Про нас, "кому уже за 30"
Держу пари, что я еще не умер…
Осип Мандельштам
Осип Мандельштам
В телерекламе бывают прямо-таки очаровательные моменты мягкого, доброго юмора (это я – вполне серьезно). Например, рекламируются изделия из высококачественной шерсти. Голос за кадром сообщает, что эти изделия могут помочь “в семейной жизни”. В кадре данное заявление иллюстрируется картинкой, изображающей молодых мужчину и женщину, которые стоят, обнявшись, совместно облаченные в соответствующее одеяло. Затем голос заверяет, что “если Вам уже – за тридцать”, то рекламируемые изделия окажут на Вас определенное лечебное влияние. И одновременно Вы видите в кадре милых бабушку и дедушку, которым, увы, уже – весьма далеко и за тридцать, и даже за шестьдесят. Они сидят в креслах, покрытые соответствующими пледами.
Нам с женой тоже “уже – за 30”, а точнее, в районе семидесяти. Мы живем в Америке, а точнее, в Нью-Йорке, более восьми лет. А когда этот срок составлял чуть более одного года, произошло чудо: мы выиграли семейную путевку для недельного летнего отдыха. Путевки разыгрывались в Forest Hills Senior Center, а отдохнули мы в середине лета в Berkshire Hills Emanuel – Adult Vacation Center. Этот лагерь размещен в живописном месте недалеко от той точки, в которой граница между штатами Массачусетс и Коннектикут встречается с границей штата Нью-Йорк.
Я назвал наш отдых чудом, потому что ранее мы с женой ничего и никогда не выигрывали. Таким сюрпризом нас решила порадовать Америка, и ответные наши чувства, думаю, не требуют описания. Но сегодня мы понимаем, что сюрприз этот стал чудом еще и потому, что на фоне резко преобладающей группы англоязычных отдыхающих (среди которых мы познакомились с милыми, веселыми, душевными людьми), в лагере стихийно, но очень быстро возник дружный русскоговорящий коллектив. Мы обрели ту простую радость искреннего человеческого общения, которую ничем не заменить и которой нам, кому “уже – за 30”, так часто не хватает здесь на новой для нас земле.
Возраст членов нашего коллектива колебался, как мне кажется, в основном, от 60 до 70 лет. Если кто-то и был старше, это не ощущалось, потому что, как известно, хорошее настроение делает нас молодыми.
Мы прибыли на нашу встречу из разных дел и судеб. Нас объединяло то, что в детство и отрочество каждого из нас ворвались невзгоды военных лет, что на наших застольях в разных городах (а теперь надо говорить – и странах) мы любили петь одни и те же песни, что каждый из нас там, в бывшем Советском Союзе, знал стремление, которое поэт Михаил Львов выразил такими словами:
Не первым быть в житейской суматохе,
А честно, как солдаты на войне,
На плечи взяв нелегкий груз эпохи,
Нести его со всеми наравне.
Мы пришли на нашу встречу не по гладким, осыпаемым цветами дорогам. Шли к ней через годы дела, годы борьбы, годы побед и неудач, дружбы и враждебности. Мы все знаем и радость признания, и горечь несправедливости.
Наши имена привычны для нас всех по той, прежней жизни: Людмила и Ефим, Роза и Соломон, Анна и Исаак, Галина и Саша, Фаина, Татьяна… Мы оказались на американской земле по разным причинам и, конечно, с неодинаковым мироощущением. Но то, что объединяет нас, сильнее наших различий, и поэтому нам просто-напросто оказалось хорошо друг с другом. Наши брэкфесты, ланчи и диннеры (а, по-старому, завтраки, обеды и ужины) быстро обрели некую ритуальную окраску – они протекали неспешно и были приятными минутами интересных воспоминаний, дискуссий, а то и анекдотов. Иногда включали даже маленькие научно-популярные сообщения – все ведь, как-никак, – специалисты: и опытнейшие врачи, и механик-профессор, работавший в лесотехнической академии Петербурга, и ученый-нефтяник…
Ученый-нефтяник – это я. Меня совершенно покорили интерес и внимание слушателей, когда я кратко рассказывал им о сложности отбора керна (образцов) горных пород из 13-километровой скважины на Кольском полуострове, или об особенностях охраны недр при разработке сложных и богатых нефтегазовых месторождений типа легендарного Самотлорского в Сибири, или об основных принципах рациональной эксплуатации обычных и горизонтальных скважин. Это слушалось с не меньшим интересом, чем, к примеру, рассказы о курьезах моей командировочной жизни.
С каждым днем нам становилось проще, свободнее, душевнее в нашем новом, еще недавно совсем нежданном коллективе. Стремительно возникали новые традиции. Одной из них стали встречи с любимыми мелодиями. Некоторые из нас захватили на всякий случай аудиокассеты с записями российских романсов и песен прошлых лет. B самом центре нашего лагеря, под огромным, раскидистым деревом стояли полукругом, в несколько рядов, легкие, пластмассовые кресла. Прямо-таки зал под открытым небом. Здесь каждое утро симпатичный старик проводил сопровождаемые музыкальными фрагментами беседы (естественно, по-английски) о развитии американской песенной культуры в двадцатом веке. Я, например, с волнением познавал, как американская песня поддерживала дух нации в годы депрессии и Второй мировой войны. В том же самом “зале” наша русскоговорящая компания окружала музыкальную аппаратуру, недавно звучавшую прекрасными, а часто и давно знакомыми, американскими мелодиями. Знакомыми, но все же не родными, не ставшими (добавлю осторожно – еще) частью души для нас. И вот начиналось звучание голосов Изабеллы Юрьевой, Александра Малинина, Иосифа Кобзона, Валентины Пономаревой…
Общие разговоры смолкали. Лишь иногда кто-то тихо обращался к соседу с душевной репликой. Лица – спокойные, задумчивые, добрые. И думалось мне не только о том, во что доверительно вовлекала нас песня… Да, каждый из нас по той или иной причине сделал свой выбор в 90-е годы. Поэтому мы здесь и встретились. Нас приняла гостеприимная, заботливая страна – это, конечно, правда. Но ведь было хорошее в нашей жизни и раньше? Разве жизнь состояла только из политической атрибутики, произвола властей, горькой несправедливости? Ну, нет же… иначе почему так греют и волнуют душу старые песни и романсы? Наша жизнь была и надеждой, и дружбой, и любовью, и делом, и преодолением… Разве не дано нам было познать эти и иные общечеловеческие ценности, не знали мы тепла души простых людей, окружавших нас на родной земле? И разве не пропитаны наше сознание и наши сердца культурой народа, который населял бесконечные просторы страны, где нам суждено было родиться, а затем и жить многие десятилетия?
Нет, не случайно мы не устаем слушать те мелодии, которые родились в той нашей трудной и далеко не всем интересной здесь жизни. Я глубоко уважаю Америку, я полюбил ее, во мне созревает искренний патриотизм в отношении этой великой страны. Но хочется думать с полной искренностью и о моей прошлой жизни. В американской действительности можно найти много гармонии, постепенно взращенной самой продолжительной в мире американской демократией. Мне дорого то, что каждый человек, вживаясь в эту страну, становясь ее тружеником и ее патриотом, может не отказываться от сформировавшей его человеческой среды и культуры.
…В лагере продолжали развиваться традиции русскоговорящего коллектива.
Даже коренных американцев не оставляли равнодушными наши вечерние танцевальные вечера под живую фортепьянную музыку. Ее исполнял наш талантливый импровизатор Саша, имеющий на редкость тонкий музыкальный слух. Саша, конечно, стал бы профессиональным музыкантом, если бы война не помешала ему окончить музыкальную школу.
Привычными стали коллективные прогулки по красивым окрестностям нашего лагеря. Они включали задушевные беседы о наших судьбах и надеждах. Нам хотелось поддержать друг друга добрым словом. От такого слова согревалась душа и того, кто дарил его, и того, кому оно предназначалось. И очень ясной становилась необходимость такого слова здесь, на этой земле.
Был последний (а может быть, предпоследний) вечер. Нам совсем не хотелось расходиться по домикам, и мы стояли, охваченные легкой грустью, под яркой, полной луной. Я вдруг ощутил потребность монолога и произнес: “Друзья! Быть может, каждый из нас чем-то остался недоволен в этом лагере. Но, думаю, все вы согласитесь с тем, что здесь мы получили приятнейший сюрприз – нашу компанию. И давайте не терять друг друга в дальнейшей жизни”. Это краткое заявление было единодушно одобрено. И наше намерение осуществилось. Обретенная дружба и сегодня – с нами. Наша радость и сила...
Держим пари, что мы, те, кому “уже – за тридцать”, еще не умерли... да и не спешим.
Нам с женой тоже “уже – за 30”, а точнее, в районе семидесяти. Мы живем в Америке, а точнее, в Нью-Йорке, более восьми лет. А когда этот срок составлял чуть более одного года, произошло чудо: мы выиграли семейную путевку для недельного летнего отдыха. Путевки разыгрывались в Forest Hills Senior Center, а отдохнули мы в середине лета в Berkshire Hills Emanuel – Adult Vacation Center. Этот лагерь размещен в живописном месте недалеко от той точки, в которой граница между штатами Массачусетс и Коннектикут встречается с границей штата Нью-Йорк.
Я назвал наш отдых чудом, потому что ранее мы с женой ничего и никогда не выигрывали. Таким сюрпризом нас решила порадовать Америка, и ответные наши чувства, думаю, не требуют описания. Но сегодня мы понимаем, что сюрприз этот стал чудом еще и потому, что на фоне резко преобладающей группы англоязычных отдыхающих (среди которых мы познакомились с милыми, веселыми, душевными людьми), в лагере стихийно, но очень быстро возник дружный русскоговорящий коллектив. Мы обрели ту простую радость искреннего человеческого общения, которую ничем не заменить и которой нам, кому “уже – за 30”, так часто не хватает здесь на новой для нас земле.
Возраст членов нашего коллектива колебался, как мне кажется, в основном, от 60 до 70 лет. Если кто-то и был старше, это не ощущалось, потому что, как известно, хорошее настроение делает нас молодыми.
Мы прибыли на нашу встречу из разных дел и судеб. Нас объединяло то, что в детство и отрочество каждого из нас ворвались невзгоды военных лет, что на наших застольях в разных городах (а теперь надо говорить – и странах) мы любили петь одни и те же песни, что каждый из нас там, в бывшем Советском Союзе, знал стремление, которое поэт Михаил Львов выразил такими словами:
Не первым быть в житейской суматохе,
А честно, как солдаты на войне,
На плечи взяв нелегкий груз эпохи,
Нести его со всеми наравне.
Мы пришли на нашу встречу не по гладким, осыпаемым цветами дорогам. Шли к ней через годы дела, годы борьбы, годы побед и неудач, дружбы и враждебности. Мы все знаем и радость признания, и горечь несправедливости.
Наши имена привычны для нас всех по той, прежней жизни: Людмила и Ефим, Роза и Соломон, Анна и Исаак, Галина и Саша, Фаина, Татьяна… Мы оказались на американской земле по разным причинам и, конечно, с неодинаковым мироощущением. Но то, что объединяет нас, сильнее наших различий, и поэтому нам просто-напросто оказалось хорошо друг с другом. Наши брэкфесты, ланчи и диннеры (а, по-старому, завтраки, обеды и ужины) быстро обрели некую ритуальную окраску – они протекали неспешно и были приятными минутами интересных воспоминаний, дискуссий, а то и анекдотов. Иногда включали даже маленькие научно-популярные сообщения – все ведь, как-никак, – специалисты: и опытнейшие врачи, и механик-профессор, работавший в лесотехнической академии Петербурга, и ученый-нефтяник…
Ученый-нефтяник – это я. Меня совершенно покорили интерес и внимание слушателей, когда я кратко рассказывал им о сложности отбора керна (образцов) горных пород из 13-километровой скважины на Кольском полуострове, или об особенностях охраны недр при разработке сложных и богатых нефтегазовых месторождений типа легендарного Самотлорского в Сибири, или об основных принципах рациональной эксплуатации обычных и горизонтальных скважин. Это слушалось с не меньшим интересом, чем, к примеру, рассказы о курьезах моей командировочной жизни.
С каждым днем нам становилось проще, свободнее, душевнее в нашем новом, еще недавно совсем нежданном коллективе. Стремительно возникали новые традиции. Одной из них стали встречи с любимыми мелодиями. Некоторые из нас захватили на всякий случай аудиокассеты с записями российских романсов и песен прошлых лет. B самом центре нашего лагеря, под огромным, раскидистым деревом стояли полукругом, в несколько рядов, легкие, пластмассовые кресла. Прямо-таки зал под открытым небом. Здесь каждое утро симпатичный старик проводил сопровождаемые музыкальными фрагментами беседы (естественно, по-английски) о развитии американской песенной культуры в двадцатом веке. Я, например, с волнением познавал, как американская песня поддерживала дух нации в годы депрессии и Второй мировой войны. В том же самом “зале” наша русскоговорящая компания окружала музыкальную аппаратуру, недавно звучавшую прекрасными, а часто и давно знакомыми, американскими мелодиями. Знакомыми, но все же не родными, не ставшими (добавлю осторожно – еще) частью души для нас. И вот начиналось звучание голосов Изабеллы Юрьевой, Александра Малинина, Иосифа Кобзона, Валентины Пономаревой…
Общие разговоры смолкали. Лишь иногда кто-то тихо обращался к соседу с душевной репликой. Лица – спокойные, задумчивые, добрые. И думалось мне не только о том, во что доверительно вовлекала нас песня… Да, каждый из нас по той или иной причине сделал свой выбор в 90-е годы. Поэтому мы здесь и встретились. Нас приняла гостеприимная, заботливая страна – это, конечно, правда. Но ведь было хорошее в нашей жизни и раньше? Разве жизнь состояла только из политической атрибутики, произвола властей, горькой несправедливости? Ну, нет же… иначе почему так греют и волнуют душу старые песни и романсы? Наша жизнь была и надеждой, и дружбой, и любовью, и делом, и преодолением… Разве не дано нам было познать эти и иные общечеловеческие ценности, не знали мы тепла души простых людей, окружавших нас на родной земле? И разве не пропитаны наше сознание и наши сердца культурой народа, который населял бесконечные просторы страны, где нам суждено было родиться, а затем и жить многие десятилетия?
Нет, не случайно мы не устаем слушать те мелодии, которые родились в той нашей трудной и далеко не всем интересной здесь жизни. Я глубоко уважаю Америку, я полюбил ее, во мне созревает искренний патриотизм в отношении этой великой страны. Но хочется думать с полной искренностью и о моей прошлой жизни. В американской действительности можно найти много гармонии, постепенно взращенной самой продолжительной в мире американской демократией. Мне дорого то, что каждый человек, вживаясь в эту страну, становясь ее тружеником и ее патриотом, может не отказываться от сформировавшей его человеческой среды и культуры.
…В лагере продолжали развиваться традиции русскоговорящего коллектива.
Даже коренных американцев не оставляли равнодушными наши вечерние танцевальные вечера под живую фортепьянную музыку. Ее исполнял наш талантливый импровизатор Саша, имеющий на редкость тонкий музыкальный слух. Саша, конечно, стал бы профессиональным музыкантом, если бы война не помешала ему окончить музыкальную школу.
Привычными стали коллективные прогулки по красивым окрестностям нашего лагеря. Они включали задушевные беседы о наших судьбах и надеждах. Нам хотелось поддержать друг друга добрым словом. От такого слова согревалась душа и того, кто дарил его, и того, кому оно предназначалось. И очень ясной становилась необходимость такого слова здесь, на этой земле.
Был последний (а может быть, предпоследний) вечер. Нам совсем не хотелось расходиться по домикам, и мы стояли, охваченные легкой грустью, под яркой, полной луной. Я вдруг ощутил потребность монолога и произнес: “Друзья! Быть может, каждый из нас чем-то остался недоволен в этом лагере. Но, думаю, все вы согласитесь с тем, что здесь мы получили приятнейший сюрприз – нашу компанию. И давайте не терять друг друга в дальнейшей жизни”. Это краткое заявление было единодушно одобрено. И наше намерение осуществилось. Обретенная дружба и сегодня – с нами. Наша радость и сила...
Держим пари, что мы, те, кому “уже – за тридцать”, еще не умерли... да и не спешим.