Проводы Марины
|
Любящие и созидающие --
вот кто всегда был творцом добра и зла. Огонь любви и гнева пылает на именинах всех добродетелей. Фридрих Ницше |
Марина умерла внезапно, от инфаркта, хотя уже два года медленно угасала от рака груди, и печальный конец её страданий предполагался через несколько месяцев. Но несправедливости оборвали её жизнь быстрее…
Заканчивался май, в Москве – теплый, солнечный день. Старое Преображенское кладбище украшено свежей листвой деревьев и бурно разросшейся травой вдоль дорожек… Рабочие уже забросали могилу Марины землей, накрыли холмик принесенными венками и цветами и удалились. Вокруг могилы молча стоят люди, человек двадцать.
Ближе всех к холмику – мама и сын Марины. Её мама Мария Григорьевна берегла это место на семейном участке для себя, но получилось, что теперь рядом с её мужем будет покоиться их дочь. Сын Марины Виталик держит бабушку Марию под руку и неотрывно, как и она, смотрит на холмик, под которым навсегда осталась его добрая мама, которая была его настоящим, верным другом. Марина умерла в 45 лет, Марии Григорьевне – 69, а Виталику - 20.
Муж Марины Глеб, химик, преуспевший теперь в туристическом бизнесе, и его мать Нинель Михайловна стоят рядом немного поодаль. А за ними образовали полукруг сестра Глеба Вероника с его новой подругой Оксаной, откровенно обретённой им во время долгой болезни жены, а также друзья Марины и её коллеги по университету нефти и газа, где она преподавала минералогию и петрографию.
Речей во время похорон не было. Печальные лица и общее молчание – так собравшиеся прощались с Мариной. Да и какие могли быть речи, если среди её родных уже давно возник разлад, который разросся до стойкого отчуждения и отсутствия семейного общения. Инициатором и дирижером развития такой ситуации являлась мать Глеба – волевая, своенравная и бесцеремонная Нинель Михайловна. Глеб и его младшая сестра Вероника приняли сторону матери, а другое и трудно было бы представить, учитывая её диктаторский нрав. Их отец, узнав, что Нинель Михайловна давно изменяет ему с весьма состоятельным любовником, ушел из семьи года два назад, оставив жене и детям большую квартиру. Она восприняла данное обстоятельство легко, однажды даже сообщила детям свой прогноз:
- Ещё приползет ко мне на коленях!
Дети тоже всерьез не переживали уход отца, при этом не испытывали никакого осуждения в отношении матери. Она смогла вселить в них мысль, что человек должен жить свободно, не путаясь в придуманных моральных предрассудках. Ведь живем один раз, так стоит ли годами держать себя в узде верности мужу, который совершенно неинтересен во всех смыслах: фанатично влюблен в свои научные изыскания, пропадает вечерами то в лаборатории, то в библиотеке, а ею как женщиной интересуется нечасто и лишь между прочим?! Ж и т ь надо, а не исполнять моральные нормы – этот принцип поведения объединял мать и её детей. Вероника, которая ещё не выходила замуж, восприняла его особенно прямолинейно: у неё уже третий любовник, с предыдущими рассталась весьма спокойно. Ну, а замуж не спешит…
…От могилы уходили медленно и молча. Мама и сын Марины шли рядом, Виталик продолжал держать Марию Григорьевну под руку. Оба думали об одном: теперь они остались только вдвоем, без светлой и душевной дочери и мамы, с которой жизнь неизменно была радостнее. Уже давно умер муж Марии Григорьевны, тоже от коварного инфаркта. Виталику тогда было 10 лет, и он не забыл дедушку, знал, что дедушка был очень уважаемым инженером в конструкторском бюро, имел несколько медалей Выставки достижений народного хозяйства, а ещё вдохновенно писал стихи, которые временами появлялись в стенгазете или дарились разным хорошим людям на дни рождения. О нем тепло вспоминали коллеги, говорили, что когда он присутствовал где-то, словно солнышко начинало светить и нести тепло всем вокруг. Есть люди, слова которых могут убить, а его слова, обращенные к человеку, были целебны – вот такой талант он имел. Однажды Виталик услышал, как кто-то сказал о дедушке: "Он был незаменимым гармонизатором в нашем коллективе".
А Мария Григорьевна до ухода на пенсию преподавала в школе русский язык и литературу. Казалось, она никогда не могла покинуть любимую стихию интересных литературных героев и ярких поэтических строк – может быть, этим её пристрастием и было как-то порождено стремление дедушки Виталика к поэтическому творчеству.
Да, душа Виталика формировалась в добром окружении бабушки, дедушки и мамы. Он был несколько романтичен, как бы чуточку старомоден среди ровесников. Но такой имидж был для него вполне комфортным, никогда не тяготил его, более того, естественно сочетался с выбранной им жизненной дорогой – Виталик учился на геолога. И этого душевного настроя не смог нарушить его отец – человек совсем иного склада: сугубо практичный, самодовольный, нередко проявляющий эгоизм и бесцеремонность – надежный воспитанник второй бабушки Виталика Нинель Михайловны.
Виталика всегда удивляло, почему мама связала свою судьбу с Глебом, ведь они такие разные. Но этой загадки он так и не разгадал – слишком сложны хитросплетения любви в юности. Одно лишь стало ему понятно: не надо спешить с женитьбой…
Когда все вышли за ворота кладбища, Глеб обратился к присутствующим:
- Здесь, недалеко, есть кафе. Я снял его для нас часа на два, и приглашаю желающих пройти туда – это минут двадцать – двадцать пять ходьбы. Давайте помянем Марину.
В кафе пошли не все, человек пятнадцать, не более. Среди них были и Мария Григорьевна с Виталиком. Они, конечно, не решились отказаться от этого приглашения, но поминать Марину за одним столом с Нинелью Михайловной, её детьми Глебом и Вероникой, да ещё с бесстыжей новой подругой Глеба, красующейся на похоронах, им было неприятно.
- Лучше бы мы с тобой дома помянули мамочку, - тихо произнес Виталик и, помолчав, добавил: - Бабушка, я никогда не оставлю тебя в одиночестве – знай это… хотя, думаю, командировок у меня будет немало – такая уж специальность.
- Я буду радоваться твоим успехам. А твои командировки – это для меня совсем не одиночество. Одиночество – когда ты уже не нужна близкому человеку, когда он тебя предал. Оно разрушает нервную систему и губит человека – это несомненно. Именно так случилось и с Мариночкой. Глебу она стала не нужна. Да и ты тоже… Хорошо, что ты, окончив школу, перебрался жить ко мне – я помню, как ты страдал в том доме… И ясно мне, чем было порождено раковое заболевание мамы. Это равнодушный и холодный Глеб, это поток придирок и назидательность Нинели Михайловны, а ещё подпевание всему этому её распутной дочкой Вероникой, и, конечно, их общая бесцеремонность. Я давно заметила, что рак приходит к человеку вместе с нервными перегрузками… Твой отец, вместо того чтобы пожалеть маму, когда она заболела, откровенно спутался с этой бессовестной Оксаной. А у мамы была тонкая, ранимая душа…
- Бабушка, а надо ли нам идти в это кафе? Давай пойдем с тобой домой – там и помянем маму.
- Нет, Виталик, надо идти. Ведь с нами туда идут в основном добрые люди, которые уважали и любили маму. Им хочется вместе с нами помянуть Мариночку. Это священные минуты – не надо вносить в них иные мотивы.
- Ты, конечно, права, но вот приходит мне в голову простая мысль: а правильна ли в принципе стратегия нашего поведения – твоя, дедушкина, мамина, моя? Мы хотим гармонии в человеческом общежитии, и сколько ради этого постарались, сколько терпели зла и ты, и мама от Глеба и его родни? А чего хорошего добились? Ничего… Потеряли маму – и всё… Может быть, правильней всегда вступать в жёсткий бой со злом, в бой на уничтожение?
- Пожалуй, это не может быть абсолютным принципом всей жизни, Виталик… Жесткие бои – это не панацея от всех зол. Разве не бывает побед добронравия? Разве мудрая и доброжелательная реакция не может родить раскаяния? И разве воспитание не способно формировать навыки нравственного поведения? Я бы не упрощала принципы противления злу…
- Да, чувствуется, что ты педагог, бабуля. Но вот мы остались без мамы, а эти родственнички будут жить как ни в чём не бывало… Несправедливо это. Убил бы их, гадов!
Мария Григорьевна промолчала. Замолчал и Виталик. Так и шли, молча, в грустной задумчивости…
На том же недолгом пути Нинель Михайловна вполголоса беседовала с сыном.
- Мне в этой ситуации Витальку жаль, - печально произнес Глеб. – Из-за Марины и её мамаши он вырос плохо приспособленным к жизни. А теперь, оставшись с этой романтичной старухой, может стать полным идиотом.
- Марина, эта дура, всё же сумела нацелить его на геологию, несмотря на наше сопротивление, - отозвалась Нинель Михайловна. - И это в наше-то время, когда уже и песни про этих чокнутых петь перестали! Сейчас надо не грязь месить где-то в Сибири, а найти себе бизнес, который кормит без этих старомодных подвигов. Конечно, и сегодня геология не останется без придурков, готовых быть её рыцарями, но зачем находиться в их числе?!
- А помните, как Марина таскала маленького Виталика в Нескучный сад, чтобы он там играл в геолога, - услышав слова матери, воскликнула Маргарита. - Он собирал с земли камушки, приносил их домой и с восторгом показывал эту грязь нам. А ты, мама, однажды была просто в истерике, увидев, как после такой игры он, голодный, схватил со стола немытыми руками яблоко.
- Так она и сама облазила в молодости Северный Урал, - заметил Глеб. – Стала кандидатом наук по этим камушкам. Чего же вы хотите!
- Хотим, чтобы теперь в твоей жизни не было странных людей, - твердо заявила Нинель Михайловна. – В семье надо понимать друг друга.
…А Мария Григорьевна и Виталик, бабушка и внук, потерявшие самого любимого человека, маму Виталика, продолжали идти в молчании, погрузившись в свои мысли.
В памяти Марины Григорьевны теснились эпизоды её взаимоотношений с матерью Глеба. Вспоминать их было горько, и остро чувствовала она, как нелегко было жить в том доме Мариночке, если даже её собственные, не столь регулярные контакты с Нинелью Михайловной навсегда остались в душе незаживающими тревожащими ранками. Эта самовлюбленная женщина настойчиво стремилась, чтобы во второй бабушке Виталика развивалось ощущение собственной второсортности, ощущение некоторой несуразности, а то и вредоносности своего поведения – по большому счёту, своей ненужности внуку. Всё это делалось в ответ на желание Марины Григорьевны по возможности видеться с любимым внуком и участвовать в его воспитании, когда он жил с Мариночкой в квартире Нинели Михайловны.
Вспомнилось, что уже много лет назад, отпуская маленького Виталика на прогулку с Мариной Григорьевной в парк "Сокольники", она давала ему монеты и наказывала непременно позвонить ей с телефона-автомата, если он устанет. Она, дескать, немедленно приедет за ним на такси. И монолог свой произносила, не обращая никакого внимания на вторую бабушку, словно та была совсем неразумной – и говорить с ней всерьёз не о чем.
Виталик время от времени заражался бесцеремонностью Нинели Михайловны и позволял себе наигрывать в парке холодную капризность: например, мог грубо отказываться от мороженого или сока в парковом кафе, а то требовал и требовал повторного – до трёх или четырех раз – катания на полюбившемся ему колесе обозрения. Бабушка, конечно, в конце концов отказывала ему – тогда он демонстрировал обиду, переставал с ней разговаривать и требовал отвести его домой.
Но, к счастью, на самом деле душа Виталика не была холодной и невосприимчивой. Однажды во время его каприза Мария Григорьевна попросила его сесть на скамейку, потому что у неё защемило сердце. И, когда они сели рядом, она тихо сказала ему:
- Виталик, это очень плохо – с легкостью обидеть человека, когда он старается чем-то тебя радовать… Я была такой счастливой, ожидая, что мы с тобой пойдем сегодня в парк, и там я смогу сделать для тебя что-то хорошее! Наверное, я не очень многое могу, но старалась от всей души. А ты ответил на это грубостью и капризом. Я, конечно, переживу это. А ведь другие хорошие люди, которых ты неожиданно обидишь, просто не станут с тобой дружить. Подумай когда-нибудь обо всем этом… Я мечтаю, чтобы ты был хорошим и мудрым человеком…
Виталик был молчалив до самого дома. А перед входом в подъезд он остановился, посмотрел Марии Григорьевне в глаза и тихо сказал:
- Бабуля, прости меня. Я буду помнить, что ты сказала… Я постараюсь тебя не огорчать… Я люблю тебя…
Память дарила и дарила Марии Григорьевне те эпизоды жизни, которые, несомненно, подтачивали здоровье Мариночки, имеющей чувствительную, беспокойную душу. Ведь дочь страдала не только от нападок Нинели Михайловны на себя, но и мучительно переживала из-за унижений мамы.
Вспомнилось, как Нинель Михайловна бесцеремонно изощрялась в комментировании нечастых посещений Виталиком вечерних оперных спектаклей и симфонических концертов, когда он учился в средних классах. Эти посещения происходили по инициативе Марии Григорьевны и вместе с ней.
- Ну что, помучили ребёнка в угоду себе? – бывало, язвительно спросит Нинель Михайловна. – Мальчик, конечно, кроме ненужной усталости, ничего не приобрёл, но Вы-то хоть довольны? Впрочем, не сомневаюсь в этом – иначе зачем бы вы затеяли всю эту глупость?.. Виталик, быстро выпей кефир и – спать! Ты из-за бабушкиной затеи пропустил своё время, теперь не заснешь быстро. Вот несчастье-то…
- Думаю, вы неправы, Нинель Михайловна, - пыталась однажды оправдаться Мария Григорьевна. – Я как-то, в советские времена, отдыхала в Таллине. Там видела вечерами много маленьких детей и в оперном театре, и в концертных залах. Особенно меня покорило то, что такие дети присутствовали в ратуше, где был камерный концерт – играли музыку Вивальди. Слушателей-то было всего человек тридцать. Кашлянешь тихо – и нарушишь ауру. Но дети её ни разу не нарушили, слушали музыку внимательно, неравнодушно… Культурными и воспитанными вырастали ребятишки.
- Не заморачивайтесь дешевым идеализмом. Там этот стиль жизни живет веками. А нам нечего сломя голову мчаться за чужой культурой. У нас и Сочи есть, и прекрасные путешествия по Волге, и Питер… А они живут на своей крошечной территории, как в коммуналке – что им делать, кроме посещения концертов?! А вы тут эстонца стараетесь воспитать… Повзрослели бы уже, учительница вы наша…
Ещё вспомнилась Марии Григорьевне нотация, которую в те же времена получили от этой женщины она с Виталиком как два одинаково неразумных существа. Мария Григорьевна предложила внуку аккуратно разложить все вещи, разбросанные в его комнате и беспорядочно разложенные в стенном шкафу.
- Если мы наведем полный порядок в твоей комнате, здесь станет очень-очень красиво, - сказала она. – Ты сам увидишь, и тебе будет приятно, что сумел сделать это своими руками.
- Давай, бабуля, интересно попробовать, - улыбнулся Виталик.
…Когда их работа была в полном разгаре, в комнате появилась Нинель Михайловна. От происходящего глаза её расширились, а лицо стало суровым. И прозвучала её обвинительная речь:
- Остановитесь! Прекратите тратить время на эту возню. Мария Григорьевна, неужели вам было трудно вначале посоветоваться со мной?! Ну в кого вы превращаете ребенка?! К нам три раза в неделю приходит домработница, она готовит еду и полностью убирает квартиру. Завтра утром она придет – что же я ей скажу? Якобы мы ею недовольны – и сами взялись за её дела?.. А мальчику-то зачем такие "упражнения"? Ему бы умную книгу почитать, попробовать себя в сочинении стихов, шахматами заняться… Вы же учительница, а дальше уборки квартиры ваши воспитательные порывы не поднимаются… В общем, вот что. Займитесь, пожалуйста, настоящим развитием ребенка, не на уровне домработницы…
Марии Григорьевне не хотелось устраивать пререкания с хозяйкой квартиры в присутствии Виталика. Она сказала, что неважно себя чувствует, а ей ещё надо проверять двадцать пять сочинений школьников.
Уходя, она поцеловала внука и шепнула ему:
- Ты умница, Виталик. Я думаю, сохранять порядок в доме не менее важно для развитого человека, чем читать умные книги – когда-нибудь мы об этом поговорим...
Заканчивался май, в Москве – теплый, солнечный день. Старое Преображенское кладбище украшено свежей листвой деревьев и бурно разросшейся травой вдоль дорожек… Рабочие уже забросали могилу Марины землей, накрыли холмик принесенными венками и цветами и удалились. Вокруг могилы молча стоят люди, человек двадцать.
Ближе всех к холмику – мама и сын Марины. Её мама Мария Григорьевна берегла это место на семейном участке для себя, но получилось, что теперь рядом с её мужем будет покоиться их дочь. Сын Марины Виталик держит бабушку Марию под руку и неотрывно, как и она, смотрит на холмик, под которым навсегда осталась его добрая мама, которая была его настоящим, верным другом. Марина умерла в 45 лет, Марии Григорьевне – 69, а Виталику - 20.
Муж Марины Глеб, химик, преуспевший теперь в туристическом бизнесе, и его мать Нинель Михайловна стоят рядом немного поодаль. А за ними образовали полукруг сестра Глеба Вероника с его новой подругой Оксаной, откровенно обретённой им во время долгой болезни жены, а также друзья Марины и её коллеги по университету нефти и газа, где она преподавала минералогию и петрографию.
Речей во время похорон не было. Печальные лица и общее молчание – так собравшиеся прощались с Мариной. Да и какие могли быть речи, если среди её родных уже давно возник разлад, который разросся до стойкого отчуждения и отсутствия семейного общения. Инициатором и дирижером развития такой ситуации являлась мать Глеба – волевая, своенравная и бесцеремонная Нинель Михайловна. Глеб и его младшая сестра Вероника приняли сторону матери, а другое и трудно было бы представить, учитывая её диктаторский нрав. Их отец, узнав, что Нинель Михайловна давно изменяет ему с весьма состоятельным любовником, ушел из семьи года два назад, оставив жене и детям большую квартиру. Она восприняла данное обстоятельство легко, однажды даже сообщила детям свой прогноз:
- Ещё приползет ко мне на коленях!
Дети тоже всерьез не переживали уход отца, при этом не испытывали никакого осуждения в отношении матери. Она смогла вселить в них мысль, что человек должен жить свободно, не путаясь в придуманных моральных предрассудках. Ведь живем один раз, так стоит ли годами держать себя в узде верности мужу, который совершенно неинтересен во всех смыслах: фанатично влюблен в свои научные изыскания, пропадает вечерами то в лаборатории, то в библиотеке, а ею как женщиной интересуется нечасто и лишь между прочим?! Ж и т ь надо, а не исполнять моральные нормы – этот принцип поведения объединял мать и её детей. Вероника, которая ещё не выходила замуж, восприняла его особенно прямолинейно: у неё уже третий любовник, с предыдущими рассталась весьма спокойно. Ну, а замуж не спешит…
…От могилы уходили медленно и молча. Мама и сын Марины шли рядом, Виталик продолжал держать Марию Григорьевну под руку. Оба думали об одном: теперь они остались только вдвоем, без светлой и душевной дочери и мамы, с которой жизнь неизменно была радостнее. Уже давно умер муж Марии Григорьевны, тоже от коварного инфаркта. Виталику тогда было 10 лет, и он не забыл дедушку, знал, что дедушка был очень уважаемым инженером в конструкторском бюро, имел несколько медалей Выставки достижений народного хозяйства, а ещё вдохновенно писал стихи, которые временами появлялись в стенгазете или дарились разным хорошим людям на дни рождения. О нем тепло вспоминали коллеги, говорили, что когда он присутствовал где-то, словно солнышко начинало светить и нести тепло всем вокруг. Есть люди, слова которых могут убить, а его слова, обращенные к человеку, были целебны – вот такой талант он имел. Однажды Виталик услышал, как кто-то сказал о дедушке: "Он был незаменимым гармонизатором в нашем коллективе".
А Мария Григорьевна до ухода на пенсию преподавала в школе русский язык и литературу. Казалось, она никогда не могла покинуть любимую стихию интересных литературных героев и ярких поэтических строк – может быть, этим её пристрастием и было как-то порождено стремление дедушки Виталика к поэтическому творчеству.
Да, душа Виталика формировалась в добром окружении бабушки, дедушки и мамы. Он был несколько романтичен, как бы чуточку старомоден среди ровесников. Но такой имидж был для него вполне комфортным, никогда не тяготил его, более того, естественно сочетался с выбранной им жизненной дорогой – Виталик учился на геолога. И этого душевного настроя не смог нарушить его отец – человек совсем иного склада: сугубо практичный, самодовольный, нередко проявляющий эгоизм и бесцеремонность – надежный воспитанник второй бабушки Виталика Нинель Михайловны.
Виталика всегда удивляло, почему мама связала свою судьбу с Глебом, ведь они такие разные. Но этой загадки он так и не разгадал – слишком сложны хитросплетения любви в юности. Одно лишь стало ему понятно: не надо спешить с женитьбой…
Когда все вышли за ворота кладбища, Глеб обратился к присутствующим:
- Здесь, недалеко, есть кафе. Я снял его для нас часа на два, и приглашаю желающих пройти туда – это минут двадцать – двадцать пять ходьбы. Давайте помянем Марину.
В кафе пошли не все, человек пятнадцать, не более. Среди них были и Мария Григорьевна с Виталиком. Они, конечно, не решились отказаться от этого приглашения, но поминать Марину за одним столом с Нинелью Михайловной, её детьми Глебом и Вероникой, да ещё с бесстыжей новой подругой Глеба, красующейся на похоронах, им было неприятно.
- Лучше бы мы с тобой дома помянули мамочку, - тихо произнес Виталик и, помолчав, добавил: - Бабушка, я никогда не оставлю тебя в одиночестве – знай это… хотя, думаю, командировок у меня будет немало – такая уж специальность.
- Я буду радоваться твоим успехам. А твои командировки – это для меня совсем не одиночество. Одиночество – когда ты уже не нужна близкому человеку, когда он тебя предал. Оно разрушает нервную систему и губит человека – это несомненно. Именно так случилось и с Мариночкой. Глебу она стала не нужна. Да и ты тоже… Хорошо, что ты, окончив школу, перебрался жить ко мне – я помню, как ты страдал в том доме… И ясно мне, чем было порождено раковое заболевание мамы. Это равнодушный и холодный Глеб, это поток придирок и назидательность Нинели Михайловны, а ещё подпевание всему этому её распутной дочкой Вероникой, и, конечно, их общая бесцеремонность. Я давно заметила, что рак приходит к человеку вместе с нервными перегрузками… Твой отец, вместо того чтобы пожалеть маму, когда она заболела, откровенно спутался с этой бессовестной Оксаной. А у мамы была тонкая, ранимая душа…
- Бабушка, а надо ли нам идти в это кафе? Давай пойдем с тобой домой – там и помянем маму.
- Нет, Виталик, надо идти. Ведь с нами туда идут в основном добрые люди, которые уважали и любили маму. Им хочется вместе с нами помянуть Мариночку. Это священные минуты – не надо вносить в них иные мотивы.
- Ты, конечно, права, но вот приходит мне в голову простая мысль: а правильна ли в принципе стратегия нашего поведения – твоя, дедушкина, мамина, моя? Мы хотим гармонии в человеческом общежитии, и сколько ради этого постарались, сколько терпели зла и ты, и мама от Глеба и его родни? А чего хорошего добились? Ничего… Потеряли маму – и всё… Может быть, правильней всегда вступать в жёсткий бой со злом, в бой на уничтожение?
- Пожалуй, это не может быть абсолютным принципом всей жизни, Виталик… Жесткие бои – это не панацея от всех зол. Разве не бывает побед добронравия? Разве мудрая и доброжелательная реакция не может родить раскаяния? И разве воспитание не способно формировать навыки нравственного поведения? Я бы не упрощала принципы противления злу…
- Да, чувствуется, что ты педагог, бабуля. Но вот мы остались без мамы, а эти родственнички будут жить как ни в чём не бывало… Несправедливо это. Убил бы их, гадов!
Мария Григорьевна промолчала. Замолчал и Виталик. Так и шли, молча, в грустной задумчивости…
На том же недолгом пути Нинель Михайловна вполголоса беседовала с сыном.
- Мне в этой ситуации Витальку жаль, - печально произнес Глеб. – Из-за Марины и её мамаши он вырос плохо приспособленным к жизни. А теперь, оставшись с этой романтичной старухой, может стать полным идиотом.
- Марина, эта дура, всё же сумела нацелить его на геологию, несмотря на наше сопротивление, - отозвалась Нинель Михайловна. - И это в наше-то время, когда уже и песни про этих чокнутых петь перестали! Сейчас надо не грязь месить где-то в Сибири, а найти себе бизнес, который кормит без этих старомодных подвигов. Конечно, и сегодня геология не останется без придурков, готовых быть её рыцарями, но зачем находиться в их числе?!
- А помните, как Марина таскала маленького Виталика в Нескучный сад, чтобы он там играл в геолога, - услышав слова матери, воскликнула Маргарита. - Он собирал с земли камушки, приносил их домой и с восторгом показывал эту грязь нам. А ты, мама, однажды была просто в истерике, увидев, как после такой игры он, голодный, схватил со стола немытыми руками яблоко.
- Так она и сама облазила в молодости Северный Урал, - заметил Глеб. – Стала кандидатом наук по этим камушкам. Чего же вы хотите!
- Хотим, чтобы теперь в твоей жизни не было странных людей, - твердо заявила Нинель Михайловна. – В семье надо понимать друг друга.
…А Мария Григорьевна и Виталик, бабушка и внук, потерявшие самого любимого человека, маму Виталика, продолжали идти в молчании, погрузившись в свои мысли.
В памяти Марины Григорьевны теснились эпизоды её взаимоотношений с матерью Глеба. Вспоминать их было горько, и остро чувствовала она, как нелегко было жить в том доме Мариночке, если даже её собственные, не столь регулярные контакты с Нинелью Михайловной навсегда остались в душе незаживающими тревожащими ранками. Эта самовлюбленная женщина настойчиво стремилась, чтобы во второй бабушке Виталика развивалось ощущение собственной второсортности, ощущение некоторой несуразности, а то и вредоносности своего поведения – по большому счёту, своей ненужности внуку. Всё это делалось в ответ на желание Марины Григорьевны по возможности видеться с любимым внуком и участвовать в его воспитании, когда он жил с Мариночкой в квартире Нинели Михайловны.
Вспомнилось, что уже много лет назад, отпуская маленького Виталика на прогулку с Мариной Григорьевной в парк "Сокольники", она давала ему монеты и наказывала непременно позвонить ей с телефона-автомата, если он устанет. Она, дескать, немедленно приедет за ним на такси. И монолог свой произносила, не обращая никакого внимания на вторую бабушку, словно та была совсем неразумной – и говорить с ней всерьёз не о чем.
Виталик время от времени заражался бесцеремонностью Нинели Михайловны и позволял себе наигрывать в парке холодную капризность: например, мог грубо отказываться от мороженого или сока в парковом кафе, а то требовал и требовал повторного – до трёх или четырех раз – катания на полюбившемся ему колесе обозрения. Бабушка, конечно, в конце концов отказывала ему – тогда он демонстрировал обиду, переставал с ней разговаривать и требовал отвести его домой.
Но, к счастью, на самом деле душа Виталика не была холодной и невосприимчивой. Однажды во время его каприза Мария Григорьевна попросила его сесть на скамейку, потому что у неё защемило сердце. И, когда они сели рядом, она тихо сказала ему:
- Виталик, это очень плохо – с легкостью обидеть человека, когда он старается чем-то тебя радовать… Я была такой счастливой, ожидая, что мы с тобой пойдем сегодня в парк, и там я смогу сделать для тебя что-то хорошее! Наверное, я не очень многое могу, но старалась от всей души. А ты ответил на это грубостью и капризом. Я, конечно, переживу это. А ведь другие хорошие люди, которых ты неожиданно обидишь, просто не станут с тобой дружить. Подумай когда-нибудь обо всем этом… Я мечтаю, чтобы ты был хорошим и мудрым человеком…
Виталик был молчалив до самого дома. А перед входом в подъезд он остановился, посмотрел Марии Григорьевне в глаза и тихо сказал:
- Бабуля, прости меня. Я буду помнить, что ты сказала… Я постараюсь тебя не огорчать… Я люблю тебя…
Память дарила и дарила Марии Григорьевне те эпизоды жизни, которые, несомненно, подтачивали здоровье Мариночки, имеющей чувствительную, беспокойную душу. Ведь дочь страдала не только от нападок Нинели Михайловны на себя, но и мучительно переживала из-за унижений мамы.
Вспомнилось, как Нинель Михайловна бесцеремонно изощрялась в комментировании нечастых посещений Виталиком вечерних оперных спектаклей и симфонических концертов, когда он учился в средних классах. Эти посещения происходили по инициативе Марии Григорьевны и вместе с ней.
- Ну что, помучили ребёнка в угоду себе? – бывало, язвительно спросит Нинель Михайловна. – Мальчик, конечно, кроме ненужной усталости, ничего не приобрёл, но Вы-то хоть довольны? Впрочем, не сомневаюсь в этом – иначе зачем бы вы затеяли всю эту глупость?.. Виталик, быстро выпей кефир и – спать! Ты из-за бабушкиной затеи пропустил своё время, теперь не заснешь быстро. Вот несчастье-то…
- Думаю, вы неправы, Нинель Михайловна, - пыталась однажды оправдаться Мария Григорьевна. – Я как-то, в советские времена, отдыхала в Таллине. Там видела вечерами много маленьких детей и в оперном театре, и в концертных залах. Особенно меня покорило то, что такие дети присутствовали в ратуше, где был камерный концерт – играли музыку Вивальди. Слушателей-то было всего человек тридцать. Кашлянешь тихо – и нарушишь ауру. Но дети её ни разу не нарушили, слушали музыку внимательно, неравнодушно… Культурными и воспитанными вырастали ребятишки.
- Не заморачивайтесь дешевым идеализмом. Там этот стиль жизни живет веками. А нам нечего сломя голову мчаться за чужой культурой. У нас и Сочи есть, и прекрасные путешествия по Волге, и Питер… А они живут на своей крошечной территории, как в коммуналке – что им делать, кроме посещения концертов?! А вы тут эстонца стараетесь воспитать… Повзрослели бы уже, учительница вы наша…
Ещё вспомнилась Марии Григорьевне нотация, которую в те же времена получили от этой женщины она с Виталиком как два одинаково неразумных существа. Мария Григорьевна предложила внуку аккуратно разложить все вещи, разбросанные в его комнате и беспорядочно разложенные в стенном шкафу.
- Если мы наведем полный порядок в твоей комнате, здесь станет очень-очень красиво, - сказала она. – Ты сам увидишь, и тебе будет приятно, что сумел сделать это своими руками.
- Давай, бабуля, интересно попробовать, - улыбнулся Виталик.
…Когда их работа была в полном разгаре, в комнате появилась Нинель Михайловна. От происходящего глаза её расширились, а лицо стало суровым. И прозвучала её обвинительная речь:
- Остановитесь! Прекратите тратить время на эту возню. Мария Григорьевна, неужели вам было трудно вначале посоветоваться со мной?! Ну в кого вы превращаете ребенка?! К нам три раза в неделю приходит домработница, она готовит еду и полностью убирает квартиру. Завтра утром она придет – что же я ей скажу? Якобы мы ею недовольны – и сами взялись за её дела?.. А мальчику-то зачем такие "упражнения"? Ему бы умную книгу почитать, попробовать себя в сочинении стихов, шахматами заняться… Вы же учительница, а дальше уборки квартиры ваши воспитательные порывы не поднимаются… В общем, вот что. Займитесь, пожалуйста, настоящим развитием ребенка, не на уровне домработницы…
Марии Григорьевне не хотелось устраивать пререкания с хозяйкой квартиры в присутствии Виталика. Она сказала, что неважно себя чувствует, а ей ещё надо проверять двадцать пять сочинений школьников.
Уходя, она поцеловала внука и шепнула ему:
- Ты умница, Виталик. Я думаю, сохранять порядок в доме не менее важно для развитого человека, чем читать умные книги – когда-нибудь мы об этом поговорим...
…Мысли Виталика тоже были погружены в те времена, когда он был школьником и жил в доме бабушки Нинели. И это естественно: потрясённый смертью мамы, он глубоко осознал, что её трагический конец – это, в основном, результат травли Нинелью Михайловной, которой всегда с готовностью подпевала тётя Вероника, а иногда к ним присоединялся и его отец. Во всяком случае, отец никогда не защищал маму…
Виталику вспомнилось, например, как отчитывала Нинель Михайловна маму, которая шумно и весело играла с ним вечером в очень интересную игру. Они с мамой поочередно прятали в квартире какую-то маленькую вещь, которую второй игрок должен был найти. А тот, кто спрятал, помогал искать, произнося одно из четырёх наводящих слов: "холодно", "теплее", "тепло", "горячо". Нинель Михайловна ругала маму, как глупую девчонку, за то, что мальчик перевозбуждён – поэтому ему предстоит плохой сон, а завтра в школе он будет сонно хлопать глазами, вместо нормальной учебы. Мама молчала – они с Виталиком знали, что пререкаться с Нинель Михайловной бессмысленно – только нахлебаешься новых разнузданных упрёков…
Лишь однажды мама твердо сопротивлялась. Это когда Нинель Михайловна набросилась на неё, узнав, что мама поощряет дружбу Виталика с сыном незамужней дворничихи Колькой. Колька был очень добрым и любознательным мальчиком. Он мог, например, с помощью насаженного на конец короткой трубки велосипедного колеса, а ещё верёвки, привязанной к другому концу этой трубки, ловко показать, что вращением Земли обеспечивается неизменное положение её оси в пространстве… Обозвав маму бесхребетной дурой, не ценящей достоинство семьи, Нинель Михайловна сама запретила Кольке дружить с Виталиком…
И вот что вдруг стало совершенно ясно Виталику. От хороших людей требуется не только солидарность в добрых чувствах, но и в о в р е м я вступить в жесткую борьбу на стороне обижаемого человека, а то и вместо него – иначе зло, как правило, побеждает… Ну, а когда борьба уже не имеет смысла, когда стала психологически необходимой просто полная смена обстановки, хорошим людям надо в м е с т е решительно размежеваться со злом… Всего этого они с бабушкой Марией не смогли осуществить, чтобы спасти маму от гибели. И те родственники маму доконали…
- Я их ненавижу, бабуля! – вдруг воскликнул он после затянувшегося молчания.
Она не удивилась, она поняла его, словно во время этой паузы они могли слышать мысли друг друга...
Виталику вспомнилось, например, как отчитывала Нинель Михайловна маму, которая шумно и весело играла с ним вечером в очень интересную игру. Они с мамой поочередно прятали в квартире какую-то маленькую вещь, которую второй игрок должен был найти. А тот, кто спрятал, помогал искать, произнося одно из четырёх наводящих слов: "холодно", "теплее", "тепло", "горячо". Нинель Михайловна ругала маму, как глупую девчонку, за то, что мальчик перевозбуждён – поэтому ему предстоит плохой сон, а завтра в школе он будет сонно хлопать глазами, вместо нормальной учебы. Мама молчала – они с Виталиком знали, что пререкаться с Нинель Михайловной бессмысленно – только нахлебаешься новых разнузданных упрёков…
Лишь однажды мама твердо сопротивлялась. Это когда Нинель Михайловна набросилась на неё, узнав, что мама поощряет дружбу Виталика с сыном незамужней дворничихи Колькой. Колька был очень добрым и любознательным мальчиком. Он мог, например, с помощью насаженного на конец короткой трубки велосипедного колеса, а ещё верёвки, привязанной к другому концу этой трубки, ловко показать, что вращением Земли обеспечивается неизменное положение её оси в пространстве… Обозвав маму бесхребетной дурой, не ценящей достоинство семьи, Нинель Михайловна сама запретила Кольке дружить с Виталиком…
И вот что вдруг стало совершенно ясно Виталику. От хороших людей требуется не только солидарность в добрых чувствах, но и в о в р е м я вступить в жесткую борьбу на стороне обижаемого человека, а то и вместо него – иначе зло, как правило, побеждает… Ну, а когда борьба уже не имеет смысла, когда стала психологически необходимой просто полная смена обстановки, хорошим людям надо в м е с т е решительно размежеваться со злом… Всего этого они с бабушкой Марией не смогли осуществить, чтобы спасти маму от гибели. И те родственники маму доконали…
- Я их ненавижу, бабуля! – вдруг воскликнул он после затянувшегося молчания.
Она не удивилась, она поняла его, словно во время этой паузы они могли слышать мысли друг друга...
… Подойдя к кафе, Виталик неожиданно для всех собравшихся твердо заявил:
- Я ухожу! Я не сяду за один стол с Нинелью Михайловной.
- Какой же ты никчемный придурок! - отчеканила эта бабушка. – Потому что принял гнилую эстафету своей мамочки.
- Не трогай имя моей мамы, дрянь! Чтоб ты сдохла!
Эти слова оглушили его самого. В голове помутилось. Уже не осознавая и не видя ничего происходящего вокруг, он бросился бежать через дорогу. На полпути его сбил трамвай. Сбил насмерть…
- Я ухожу! Я не сяду за один стол с Нинелью Михайловной.
- Какой же ты никчемный придурок! - отчеканила эта бабушка. – Потому что принял гнилую эстафету своей мамочки.
- Не трогай имя моей мамы, дрянь! Чтоб ты сдохла!
Эти слова оглушили его самого. В голове помутилось. Уже не осознавая и не видя ничего происходящего вокруг, он бросился бежать через дорогу. На полпути его сбил трамвай. Сбил насмерть…