я не мог не затянуть песню про Байкал и в ночной казахстанской
степи.
|
Её вдохновенно подхватили все. Привыкшие к тишине верблюды, населяющие эти просторы, смогли послушать мощное звучание гимна великому сибирскому озеру, которое им, к сожалению, не суждено было когда-либо увидеть...
Ну, а к пришествию очередного календарного года по московскому времени мы всё-таки оказались в гостинице возле аэропорта. Ею являлся барак, истинным украшением которого была уже знакомая нам добрейшая хозяюшка – русская женщина средних лет, одиноко живущая здесь же. Водитель, высадив нас, поехал к семье. Мы, москвичи, ощутив уют жилья, были просто счастливыми. К тому же хозяйка вдруг принесла нам бутылку водки и спечённый ею пирог с капустой... Что тут можно сказать о нашем настроении?! Нет таких слов! |
|
Мы справляли московский Новый год вместе с милой хозяйкой. Кроме нас, в гостинице, естественно, никого не было, и наш барак, думаю, содрогался от вдохновенного пения. Окрестные дома услышали, конечно, и непривычную в этих краях песню "Славное море..." Лучше я, пожалуй, не пел уже никогда.
... Проснувшись солнечным утром 1 января, мы неспешно двинулись к аэропорту. И, думаю, каждый ощущал смутную грусть от скорого полета и затем расставания. Очень уж хорошо нам было вместе.
Планового рейса на Москву в этот день не было. Можно было отправиться в Симферополь или в Саратов... Мы стали размышлять. Кто-то предложил лететь в Симферополь и посетить там чудесный дегустационный зал вин. Я, как заядлый театрал, предложил вариант Саратова – там есть театр под руководством народного артиста страны прославленного Юрия Киселева. Как бы то ни было, надо же куда-то двигаться!
Кто-то из служащих аэропорта предложил нам совершенно неожиданный вариант. Сказал, что, в порядке исключения, здесь может быть посажен какой-то самолет, который, согласно маршруту, должен пролететь мимо, – он нас и заберет отсюда в Москву. Но наш проницательный руководитель Алексей Иванович, уловив возникшее общее нежелание быстро расстаться, предложил другой вариант, принятый нами с восторгом. Ехать поездом!
Мы запаслись всем необходимым для застолья и разместились в полупустом купейном вагоне поезда на Москву... Ехал я и думал о том, как прав был Экзюпери, считавший, что единственная истинная роскошь в нашей жизни – это роскошь человеческого общения.
А над красавицей Волгой, встретившей наш поезд, прозвучала величественная русская песня... про Байкал...
... Проснувшись солнечным утром 1 января, мы неспешно двинулись к аэропорту. И, думаю, каждый ощущал смутную грусть от скорого полета и затем расставания. Очень уж хорошо нам было вместе.
Планового рейса на Москву в этот день не было. Можно было отправиться в Симферополь или в Саратов... Мы стали размышлять. Кто-то предложил лететь в Симферополь и посетить там чудесный дегустационный зал вин. Я, как заядлый театрал, предложил вариант Саратова – там есть театр под руководством народного артиста страны прославленного Юрия Киселева. Как бы то ни было, надо же куда-то двигаться!
Кто-то из служащих аэропорта предложил нам совершенно неожиданный вариант. Сказал, что, в порядке исключения, здесь может быть посажен какой-то самолет, который, согласно маршруту, должен пролететь мимо, – он нас и заберет отсюда в Москву. Но наш проницательный руководитель Алексей Иванович, уловив возникшее общее нежелание быстро расстаться, предложил другой вариант, принятый нами с восторгом. Ехать поездом!
Мы запаслись всем необходимым для застолья и разместились в полупустом купейном вагоне поезда на Москву... Ехал я и думал о том, как прав был Экзюпери, считавший, что единственная истинная роскошь в нашей жизни – это роскошь человеческого общения.
А над красавицей Волгой, встретившей наш поезд, прозвучала величественная русская песня... про Байкал...