Ретро на двоих
Повесть в письмах с дополнениями и комментариями
2015
|
Шепчу "спасибо" я годам
и пью их горькое лекарство. И никому их не отдам. Мои года – моё богатство. Роберт Рождественский |
Эта переписка ворвалась в мою судьбу внезапно, в конце 2013 года. Вначале мне даже подумалось, что она как-то мистически связана с прошедшим год назад юбилеем, 60-летием, моей родной 10-й школы города Ангарска. Но очень скоро я осознал, что тут всё просто. Моё имя еще не всеми забыто в этом городе, причём продолжаются контакты между теми, в чьей жизни наша школа стала незабываемым временем – а потому моя бывшая милая учительница английского языка Людмила Александровна Мудель, живущая ныне далеко от Ангарска, вполне могла получить от кого-то из ангарчан мои сегодняшние координаты. И вполне естественно, что она проявила желание возобновить контакты со мной, хотя они отсутствовали 60 лет – в течение всей моей жизни после окончания любимой школы.
Так началась наша душевная, доверительная переписка – и для меня открылись судьба и мироощущение этого интересного, талантливого человека, которого я никогда не забывал во всех сложностях и хитросплетениях своей собственной судьбы. Она была совсем молодой учительницей в наших девятом и десятом классах, всего на семь лет старше меня. Конечно, тогда наша разница в возрасте воспринималась мною как достаточно существенная. Теперь же, когда я приближаюсь к своему 80-летию и имею друзей – её ровесников, с которыми общаюсь на "ты", мы с ней стали по существу представителями единого поколения трудяг второй половины 20-го века.
В те мои далекие школьные годы она была красивой и стройной девушкой. Мы, ребята-старшеклассники не только уважали её за уже явно наметившуюся учительскую хватку, но и любовались ею как эталоном женственности…
Прежде чем перейти непосредственно к нашей переписке, мне хотелось бы представить предшествующее ей другое письмо, ставшее для меня (вместе с его видеоприложениями) волнующим подарком в связи с 60-летием моей любимой сибирской школы.
Однако начну, пожалуй, с того, что я регулярно откликался на юбилейные даты в жизни родной школы.
В 1982 году, когда она праздновала своё 30-летие, я послал ей такое письмо:
"Дорогая, незабываемая школа №10!
Мне посчастливилось быть среди тех, кто написал самые первые страницы твоей биографии. 1 сентября 1952 года я стал учеником твоего 9-го "А" класса.
Но мне не пришлось в этот день знакомиться почти ни с кем из одноклассников, потому что наш 9-й "А" почти целиком состоял из уже сдружившегося коллектива: мы пришли в твои стены всем классом из школы №1.
В тот же год меня избрали комсоргом школы (самым первым!). А в 1954 г. мы, и грустные, и счастливые, прощались с любимой школой, с друзьями, с дорогими навек учителями, с нашей классной руководительницей, сыгравшей такую огромную роль в нашем личностном становлении, что об этом нужно писать не две строки, а роман. Нашим классом руководила Надежда Ивановна Окулова, и мы счастливы, что она до сих пор считает наш класс одним из лучших в своей жизни.
Я ещё напишу тебе, поздравляю тебя с юбилеем, дорогая школа!
Выпускник 1954 года Ю.Цырин".
К своему 50-летию, в 2002 году, школа выпустила замечательную почти 400-страничную книгу воспоминаний "Школа в моей жизни". Я был тронут и горд тем, что эта книга открывалась копией того моего письма.
Тогда, по семейным обстоятельствам, я уже около трех лет проживал в Нью-Йорке. Конечно, опять написал родной школе поздравительное письмо:
"Родная школа! Родной Ангарск!
Здравствуйте!
Меня зовут Юрий Цырин. Я сейчас очень далеко от вас (и мне уже, к сожалению, – 65 лет), но всей душой я – с теми, кто участвует в праздновании 50-летия нашей школы. Мне посчастливилось учиться в ней со дня ее рождения.
Я понимаю, что на этом прекрасном празднике 10-й школы неуместны очень длинные послания и речи. И, как смогу, постараюсь не утомить участников праздника своим письмом. Мне радостно, что это письмо могут дополнить прилагаемые фрагменты лирических очерков, которые я начал регулярно писать и публиковать на старости лет и в которых есть строки, посвященные нашей школе, моим школьным друзьям. Эти строки мне диктовало сердце…
Ангарск пришел в мою судьбу в 1951 году как результат поиска отцом достойной судьбы. Этот юный город подарил и родителям, и мне друзей на всю оставшуюся жизнь, таких друзей, о которых говорят, что они ближе родственников.
В Ангарск приехали люди из-за самых разных превратностей судеб. Общим в их судьбах было то, что они оказались далеко от друзей, а жить, когда нет рядом друзей, – беда. Кто этого не знает! Новая дружба вырастала в общей непростой, непривычной, плохо понятной там, вдали от нас, жизни. Мы чувствовали, что дружба эта возникла навсегда, и она, действительно, стала незаменимой, не погибла в дальнейших разлуках, в других общениях, на поворотах наших судеб…
Наши 10-й "A" и 10-й "Б" в 1954 году стали первыми выпускниками новой красавицы-школы Ангарска. Кто из вас, милые мои первенцы воспитанников нашей школы смогли прийти сегодня на праздник? Как хочется верить, что здесь есть сегодня те, кто помнят меня!..
Если здесь сегодня есть и какие-то из учителей первых выпускников школы, примите, дорогие, мой низкий – до земли – поклон!
Родная школа учила нас и основам наук, и достойной жизни.
И вот сегодня в нашей любимой школе происходит встреча разных поколений, встреча достойных детей и трудяг недавно ушедшего века, да и нынешнего. Кто-то и сегодня живет в Ангарске, а кто-то, думаю, приехал издалека. И я уверен, что здесь все разделяют радость и душевность праздника, потому что мы выпорхнули на просторы жизни из общего, родного, навсегда оставшегося в нашем сердце гнезда – нашей школы номер 10, а значит, как я когда-то написал в стихотворении, "жизнью мы все ангарчане". Спасибо нашей школе! И многих ей солнечных юбилеев впредь!
Дорогие участники юбилейного праздника! Позвольте представиться чуть подробнее. Этим письмом вас сердечно приветствует и шлет вам самые лучшие пожелания
выпускник школы 1954 года,
горный инженер-нефтяник,
доктор технических наук,
заслуженный изобретатель России,
почетный нефтяник России,
начинающий пенсионер (с еще неугасающим творческим настроем души)
Юрий ЦЫРИН.
23 августа 2002 года".
К 60-летию школы, в 2012 году, я послал в её адрес свою новую книгу "И верится, что знали мы, как жить", в которой имеются лирические очерки и стихи, посвященные нашей школьной жизни и моим школьным друзьям. А вместе с книгой послал диск с аудиозаписями песен, написанных на мои стихи народным артистом Туркменистана композитором Беном Исаковым, где тоже отражена наша школьная дружба, и ещё некоторые газетно-журнальные материалы.
И вдруг я получаю трогательное письмо из Ангарска, от Тамары Михайловны Носоченко – почитаемого в городе человека, работавшего многие годы, до выхода на пенсию, директором нашей школы (к сожалению, я в те годы уже не жил в Ангарске и не смог познакомиться с ней).
Вот это письмо (с некоторым сокращением).
"Глубокоуважаемый Юрий Завельевич! Здравствуйте!
Огромное Вам спасибо за добрую память о нашей школе и за то, что Вы стали активным участником её 60-летнего юбилея!
На Ваш музыкальный привет и стихи, берущие за душу, большой спрос. Первыми обратились ко мне выпускники 1957 года, а у Саши Прокофьева, выпускника 1971 года, родилась идея на фоне ваших песен "Байкальский вальс" и "Осенний парк" сделать Вам маленький подарок – видеоклипы с видами Байкала и Ангарска, назвав этот диск "Ностальгия". Посылаю его Вам.
Юрий Завельевич, посылаю Вам также диск с фильмом о нашей школе, который можно назвать "Память". За время с 1952-го по 1990 год в школе работало 70 педагогов, из них 50-ти уже нет. Приходят новые педагоги, новые ученики. Они должны знать историю школы и быть благодарны тем, кто её творил.
Я с большим интересом прочитала присланный Вами журнал "Соотечественники в Америке", рассказывающий о жизни наших земляков в США. Судя по статьям, чудесно, что там не забыты наша, российская история, культура, традиции и обычаи.
А прочитав статью Тавриз Ароновой "Юрий Цырин: со злом сражаюсь делом", я пожалела, что уже не работаю в школе. В этой публикации очень многие мысли о человеческих отношениях, о дружбе так необходимы сегодня молодым людям, вступающим во взрослую жизнь! Это чрезвычайно плодотворная тема для классных часов – и для юношей, и для девушек.
Свою повесть "Её урок длиною в тридцать лет" Вы завершаете словами: "Остались бы и наши уроки жизни в чьих-то памяти и сердцах…". Я твердо убеждена, что, если человек свои силы и знания, творчество, каждое полезное дело отдает людям без корысти, всё это пропуская через своё сердце и разум, его урок обязательно останется в памяти и сердцах людей.
С огромным интересом читала Вашу повесть о любимой учительнице Надежде Ивановне. Какая она, такой ли я её знала, работая рядом с ней с 1954-го по 1959 год? Надежда Ивановна – неординарная личность. Она могла стать историком и художником, писателем и психологом. Вы своей повестью расширили моё представление о ней, углубили его и вызвали ещё большее уважение к памяти этого необыкновенного человека.
Но я виновата перед ней. В одной из наших встреч Надежда Ивановна с восторгом рассказывала о поездке по историческим местам Средней Азии и спросила меня, была ли я у этих исторических памятников мировой культуры. Нет, я не была. Надежда Ивановна сказала, что, если я не съезжу туда, она перестанет уважать меня как учителя истории. Прошу прощения у памяти Надежды Ивановны: я просто не успела это сделать до переворота в стране.
Сейчас нашу школу возглавляет Юрий Николаевич Красиков, её выпускник, как и все его завучи. Ныне абсолютно новые условия работы, но, к чести этих людей, они не теряют традицию борьбы за знания. К великой чести учащихся математических классов, они спасли школу от решения областного управления образования закрыть её как математическую. Восхищена способностью и настойчивостью защитников, сумевших доказать и отстоять необходимость сохранения математических классов в школе своими глубокими знаниями. К тому же, в июле этого года на Международной олимпиаде в Аргентине наш Лёва Шабанов, ученик 10-го класса, занял второе место и стал серебряным призёром. Слава его учителю Ольге Николаевне Масловой!
Еще раз огромное Вам спасибо за внимание и добрую память о школе, её педагогах и выпускниках!
Крепкого здоровья Вам и семье, творческих дерзаний и побед, всего светлого и доброго в жизни!
С уважением Т. Носоченко
P.S. В США живут 10 – 15 наших выпускников, есть и в Канаде".
Так началась наша душевная, доверительная переписка – и для меня открылись судьба и мироощущение этого интересного, талантливого человека, которого я никогда не забывал во всех сложностях и хитросплетениях своей собственной судьбы. Она была совсем молодой учительницей в наших девятом и десятом классах, всего на семь лет старше меня. Конечно, тогда наша разница в возрасте воспринималась мною как достаточно существенная. Теперь же, когда я приближаюсь к своему 80-летию и имею друзей – её ровесников, с которыми общаюсь на "ты", мы с ней стали по существу представителями единого поколения трудяг второй половины 20-го века.
В те мои далекие школьные годы она была красивой и стройной девушкой. Мы, ребята-старшеклассники не только уважали её за уже явно наметившуюся учительскую хватку, но и любовались ею как эталоном женственности…
Прежде чем перейти непосредственно к нашей переписке, мне хотелось бы представить предшествующее ей другое письмо, ставшее для меня (вместе с его видеоприложениями) волнующим подарком в связи с 60-летием моей любимой сибирской школы.
Однако начну, пожалуй, с того, что я регулярно откликался на юбилейные даты в жизни родной школы.
В 1982 году, когда она праздновала своё 30-летие, я послал ей такое письмо:
"Дорогая, незабываемая школа №10!
Мне посчастливилось быть среди тех, кто написал самые первые страницы твоей биографии. 1 сентября 1952 года я стал учеником твоего 9-го "А" класса.
Но мне не пришлось в этот день знакомиться почти ни с кем из одноклассников, потому что наш 9-й "А" почти целиком состоял из уже сдружившегося коллектива: мы пришли в твои стены всем классом из школы №1.
В тот же год меня избрали комсоргом школы (самым первым!). А в 1954 г. мы, и грустные, и счастливые, прощались с любимой школой, с друзьями, с дорогими навек учителями, с нашей классной руководительницей, сыгравшей такую огромную роль в нашем личностном становлении, что об этом нужно писать не две строки, а роман. Нашим классом руководила Надежда Ивановна Окулова, и мы счастливы, что она до сих пор считает наш класс одним из лучших в своей жизни.
Я ещё напишу тебе, поздравляю тебя с юбилеем, дорогая школа!
Выпускник 1954 года Ю.Цырин".
К своему 50-летию, в 2002 году, школа выпустила замечательную почти 400-страничную книгу воспоминаний "Школа в моей жизни". Я был тронут и горд тем, что эта книга открывалась копией того моего письма.
Тогда, по семейным обстоятельствам, я уже около трех лет проживал в Нью-Йорке. Конечно, опять написал родной школе поздравительное письмо:
"Родная школа! Родной Ангарск!
Здравствуйте!
Меня зовут Юрий Цырин. Я сейчас очень далеко от вас (и мне уже, к сожалению, – 65 лет), но всей душой я – с теми, кто участвует в праздновании 50-летия нашей школы. Мне посчастливилось учиться в ней со дня ее рождения.
Я понимаю, что на этом прекрасном празднике 10-й школы неуместны очень длинные послания и речи. И, как смогу, постараюсь не утомить участников праздника своим письмом. Мне радостно, что это письмо могут дополнить прилагаемые фрагменты лирических очерков, которые я начал регулярно писать и публиковать на старости лет и в которых есть строки, посвященные нашей школе, моим школьным друзьям. Эти строки мне диктовало сердце…
Ангарск пришел в мою судьбу в 1951 году как результат поиска отцом достойной судьбы. Этот юный город подарил и родителям, и мне друзей на всю оставшуюся жизнь, таких друзей, о которых говорят, что они ближе родственников.
В Ангарск приехали люди из-за самых разных превратностей судеб. Общим в их судьбах было то, что они оказались далеко от друзей, а жить, когда нет рядом друзей, – беда. Кто этого не знает! Новая дружба вырастала в общей непростой, непривычной, плохо понятной там, вдали от нас, жизни. Мы чувствовали, что дружба эта возникла навсегда, и она, действительно, стала незаменимой, не погибла в дальнейших разлуках, в других общениях, на поворотах наших судеб…
Наши 10-й "A" и 10-й "Б" в 1954 году стали первыми выпускниками новой красавицы-школы Ангарска. Кто из вас, милые мои первенцы воспитанников нашей школы смогли прийти сегодня на праздник? Как хочется верить, что здесь есть сегодня те, кто помнят меня!..
Если здесь сегодня есть и какие-то из учителей первых выпускников школы, примите, дорогие, мой низкий – до земли – поклон!
Родная школа учила нас и основам наук, и достойной жизни.
И вот сегодня в нашей любимой школе происходит встреча разных поколений, встреча достойных детей и трудяг недавно ушедшего века, да и нынешнего. Кто-то и сегодня живет в Ангарске, а кто-то, думаю, приехал издалека. И я уверен, что здесь все разделяют радость и душевность праздника, потому что мы выпорхнули на просторы жизни из общего, родного, навсегда оставшегося в нашем сердце гнезда – нашей школы номер 10, а значит, как я когда-то написал в стихотворении, "жизнью мы все ангарчане". Спасибо нашей школе! И многих ей солнечных юбилеев впредь!
Дорогие участники юбилейного праздника! Позвольте представиться чуть подробнее. Этим письмом вас сердечно приветствует и шлет вам самые лучшие пожелания
выпускник школы 1954 года,
горный инженер-нефтяник,
доктор технических наук,
заслуженный изобретатель России,
почетный нефтяник России,
начинающий пенсионер (с еще неугасающим творческим настроем души)
Юрий ЦЫРИН.
23 августа 2002 года".
К 60-летию школы, в 2012 году, я послал в её адрес свою новую книгу "И верится, что знали мы, как жить", в которой имеются лирические очерки и стихи, посвященные нашей школьной жизни и моим школьным друзьям. А вместе с книгой послал диск с аудиозаписями песен, написанных на мои стихи народным артистом Туркменистана композитором Беном Исаковым, где тоже отражена наша школьная дружба, и ещё некоторые газетно-журнальные материалы.
И вдруг я получаю трогательное письмо из Ангарска, от Тамары Михайловны Носоченко – почитаемого в городе человека, работавшего многие годы, до выхода на пенсию, директором нашей школы (к сожалению, я в те годы уже не жил в Ангарске и не смог познакомиться с ней).
Вот это письмо (с некоторым сокращением).
"Глубокоуважаемый Юрий Завельевич! Здравствуйте!
Огромное Вам спасибо за добрую память о нашей школе и за то, что Вы стали активным участником её 60-летнего юбилея!
На Ваш музыкальный привет и стихи, берущие за душу, большой спрос. Первыми обратились ко мне выпускники 1957 года, а у Саши Прокофьева, выпускника 1971 года, родилась идея на фоне ваших песен "Байкальский вальс" и "Осенний парк" сделать Вам маленький подарок – видеоклипы с видами Байкала и Ангарска, назвав этот диск "Ностальгия". Посылаю его Вам.
Юрий Завельевич, посылаю Вам также диск с фильмом о нашей школе, который можно назвать "Память". За время с 1952-го по 1990 год в школе работало 70 педагогов, из них 50-ти уже нет. Приходят новые педагоги, новые ученики. Они должны знать историю школы и быть благодарны тем, кто её творил.
Я с большим интересом прочитала присланный Вами журнал "Соотечественники в Америке", рассказывающий о жизни наших земляков в США. Судя по статьям, чудесно, что там не забыты наша, российская история, культура, традиции и обычаи.
А прочитав статью Тавриз Ароновой "Юрий Цырин: со злом сражаюсь делом", я пожалела, что уже не работаю в школе. В этой публикации очень многие мысли о человеческих отношениях, о дружбе так необходимы сегодня молодым людям, вступающим во взрослую жизнь! Это чрезвычайно плодотворная тема для классных часов – и для юношей, и для девушек.
Свою повесть "Её урок длиною в тридцать лет" Вы завершаете словами: "Остались бы и наши уроки жизни в чьих-то памяти и сердцах…". Я твердо убеждена, что, если человек свои силы и знания, творчество, каждое полезное дело отдает людям без корысти, всё это пропуская через своё сердце и разум, его урок обязательно останется в памяти и сердцах людей.
С огромным интересом читала Вашу повесть о любимой учительнице Надежде Ивановне. Какая она, такой ли я её знала, работая рядом с ней с 1954-го по 1959 год? Надежда Ивановна – неординарная личность. Она могла стать историком и художником, писателем и психологом. Вы своей повестью расширили моё представление о ней, углубили его и вызвали ещё большее уважение к памяти этого необыкновенного человека.
Но я виновата перед ней. В одной из наших встреч Надежда Ивановна с восторгом рассказывала о поездке по историческим местам Средней Азии и спросила меня, была ли я у этих исторических памятников мировой культуры. Нет, я не была. Надежда Ивановна сказала, что, если я не съезжу туда, она перестанет уважать меня как учителя истории. Прошу прощения у памяти Надежды Ивановны: я просто не успела это сделать до переворота в стране.
Сейчас нашу школу возглавляет Юрий Николаевич Красиков, её выпускник, как и все его завучи. Ныне абсолютно новые условия работы, но, к чести этих людей, они не теряют традицию борьбы за знания. К великой чести учащихся математических классов, они спасли школу от решения областного управления образования закрыть её как математическую. Восхищена способностью и настойчивостью защитников, сумевших доказать и отстоять необходимость сохранения математических классов в школе своими глубокими знаниями. К тому же, в июле этого года на Международной олимпиаде в Аргентине наш Лёва Шабанов, ученик 10-го класса, занял второе место и стал серебряным призёром. Слава его учителю Ольге Николаевне Масловой!
Еще раз огромное Вам спасибо за внимание и добрую память о школе, её педагогах и выпускниках!
Крепкого здоровья Вам и семье, творческих дерзаний и побед, всего светлого и доброго в жизни!
С уважением Т. Носоченко
P.S. В США живут 10 – 15 наших выпускников, есть и в Канаде".
Людмила Александровна Мудель, четвертая слева в первом ряду, и далее, слева направо, директор школы Кирилл Мефодиевич, наш классный руководитель, учительница математики Надежда Ивановна, учительница физики Татьяна Максимовна с нашим 10 “A” классом. Автор – четвертый слева в третьем ряду. Ангарск, 1954 г.
А через год я был потрясен и обрадован получением первого письма от Людмилы Александровны, учившей нас английскому языку в 9-м и 10-м классах.
Все 60 лет нашей разлуки из памяти моей не уходил образ этой очаровательной молодой учительницы. Как она старалась привить нам интерес к овладению этим популярнейшим языком в мире, увлекая нас своим вдохновением, своими методическими поисками! Тут могу заметить, что, хотя, по-моему, не имею особых способностей к изучению иностранных языков, но при поступлении в Московский нефтяной институт уверенно сдал экзамен по английскому на "отлично".
Особенно незабываем для меня школьный эпизод, который не только стимулировал моё углубление в своеобразное изящество этого великого языка, но и заставил меня с большей объективностью осознать свои литературные способности.
Ведь я в старших классах всерьез полагал, что в будущем стану признанным поэтом, и уж, конечно, считал, что абсолютно недосягаем в отношении поэтического творчества среди одноклассников. А с нами училась скромнейшая, тихая, стеснительная Гета Терещенко, которая тоже писала стихи, но почти никогда не показывала их нам. Да, мы, за редкими исключениями, не видели и не слышали их, в то время как мои стихи часто мелькали в стенгазете, звучали в моем исполнении на школьных вечерах, на городских олимпиадах школьников. Соответственно росла моя самоуверенность…
И вот какой эпизод остался в моей памяти, став навсегда действенным регулятором моего восприятия своей значимости в человеческом общежитии, моего отношения к собственным творческим способностям – спасибо нашей дорогой учительнице Людмиле Александровне!
Она предложила нам творческое соревнование: кто более точно и художественно переведет на русский язык одно из стихотворений великого Джорджа Байрона (привожу эти строки в переводе известного русского поэта некрасовской школы А.Н. Плещеева):
Все 60 лет нашей разлуки из памяти моей не уходил образ этой очаровательной молодой учительницы. Как она старалась привить нам интерес к овладению этим популярнейшим языком в мире, увлекая нас своим вдохновением, своими методическими поисками! Тут могу заметить, что, хотя, по-моему, не имею особых способностей к изучению иностранных языков, но при поступлении в Московский нефтяной институт уверенно сдал экзамен по английскому на "отлично".
Особенно незабываем для меня школьный эпизод, который не только стимулировал моё углубление в своеобразное изящество этого великого языка, но и заставил меня с большей объективностью осознать свои литературные способности.
Ведь я в старших классах всерьез полагал, что в будущем стану признанным поэтом, и уж, конечно, считал, что абсолютно недосягаем в отношении поэтического творчества среди одноклассников. А с нами училась скромнейшая, тихая, стеснительная Гета Терещенко, которая тоже писала стихи, но почти никогда не показывала их нам. Да, мы, за редкими исключениями, не видели и не слышали их, в то время как мои стихи часто мелькали в стенгазете, звучали в моем исполнении на школьных вечерах, на городских олимпиадах школьников. Соответственно росла моя самоуверенность…
И вот какой эпизод остался в моей памяти, став навсегда действенным регулятором моего восприятия своей значимости в человеческом общежитии, моего отношения к собственным творческим способностям – спасибо нашей дорогой учительнице Людмиле Александровне!
Она предложила нам творческое соревнование: кто более точно и художественно переведет на русский язык одно из стихотворений великого Джорджа Байрона (привожу эти строки в переводе известного русского поэта некрасовской школы А.Н. Плещеева):
|
Ты кончил жизни путь, герой!
Теперь твоя начнется слава, И в песнях родины святой Жить будет образ величавый, Жить будет мужество твое, Освободившее ее. Пока свободен твой народ, Он позабыть тебя не в силах. Ты пал! Но кровь твоя течет Не по земле, а в наших жилах; Отвагу мощную вдохнуть Твой подвиг должен в нашу грудь. Врага заставим мы бледнеть, Коль назовем тебя средь боя; Дев наших хоры станут петь О смерти доблестной героя; Но слез не будет на очах: Плач оскорбил бы славный прах. |
Не буду тратить много слов на рассказ о результатах того соревнования. В нем реально претендовали на победу только два человека – Гета и я. По единодушному мнению класса, бесспорно, победила Гета. Я, конечно, воспринял это как удар по моему самолюбию. Позже всё-таки осознал недосягаемость для меня её поэтического дара. Мы дружили с ней десятки лет, хотя были разобщены тысячами километров: она продолжала жить в Ангарске, а я жил в Москве и месяцами трудился в командировках на нефтяных месторождениях Тюменской области. Она ушла из жизни в самом конце прошлого века. У меня осталась большая подборка черновых рукописей её стихотворений. Я с предельной чуткостью и осторожностью подготовил их к публикации и представил читателям в интернете (на своем сайте www.yuriytsyrin.com и в электронном журнале "Самиздат"). Меня искренне радует, что стихи Геты (обретшей в дальнейшем фамилию Басацкая) регулярно находят своих читателей…
Еще раз спасибо Вам, дорогая Людмила Александровна за то судьбоносное для меня соревнование!..
А теперь – в нынешнее время.
Первое письмо от Людмилы Александровны ошеломляюще неожиданно я получил в конце 2013 года. Пусть наша переписка говорит Вам, уважаемый читатель, сама за себя (хотя уверен, что не раз вмешаюсь в неё своими комментариями и дополнениями).
Еще раз спасибо Вам, дорогая Людмила Александровна за то судьбоносное для меня соревнование!..
А теперь – в нынешнее время.
Первое письмо от Людмилы Александровны ошеломляюще неожиданно я получил в конце 2013 года. Пусть наша переписка говорит Вам, уважаемый читатель, сама за себя (хотя уверен, что не раз вмешаюсь в неё своими комментариями и дополнениями).
ПЕРВОЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
(ноябрь 2013 г.)
(ноябрь 2013 г.)
|
|
Здравствуйте, дорогой Юрий Цырин!
Уверена, что многократно приходилось Вам получать послания от незнакомых людей, и Вы привычны к этому. Думаю, что и это письмо удивит Вас и, надеюсь, обрадует. Оно из далёкого далёка, оно из 1952 – 54 годов. Оно из ангарского прошлого. Юрочка, пишет Вам Ваша учительница Людмила Александровна Мудель. Со дня нашего расставания в 1954 году на Вашем выпускном вечере прошло 59 лет. Общались мы два года, четыре раза в неделю, на уроках английского языка. И вне их тоже. Вспомните ли Вы меня, оставило ли след наше общение в Вашей жизни? Мне бы очень хотелось получить положительный ответ, учитывая и то, что с 2000 года Вы находитесь в среде английского языка. Пригодились ли школьные знания в нью-йоркской действительности? Правда, в те годы школьные программы давали мало возможности обучать практическому владению языком. Они были более научными, нацеленными на поступление в институты и предварительную подготовку к использованию там англоязычных литературных источников. С этим я, видимо, успешно справлялась. Знаю, что наши выпускники прекрасно справлялись с вступительными экзаменами и дальнейшим изучением языка в вузах. Думаю, мне удавалось прививать учащимся любовь к английскому языку на всю последующую жизнь. Буду рада, если удалось остаться в Вашей памяти как учителю вообще, а тем более, учителю нашей любимой ангарской школы. Передо мной Ваше приветственное послание участникам празднования 50-летнего юбилея нашей школы в 2002 году и четыре Ваших изумительных лирических очерка, присланных тогда же, 11 лет назад, вместе с этим посланием. С ними я не расстаюсь. Письменно и в интернете я общаюсь со своим учеником, выпускником 10-й школы 1958 года Александром Ивановичем Жбанковым. Он и его одноклассница Люся Гольдман составили супружескую пару. В 1980 году я была их гостьей в Геленджике. После переезда в 1964 году из Ангарска к родителям я жила и работала в школе города Димитровграда Ульяновской области. В 1985 году я ушла на пенсию и вторично вышла замуж. Моим мужем стал молдаванин – и в 1989 году мы с мужем переехали на жительство из Димитровграда в Молдавию, в Кишинев, поменяв свою квартиру. А очень скоро начался развал Союза, порожденный всеобщим разгулом национализма. Задержись я немного с переездом – никогда бы не оказалась здесь. Печально размышлять об этом и хочется воскликнуть почти словами песни: хороша страна Молдавия, а Россия лучше всех! |
Так моя милая Людмила Александровна, сугубо российский человек по всему мироощущению, нежданно оказалась гражданкой другой страны. Вот читаю её письмо, и страшно подумать, сколько же ещё было советских людей, в судьбы которых тогда грубо вмешались деяния политических авантюристов!
Не могу здесь не вспомнить откровение одного из моих друзей-нефтяников.
Во второй половине 80-х годов в очаровательном казахстанском городе Шевченко (ныне Актау) был известный нефтяникам Советского Союза институт КазНИПИнефть, а в институте заведовал лабораторией крепления скважин мой друг, а впоследствии и аспирант, Геннадий Константинович Казаров. Этот талантливый и опытный (немного моложе меня) специалист, увлеченный изобретательством и тщательными стендовыми исследованиями, приехал в Казахстан из Баку. Приехал по велению сердца, потому что на многонациональном Мангышлаке остро требовались научные кадры. Геннадий принадлежал к числу многочисленных бакинских армян, которые позже, к сожалению, были вынуждены покинуть родной город – кто об этом не знает!
... В начале 90-х годов, когда только что развалился Советский Союз, Геннадий с грустью говорил мне:
- Вот что натворили наши правители: у таких, как я, просто не стало Родины. Ты только осознай, что произошло в моей судьбе. Я бакинец. Но я и армянин. Значит, в Азербайджане мне теперь не жить. Но, не учини они развал Союза, я бы воспринимал это как полбеды, потому что мне неплохо работается в Казахстане и у меня имелась бы большая Родина – Советский Союз, а также наша общая столица – Москва. Однако теперь не стало у меня ни этой Родины, ни этой столицы. В Казахстане же я по существу – пришелец, чужак. Кое-кто уже на это намекает, а податься некуда...
Через несколько лет Геннадий с семьей, по настоянию жены-еврейки, эмигрировал в Израиль. Не думалось ему тогда, во время "парада суверенитетов", что Казахстан сможет стать оплотом межнациональной дружбы. Возможно, он уже и вернулся (к сожалению, я потерял с ним связь)...
Не могу здесь не вспомнить откровение одного из моих друзей-нефтяников.
Во второй половине 80-х годов в очаровательном казахстанском городе Шевченко (ныне Актау) был известный нефтяникам Советского Союза институт КазНИПИнефть, а в институте заведовал лабораторией крепления скважин мой друг, а впоследствии и аспирант, Геннадий Константинович Казаров. Этот талантливый и опытный (немного моложе меня) специалист, увлеченный изобретательством и тщательными стендовыми исследованиями, приехал в Казахстан из Баку. Приехал по велению сердца, потому что на многонациональном Мангышлаке остро требовались научные кадры. Геннадий принадлежал к числу многочисленных бакинских армян, которые позже, к сожалению, были вынуждены покинуть родной город – кто об этом не знает!
... В начале 90-х годов, когда только что развалился Советский Союз, Геннадий с грустью говорил мне:
- Вот что натворили наши правители: у таких, как я, просто не стало Родины. Ты только осознай, что произошло в моей судьбе. Я бакинец. Но я и армянин. Значит, в Азербайджане мне теперь не жить. Но, не учини они развал Союза, я бы воспринимал это как полбеды, потому что мне неплохо работается в Казахстане и у меня имелась бы большая Родина – Советский Союз, а также наша общая столица – Москва. Однако теперь не стало у меня ни этой Родины, ни этой столицы. В Казахстане же я по существу – пришелец, чужак. Кое-кто уже на это намекает, а податься некуда...
Через несколько лет Геннадий с семьей, по настоянию жены-еврейки, эмигрировал в Израиль. Не думалось ему тогда, во время "парада суверенитетов", что Казахстан сможет стать оплотом межнациональной дружбы. Возможно, он уже и вернулся (к сожалению, я потерял с ним связь)...
|
Я не сообщила Жбанковым о переезде сразу. А при распаде Советского Союза вообще как-то растерялась. Наша связь оборвалась. В Ангарске коллеги не знали моего адреса и перед 5-летним юбилеем школы пытались искать меня через службу "Жди меня", но безуспешно. Только в 2008 году я написала Жбанковым в Геленджик, сообщив свой молдавский адрес. Получила ответ от Саши. Оказалось, что его жена Люся в 2006 году покинула этот мир. Саша сообщил мой адрес ангарчанам – и я получила письма от своих коллег: Татьяны Максимовны Ведерниковой (она учила ваш класс физике) и Тамары Михайловны Носоченко (она была директором школы с 1965-го по 2000 год).
А в день моего 80-летия, 24 января 2010 года, мне пришел по почте драгоценный подарок от Т.М. Носоченко – книга "Школа в моей жизни", выпущенная в 2002 году, к 50-летию школы. Есть ли она у Вас? Выпуск этой замечательной книги в 384 страницы крупного формата – заслуга Тамары Михайловны. Книга открывается Вашим письмом в школу. С тех пор я не расстаюсь с этой книгой. Как Вы в памяти не расстаетесь со своими школьными друзьями, так и я всю жизнь храню память о своих близких коллегах по 10-й школе, в которой проработала 12 лет и получила своё педагогическое становление, закалку и опыт. Очень трудно рассказать о значимых событиях своей жизни за 59 лет, а хотелось бы хоть кратко сообщить о своём учительском пути. Может быть это в какой-то мере удастся, если у нас возникнет переписка… А пока несколько слов о том, как я получила Ваши лирические очерки. Они хранились у Вашей одноклассницы Лизы Гольдман – старшей сестры Люси Гольдман, ставшей женой Саши Жбанкова. К сожалению, обе сестры скончались от болезней в первом десятилетии нынешнего века. У Саши остались некоторые бумаги Лизы, среди которых были и хранимые ею Ваши лирические очерки. Он предложил мне их почитать, полагая, что это будет мне интересно. В письме, к которому они были приложены, он написал: "Не знаю, у всех ли так, но уверен, что я со школой не разлучаюсь…" Вот так оказались у меня Ваши лирические очерки. Они мне очень нравятся. Написаны талантливо, интересно, литературно отточенным языком, проповедуют много полезных истин и советов, и стихи в них хороши. Я часто их перечитываю и знакомлю с ними друзей. Недавно послала их ксерокопии в Димитровград своей приятельнице, любящей и понимающей поэзию. Очень рада, Юрий, что Вы всю жизнь не расстаётесь с литературным творчеством, что стихи – это неотъемлемая часть Вашей жизни со школьных лет. А помните ли Вы, как по моей просьбе ученики 10 "А" класса (желающие) делали стихотворные переводы из английской поэтической классики? Лучшими, конечно, были работы Ваши и Геты Терещенко. Сожалею, что они у меня не сохранились. Очень приятно было найти в Ваших очерках рассказы о Гете и других Ваших одноклассниках, узнать об их жизни и судьбе. Спасибо, Юра, за эти дивные очерки, за Вашу любовь на всю жизнь к своим школьным друзьям. Очень тронута этим, и очень хотелось сказать Вам об этом. И наконец такая возможность появилась: Саша Жбанков сообщил мне Ваш адрес в Нью-Йорке (видимо, узнал от Тамары Михайловны Носоченко). Мысленно "вынашивала" это письмо долго, и написать его было нелегко, поскольку нас разделяют 59 лет. Но я помню Ваш класс и конкретно многих Ваших одноклассников, особенно тех, о ком Вы пишете в очерках, даже внешне их представляю. Не могу не отметить, что у нас был удивительный, исключительный педагогический коллектив: 12 – 14 учителей пришли в открывшуюся осенью 1952 года школу из стен учебных институтов. Первый завуч школы Т.И. Мартюгова, имеющая более значительный возраст, чем мы, "новобранцы", в те дни говорила по поводу нас: "Что я буду делать с этими детьми?" Как вы знаете, она напрасно волновалась: школа с её молодыми, начинающими учителями зарекомендовала себя с первого года, а скоро стала известной, даже знаменитой в области, в Сибири, в Союзе. Вы этому свидетель, и её выпускники тому подтверждение. Это прекрасно отражено в воспоминаниях её выпускников в книге "Школа в моей жизни". 12 лет работы в 10-й школе Ангарска дали мне отличный старт в педагогическую деятельность – это время незабываемо. Так что Ангарская школа №10 роднит нас с Вами, несмотря на разницу в возрасте. Об этом мне хотелось написать Вам, и я сделала это, как смогла. Хотелось бы узнать о получении Вами этого письма. Можете сообщить мне в интернете на сайт внучки моего мужа, с которой я живу сейчас, после смерти мужа (он скончался 15 июля 2011 года). |
Итак, я вдруг узнал, что Людмила Александровна получила и ещё один жестокий удар судьбы на неродной, молдавской земле: она потеряла второго мужа и живет по большому счету одиноко за пределами своей любимой России. Нет, я вовсе не хочу обидеть внучку её мужа, более того, радуюсь, что она есть в жизни моей очень пожилой учительницы. Но ведь я тоже немолод и осознаю, как непросто остаться в старости без родного, любящего человека близкого по возрасту, особенно находясь вне Родины. Дети и внуки, при всех их добрых человеческих качествах, всё же не могут вполне восполнить потерю любимого супруга…
И вновь мои недобрые мысли обращены к тем политическим авантюристам, которые развалили нашу единую страну, насильно превратив в эмигрантов миллионы россиян.
И вновь мои недобрые мысли обращены к тем политическим авантюристам, которые развалили нашу единую страну, насильно превратив в эмигрантов миллионы россиян.
|
Честно говоря, я затрудняюсь в выборе личного местоимения для нашего общения, английское "you" было бы для меня удобнее.
Шлю привет и наилучшие пожелания Вашей жене и семье сына. Желаю вам всем доброго здоровья и полного благополучия в жизни! I wish you good luck! С уважением your teacher Ludmila Alexandrovna |
К своему письму Людмила Александровна приложила короткое стихотворение поэта Геннадия Зимнякова – беспокойного и интересного человека, жившего в Димитровграде и уже ушедшего от нас. Несомненно, эти поэтические строки оказались близки её собственному мироощущению – поэтому и подарила их мне…
|
Уйду… А белый свет останется
Душистым лугом в сенокос, Прудом вечерним притуманится, Дохнет привялостью берез. Большого горя не случится На рубеже добра и зла. Одно лишь сердце бросит биться. Бог с ним… Русь-матушка б жила! |
ОТВЕТНОЕ ПИСЬМО (E-mail) МОЕГО СЫНА МАКСИМА ОТ МОЕГО ИМЕНИ
(ноябрь 2013 года)
(ноябрь 2013 года)
|
Уважаемая Людмила Александровна!
Я сын Юрия Цырина и выполняю его просьбу. Он не пользуется социальными сетями, поэтому попросил меня срочно связаться с Вами в "Одноклассниках" и передать Вам следующую информацию. Отец с огромной радостью прочел Ваше письмо и сердечно признателен Вам за память, добрые слова и желание общаться с ним. Немного позже он пошлет Вам письмо по почте и с удовольствием общался бы с Вами по E-mail, если у Вас есть свой электронный адрес (его адрес: yuriytsyrin@hotmail.com). Переписку такого рода он ведет со многими людьми, в частности со школьными друзьями. При этом, он будет очень рад, если Вы зайдете на его персональный сайт www.yuriytsyrin.com "Литературное творчество Юрия Цырина". Он надеется, что Вы получите некоторое удовольствие, "гуляя" по его сайту. Там представлено все основное, что относится к его творчеству в литературе и журналистике, причем этот сайт постепенно пополняется. Отец желает Вам всего доброго! Я присоединяюсь, мне приятно, что Вы его так порадовали! С уважением Максим Цырин |
Вслед за письмом Максима я направил в адрес Людмилы Александровны бандероль со своей книгой (сборником прозы и поэзии) "И верится, что знали мы, как жить…"
ВТОРОЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
(январь 2014 г.)
(январь 2014 г.)
|
Здравствуй, Юрочка, дорогой бакинец, москвич, ангарчанин, западно-сибирский нефтяник-буровик!
Здравствуй сегодняшний нью-йоркский писатель и журналист! Не все твои звания перечислила, но и этого достаточно, чтобы заслужить почетное звание Человека по-горьковски, в самом наилучшем смысле! Прости за высокопарность, но мне так захотелось приветствовать тебя. Радостную весть, что моё письмо попало к тебе, получила в "Одноклассниках", за что очень благодарна твоему Максиму. А 14 декабря получила твою драгоценную бандероль. Это явилось несказанной радостью, восторгом в моей сегодняшней пасмурной жизни. Огромное спасибо тебе за доставленную радость: за твою замечательную книгу, за всё прочее, присланное в бандероли, за память и добрые чувства! Лучшего ответа на моё письмо не может быть. Юрочка, я очень благодарна тебе, что ты впустил меня в свою жизнь, ибо твоя книга – это и есть твоя жизнь, и ничто ярче и полнее не может о ней рассказать. Благодарна тебе, что в приложенном к книге письме ты назвал себя моим другом, то есть, другими словами, принимаешь меня в друзья. Согласна и очень рада этому. К сожалению, моё жизненное время ограничено, но сегодня я ещё есть… Юра, позволю себе маленькое отступление на тему о возрасте. Вернемся в школьные годы. Тогда я была на целых семь лет старше тебя, а сегодня я только на семь лет старше. Сегодня мы можем считаться людьми одного поколения. Согласен? Значит, мы можем общаться по любым темам и хорошо понимать друг друга. Жаль, что нас разделяет океан и что письмо имеет пределы – ведь хочется рассказать многое. Кончается "месячник" Юрия Цырина в моей жизни. Ты, видимо, не почувствовал, что целый месяц почти круглосуточно я была с тобой. Засыпала и просыпалась, общаясь с твоей чудесной книгой или напрямую с тобой. Много ночных часов (а мне часто не спится) я мысленно "писала" тебе письма. Ночью часто приходят ценные мысли, фразы – возможно, по себе знаешь. Я по натуре "сова" и всю жизнь всё творческое писала по ночам ещё со школьных времен… Я увлеченно читала и осмысливала твою книгу. Мне нравится всё: стиль изложения, язык, богатство знаний, авторская откровенность, человеческая доброта. Приветствую, что ты не замахивался на крупные произведения. В жанрах рассказов, очерков, повестей ты состоялся, достиг мастерства. Хочется отметить и вот что. Несомненно, что творческий литературный дар у человека – от природы, но на этом даре не может не отразиться влияние школьных учителей русского языка и литературы. В школе познаются грамматические основы языка, а затем, в старших классах, совершенствуется умение излагать письменно свои мысли в школьных сочинениях. К сожалению, я не нашла в твоей книге упоминания об этом. А ведь тебя учила два года, в 9-м и 10-м классах, Татьяна Тимофеевна Шорникова – мастер своего дела с обширными литературными знаниями. Тогда она была лучшим, сильнейшим преподавателем литературы в нашей школе. Я с ней дружила… Начала читать твою книгу с воспоминаний о школьных годах. Мне всё это очень близко. Пусть я не из вашей компании, а постарше, но чувствовала себя рядом с вами и в походе на Байкал, и во многом другом. Да, всё это мне знакомо и близко – ведь годы моей молодости, с 20-ти до 32-х лет, прошли именно там, в Ангарске, рядом с вами, в той же обстановке. Лирический очерк "Школьные годы чудесные" прочитала дважды и прочувствовала его так, словно он – и обо мне. У нас с тобой очень много общего. Я очень любила слушать "театр у микрофона", обожаю иркутские драмтеатр и оперетту. Будучи студенткой в Иркутске, посещала все спектакли в этих театрах. Знаю и помню московские и ленинградские театры, кинотеатры, музеи, ресторан на Арбате и многое другое. В Москве бывала каждое лето, проезжая на юг или Рижское взморье. В Ангарске ходила на нашу реку Китой, плавала в ней, зимой со своими школьниками "гоняла" на лыжах, несколько раз ездила с ребятами на Байкал. Мои мальчики "заскакивали" в озеро, я не решалась, только ноги мочила. Теперь о комсомоле. Тебя избрали самым первым комсомольским секретарем в школе, затем был Марк Подгурский, а за ним – я. Завели моду объединять учительскую и ученическую комсомольские организации, а меня избрали секретарем. Каждую субботу в школе проводили вечера, и я, единственная из учителей, весь вечер проводила с учениками. Тем временем будущий муж сидел у телефона в ожидании моей просьбы проводить меня домой. А какие интересные концерты силами ученической концертной бригады (очень скромно оплачиваемые) проводили мы в посёлках, добираясь туда на корабликах по Ангаре! Светлое увлекательное было время! Много воспоминаний связано у меня с нашей школой, с Сибирью. Верное название придумал ты своей книге: "И верится, что знали мы, как жить…" Ещё раз сердечно благодарю за твой подарок! …Вроде бы тут логично было бы закончить письмо, но пока не могу остановиться. Побудь со мной ещё немного. Продолжаю читать и перечитывать твою книгу. Нравятся все сюжеты. Маленькие повести очень интересны, написаны превосходно, трогательно. Повести в письмах прочитала в первую очередь и с волнением. Твои технари-буровики могли бы поставить тебе памятник – так сердечно, душевно, любовно ты о них пишешь. Перечитала стихи, слушала песни. Всё нравится. Поздравляю с состоявшимся успехом и желаю дальнейшего! Ты дал мне возможность узнать тебя глубже, пройтись по вехам твоей жизни. Хотелось бы ответить тем же вкратце. Но книг я не писала… Правда, если сложить вместе написанные друзьям и в деловой переписке письма, то получится не одна книга. Печатных трудов у меня, к сожалению, очень мало. Есть брошюра о школьном музее имени Георгия Димитрова, который создавала, а затем руководила его работой, есть статья в болгарской газете "Софийские новости"… ну, в общем, чуть-чуть. Остается рассказывать о своей жизни письмами. Постараюсь… Напишу несколько слов об ощущении, которое испытываю, общаясь с тобой на бумаге. Твой образ как бы раздвоился на Юрия школьного, студенческого и Юрия зрелого, солидного, со всеми званиями и титулами – сегодняшнего. К первому с легкостью обращаюсь на "ты", что тобою и предложено для моего общения с тобой, а ко второму Юрию мне более удобно было бы обращаться на "вы". Вот такое раздвоение. Но, видимо, попробую следовать твоей рекомендации… Шлю тебе наилучшие пожелания! Привет Тане, Максиму и всем вашим родным! Всем полного благополучия! С уважением Людмила Александровна |
К своему письму Людмила Александровна приложила полученное ею несколько лет назад письмо от нашей учительницы физики Татьяны Максимовны, которая, к сожалению, уже ушла из жизни. Вот несколько фрагментов этого душевного письма, наполненного той же любовью к нашей ангарской школе, что не тускнеет и в наших душах.
"Людочка, милая, здравствуй, дорогая моя! Поздравляю тебя с наступающим новым, 2009-м годом! Желаю всего самого доброго в жизни, а главное, здоровья, которого нам всегда не хватает и которым мы не всегда дорожим!
Я очень благодарна тебе за добрую память и такое теплое и пространное письмо. Из него я многое узнала. Знаю теперь много нового о твоей бурной и деятельной жизни. Всё – в соответствии с твоим характером, который не давал тебе сидеть на месте сложа руки. Ты смогла использовать то, что было заложено в тебе от рождения. Поддерживай жизненный тонус – и будет всё в порядке. Будь довольна тем, что есть, если изменить этого уже нельзя.
Молдова… А что Молдова! Теперь и в России не всем сахар. Конечно, Россия – это родное гнездо, это Родина. Её покидать больно. Всё в ней дорого…
Школа наша жива. Жаль, что её руководство далеко не всегда прислушивается к своим предшественникам, которые много сделали и для школы, и для славы города. Но, увы, время идет, и что есть, то есть – нам не дано это менять…
Помню, как любил тебя 10 "А" класс: Юра Цырин, Женя Мариненко и другие. Ты была самая интеллигентная среди педагогов, и Юра с Женей, тоже интеллигенты, позволяли себе стремление быть по возможности "на короткой ноге" с тобой. Я это замечала.
Незабываемы наши интересные и поучительные путешествия с учениками, например поход с 10-м "Б" перед выпускным вечером. Ночлег под звездным небом, костер, взбесившаяся из-за проливных дождей река Белая… Был и драматический момент переправы девчонок на самодельном плоту через бурную реку. Но, благодаря замечательным, надежным мальчишкам, мы в итоге благополучно прибыли на выпускной вечер. Где они теперь, эти умельцы и храбрецы?..
Людочка, милая моя, будь здорова и счастлива. Крепко обнимаю и целую.
С любовью, Татьяна Максимовна Ведерникова"
"Людочка, милая, здравствуй, дорогая моя! Поздравляю тебя с наступающим новым, 2009-м годом! Желаю всего самого доброго в жизни, а главное, здоровья, которого нам всегда не хватает и которым мы не всегда дорожим!
Я очень благодарна тебе за добрую память и такое теплое и пространное письмо. Из него я многое узнала. Знаю теперь много нового о твоей бурной и деятельной жизни. Всё – в соответствии с твоим характером, который не давал тебе сидеть на месте сложа руки. Ты смогла использовать то, что было заложено в тебе от рождения. Поддерживай жизненный тонус – и будет всё в порядке. Будь довольна тем, что есть, если изменить этого уже нельзя.
Молдова… А что Молдова! Теперь и в России не всем сахар. Конечно, Россия – это родное гнездо, это Родина. Её покидать больно. Всё в ней дорого…
Школа наша жива. Жаль, что её руководство далеко не всегда прислушивается к своим предшественникам, которые много сделали и для школы, и для славы города. Но, увы, время идет, и что есть, то есть – нам не дано это менять…
Помню, как любил тебя 10 "А" класс: Юра Цырин, Женя Мариненко и другие. Ты была самая интеллигентная среди педагогов, и Юра с Женей, тоже интеллигенты, позволяли себе стремление быть по возможности "на короткой ноге" с тобой. Я это замечала.
Незабываемы наши интересные и поучительные путешествия с учениками, например поход с 10-м "Б" перед выпускным вечером. Ночлег под звездным небом, костер, взбесившаяся из-за проливных дождей река Белая… Был и драматический момент переправы девчонок на самодельном плоту через бурную реку. Но, благодаря замечательным, надежным мальчишкам, мы в итоге благополучно прибыли на выпускной вечер. Где они теперь, эти умельцы и храбрецы?..
Людочка, милая моя, будь здорова и счастлива. Крепко обнимаю и целую.
С любовью, Татьяна Максимовна Ведерникова"
МОЁ ОТВЕТНОЕ ПИСЬМО
(февраль 2014 года)
(февраль 2014 года)
|
Дорогая Людмила Александровна!
Я решил ответить Вам быстро, хотя в этом случае, конечно, уменьшается информационная ценность письма – поток интересных событий в моей жизни сейчас не столь уж бурный. Но я не могу откладывать ответ, поскольку самым важным событием последнего времени для меня стало получение Вашего письма – и душа просит откликнуться на него незамедлительно. Мне ужасно приятно было узнать, что Вы получили мою бандероль. Я, честно говоря, уже стал думать, что она до Вас не дошла – от этого возникала печаль. И вдруг – такая радость! Ну, а содержание Вашего письма просто окрылило меня: столько искренности, тепла, понимания! Как приятно сознавать, что не зря трудился над книгой, а по большому счету, видимо, "знали мы, как жить"! Убежден, что все, кто тогда, в 50-е годы, прошел наш Ангарск, остались узнаваемы, остались, в главном, т е м и ж е а н г а р ч а н а м и. Это ощущалось в моих многолетних контактах с Надеждой Ивановной, Таней Тагильцевой, Володей Стручковым, Веной Черкашиным и Валерой Кудряшовым. Это четко ощутилось при моей недавней встрече в Петербурге с Лидой Потаповой после 55-летней разлуки. И, конечно, это стало той, почти волшебной силой, которая так просто и естественно родила нашу с Вами переписку. Спасибо Вам огромное за все добрые слова! Отдельное сердечное спасибо за фотографии. Меня тронули очень добрые письма, которые Вы получали в недавние годы. Вы, несомненно, достойны всех тех теплых слов и их умножения! Хочется среагировать на некоторые Ваши размышления. По поводу "ты" и "вы". Дорогая Людмила Александровна, Вы совершенно правы: мы с Вами сегодня являемся практически одним поколением. Недавно я, например, был на юбилее одного из своих новых, нью-йоркских друзей, которому "стукнуло" 85. Мы с ним – на "ты". Готовлюсь ко второму аналогичному юбилею. С тем другом мы тоже на "ты". А ведь Вы знаете меня многие десятки лет, были моей учительницей, молодой и очаровательной. И я для Вас, конечно же, навсегда должен остаться – на "ты", как было и с Надеждой Ивановной (но, естественно, в одностороннем порядке). Иначе мне стало бы просто неловко... Впрочем, понимаю, что Вы затронули этот вопрос с улыбкой... А вот по поводу учительницы литературы Татьяны Тимофеевны я буду совершенно серьезен. Да, Вы абсолютно правы: она была прекрасным учителем, в частности, привила нам (а мне уж во всяком случае) глубокое уважение к грамотному владению русским языком, который стал моей страстной любовью, можно сказать, религией, а сегодня и моей профессией. Вспоминаю наш литературный кружок... Благодарен ей безмерно! Но вот не посвятил ей ни одной строчки. Как это получилось, внятно объяснить не могу. Понимаю лишь то, что автором в значительной мере руководит логика конкретных повествований, она ведет его по конкретным дорожкам, заставляет что-то упускать. А я ведь никогда не ставил своей задачей создавать некие всеохватные отчеты в форме очерков, у меня очерки всегда рождались как лирические, послушные текущим движениям души. И получилось, что получилось... Я, несомненно, виноват. Несколько утешает лишь то, что виноват я и еще перед многими прекрасными людьми, которые не обошли моей судьбы. Может быть, еще успею несколько уменьшить эту свою вину... Стараюсь потихоньку двигаться в том направлении. Вот, например, я написал с другом-нефтяником книгу "Сургутское сплетение" – сборник художественных очерков. Этим хотел выразить свою признательность сургутянам, благодаря которым в огромной мере состоялась моя судьба. Несколько фрагментов сборника я поместил на свой сайт. 19 февраля в Сургуте с неожиданным участием, как говорится, высоких гостей (из мэрии города, генеральной дирекции компании "Сургутнефтегаз" и др.) состоится презентация нашей книги. Я не поеду на неё, но направил письмо участникам презентации. Еще направил аудио- и видеообращения. Не знаю, что там понадобится из этих материалов. Мой соавтор – коренной сургутянин. Он очень волнуется в ожидании презентации, я стараюсь его подбадривать и даже в чем-то ориентировать по мере сил. Ну, а повседневно жизнь идет довольно монотонно. Она состоит из регулярной работы в газете и периодических литературных проб. Мне приятно чуть-чуть вовлечь Вас в эту "текучку" (которая, к счастью, тепло оценивается людьми). Поэтому посылаю Вам несколько вырезок из газет последнего времени, а также новейший маленький цикл стихотворений "Мгновения" (который, скорее всего, будет наращиваться). Эти стихи еще не публиковались, и никто их не читал. Каждое стихотворение – это строфа одного и того же типа (как шекспировские сонеты, уж простите за бесстыдное сравнение). Надеюсь, что Вы будете снисходительны, знакомясь с этой моей поэтической затеей. Дорогая, милая Людмила Александровна! Буду завершать это письмо. Желаю Вам и всем Вашим близким всего-всего доброго. С глубочайшим уважением и самыми добрыми чувствами, всегда Ваш Юрий Цырин |
Думаю, что следует, в дополнение к этому письму, кое-что ещё сообщить уважаемым читателям.
Презентация книги "Сургутское сплетение" прошла успешно. В интернете и местной прессе появилось добрые отклики на неё. Газета "Тюменские известия" опубликовала отрывок из книги.
В письме к участникам презентации я отметил, что каждый очерк в книге – правдивое, эмоциональное, а не плакатное авторское повествование. Это как бы очередной штрих в представляемой читателю единой картине реального сплетения очень разных – подчас и суровых, и несправедливых – обстоятельств в нелегком обретении Сургутом нынешних производственных, научных и социальных рубежей. В сборнике, конечно, представлены именно те штрихи "сургутских времен и судеб", что наиболее близки сердцам авторов.
А ешё подчеркнул, что для меня наша книга стала воплощением мечты об открытом для многих людей выражении моей любви и признательности этому городу, прежде всего замечательному коллективу "Сургутнефтегаза". В Сургуте в огромной мере формировалось то, что я позволяю себе называть своей состоявшейся судьбой…
Ну, а уж коль упомянут мною в письме новый цикл стихотворений "Мгновения", то позволю себе привести здесь одно из них, пожалуй, созвучное тональности сборника "Сургутское сплетение":
Презентация книги "Сургутское сплетение" прошла успешно. В интернете и местной прессе появилось добрые отклики на неё. Газета "Тюменские известия" опубликовала отрывок из книги.
В письме к участникам презентации я отметил, что каждый очерк в книге – правдивое, эмоциональное, а не плакатное авторское повествование. Это как бы очередной штрих в представляемой читателю единой картине реального сплетения очень разных – подчас и суровых, и несправедливых – обстоятельств в нелегком обретении Сургутом нынешних производственных, научных и социальных рубежей. В сборнике, конечно, представлены именно те штрихи "сургутских времен и судеб", что наиболее близки сердцам авторов.
А ешё подчеркнул, что для меня наша книга стала воплощением мечты об открытом для многих людей выражении моей любви и признательности этому городу, прежде всего замечательному коллективу "Сургутнефтегаза". В Сургуте в огромной мере формировалось то, что я позволяю себе называть своей состоявшейся судьбой…
Ну, а уж коль упомянут мною в письме новый цикл стихотворений "Мгновения", то позволю себе привести здесь одно из них, пожалуй, созвучное тональности сборника "Сургутское сплетение":
|
Душой мы все
творцам под стать! Нам жить бы с этой мыслью старой – И дворник станет подметать Не двор, а часть з е м н о г о ш а р а, Ты близким вдруг создашь c т и х и – Уютней станет в мире строгом... И пусть никто не будет Богом, Но не сумеет быть плохим. Дано нам творчество всегда: Во всех делах, во все года! |
ТРЕТЬЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
(март 2014 г.)
(март 2014 г.)
|
Здравствуй, дорогой Юра!
Сажусь за письмо тебе, но знаю, что написать его мне будет нелегко, поскольку чувствую, что оно будет чем-то вроде исповеди. Мысли путаются, а хочется выразить многое. Прежде всего, неожиданная, негаданная "встреча" с тобой, юношей-десятиклассником моей учительской молодости через время и расстояние и наше дружеское общение через океан – это подобно сказке. Я благодарна друзьям из ангарского прошлого, открывшим мне дорогу к тебе. Эта "встреча" в мои преклонные годы и в моем сегодняшнем одиночестве на чужбине – не простое, ординарное событие для меня, это в некотором смысле моё возрождение, поднятие духа и жизнетворного настроения. Это своего рода жизнеутверждающая инъекция. У меня оживился задремавший интерес к жизни, захотелось пообщаться с близким по духу, родным по Ангарску, по школе человеком. Спасибо тебе, что при своей занятости находишь время и желание для общения с простой старой пенсионеркой! В конце февраля я получила по почте очередную бандероль из Нью-Йорка, от тебя. Всё прочла, всё мне интересно и понравилось, в том числе и стихи. Жаль, что их мало. Читая твои газетные публикации, поняла, как много времени и внимания занимает твоя работа в газете. Конечно, она сегодня составляет смысл твоей жизни, дает тебе ощущение реальной востребованности, дарит интересное общение и друзей. Поздравляю с изданием новой книги "Сургутское сплетение" и её успешной презентацией в Сургуте! Спасибо за поздравление с 8 Марта и добрые пожелания! Поздравляю всю вашу семью с приходом весны и всеми весенними праздниками! А тебя еще и с Днем рождения! 77 – это прекрасное, счастливое сочетание! "Месячник Юрия Цырина" для меня ещё не закончился, вопреки календарю. Not to lose you, your image, I continued reading, more exactly rereading your book. С особым вниманием перечитала повесть "Её урок длиною в тридцать лет" по письмам твоей любимой учительницы Надежды Ивановны с твоими комментариями. Поражалась глубине и обширности её познаний. Печален её конец, он, к сожалению, типичен для многих одиноких людей. Твоя учительница литературы Татьяна Тимофеевна после смерти мужа переехала в Ригу (видимо, поменяла свою квартиру), где и завершила жизнь в одиночестве. Татьяна Тимофеевна была асом в литературе и большим жизнелюбом. Часто ездила на машине с мужем, заядлым охотником, по прекрасным прибайкальским лесам. Иногда и я присоединялась к ним… Могу продолжать печальные истории о своих близких подругах, покинувших в одиночестве наш мир… После получения твоей последней бандероли произошло моё новое "возрождение", и мои мысли днем и ночью связаны с тобой. Хочется еще многое рассказать, пообщаться, хоть мысленно. Я часто ночью провожу много часов без сна – имею массу времени для размышлений. Но, пожалуй, пока остановлюсь – мешает усталость, сковывает мысли, не дает разгореться вдохновению. К счастью, заранее подготовила всякие приложения – надеюсь, они гармонично дополнят это письмо, не будут тебе скучны… Мои лучшие пожелания – тебе, жене, сыну, всем близким. Всем – хорошего здоровья и успехов! С уважением Людмила Александровна |
Да, приложения к письму были многообразны и интересны. Видимо, они должны были проиллюстрировать развернутую "исповедь" Людмилы Александровны, которую она анонсировала в самом начале своего письма. Но такая исповедь не состоялась – в тот раз не хватило сил. Тем не менее, эти приложения интересны как самостоятельные смысловые материалы, а не просто иллюстрации. Они, бесхитростно раскрывая штрихи жизни моей учительницы, не могли оставить меня равнодушным, и я хочу коротко представить их уважаемым читателям моей повести.
Я, пожалуй, упущу те приложения, которые прямо не отражали жизненных ситуаций Людмилы Александровны, а как бы иллюстрировали её эмоциональный настрой. Это и добрая открытка, посвященная моему дню рождения. Это и проникновенные стихи Андрея Дементьева, принятые ею как жизненный девиз, и полушутливое сопоставление своего и моего характеров с утверждениями восточного гороскопа. Затрону лишь "доморощенное" творчество её друзей. Когда-то я написал:
Я, пожалуй, упущу те приложения, которые прямо не отражали жизненных ситуаций Людмилы Александровны, а как бы иллюстрировали её эмоциональный настрой. Это и добрая открытка, посвященная моему дню рождения. Это и проникновенные стихи Андрея Дементьева, принятые ею как жизненный девиз, и полушутливое сопоставление своего и моего характеров с утверждениями восточного гороскопа. Затрону лишь "доморощенное" творчество её друзей. Когда-то я написал:
|
Быть меж людей – искусство жизни целой:
Беречь любимых, вдохновлять друзей, А час пробьет – со злом сразиться делом И быть собой – всегда, во всём, везде… |
Я понял, что это искусство подвластно ей – потому многие люди подарили ей свою любовь. И радостно было осознать, что в этом отношении мы с ней шли по жизни единой дорогой…
Людмила Александровна приложила к письму стихи своих друзей, посвященные ей. Это песенные приветствия к её пятидесятилетию и к её отъезду в Молдавию после второго замужества, а также весёлая стихотворная сценка "Клятва невесты и жениха", исполненная друзьями вместе с молодоженами на её свадьбе с молдаванином. Эту сценку она прокомментировала так:
"Так, творчески, обычно обставлялись все событийные встречи-застолья в моем доме и у друзей – с плакатами, фотомонтажами, стихами, рисунками, пением… Например, к празднованию золотой свадьбы моих родителей моя подруга подготовила целый монтаж в рисунках, фотографиях, а также стихах на мотивы известных песен. Этот монтаж, посвященный жизненному пути родителей и всей нашей семьи, был представлен на семейном празднике, а подруги еще и "озвучили" его пением. Было здорово! Удивили и порадовали родителей, особенно больную маму в последний год её жизни".
А к пятидесятилетию Людмила Александровна получила от друзей сердечные частушки. Были там и такие строки:
Людмила Александровна приложила к письму стихи своих друзей, посвященные ей. Это песенные приветствия к её пятидесятилетию и к её отъезду в Молдавию после второго замужества, а также весёлая стихотворная сценка "Клятва невесты и жениха", исполненная друзьями вместе с молодоженами на её свадьбе с молдаванином. Эту сценку она прокомментировала так:
"Так, творчески, обычно обставлялись все событийные встречи-застолья в моем доме и у друзей – с плакатами, фотомонтажами, стихами, рисунками, пением… Например, к празднованию золотой свадьбы моих родителей моя подруга подготовила целый монтаж в рисунках, фотографиях, а также стихах на мотивы известных песен. Этот монтаж, посвященный жизненному пути родителей и всей нашей семьи, был представлен на семейном празднике, а подруги еще и "озвучили" его пением. Было здорово! Удивили и порадовали родителей, особенно больную маму в последний год её жизни".
А к пятидесятилетию Людмила Александровна получила от друзей сердечные частушки. Были там и такие строки:
|
Во саду ли, в огороде
Груши, яблоки висят. Разве Людочке-Людмиле Вы дадите пятьдесят?! В школе у доски стоит, На ребят слегка ворчит, Повторяет, закрепляет, Иностранцев с них творит… Поздравляем, прославляем И желаем от души, Чтобы годы твои дольше Были так же хороши! |
Ну, а душевная песенка, придуманная и исполненная друзьями при её проводах в Молдову, довольно грустна – а могло ли быть иначе?
В ней звучали такие щемящие душу слова:
В ней звучали такие щемящие душу слова:
|
Всем Молдавия прекрасна,
Есть и фрукты, и вино, Но Сибирь, Урал и Волгу Не забудешь всё равно. Подумай, Людмила, Не зря ль ты решила – На чужбину, да навек. Подумай, Людмила, Не зря ль ты решила… Ведь Россия лучше всех! |
Но, конечно, не могли друзья ограничиться грустными нотками, провожая из России свою солнечную, влюбленную в жизнь подругу. Поэтому есть в песенке и добрая озорная улыбка:
|
Что случится в Кишинёве
(Даст ли кто-нибудь ответ?), Если станут молдаване Получать су-вер-ни-тет? Надо мужу дать заданье: Надоели грязь и пыль, Сделай, Вова, обрезанье – И уедем в Израиль! |
Суверенитет Молдова получила, муж, к великому сожалению, скончался, а Людмила Александровна осталась завершать свой жизненный путь в этой прекрасной, но неродной стране – на иное уже не осталось сил…
Вслед за строками прощальной песенки друзей я увидел комментарий своей учительницы:
"Было это в июле 1989 года. Шло мучительно сложное время для меня.
Осенью 1985 года я после 21 года "холостой" жизни (начавшейся, когда завершилось первое, неудачное замужество) соединила свою жизнь с молдаванином. Летом 1985 года была гостьей его сестры в молдавском селе. В её доме мы и встретились с будущим мужем. Перед этим он расстался с женой (жил и работал школьным учителем математики в другом селе) и вернулся в дом родителей. А тут в гости приехали две незамужние россиянки. Я приехала с подругой из Саратова, с которой сдружилась в 1969 – 70 годах, когда мы работали в зарубежной школе, в Польше. Он выбрал меня, хоть я была старше. До этого прекрасно жила два десятка лет с родителями, не тужила, не страдала от одиночества. А тут вдруг…
Сама была удивлена своему быстрому согласию на новое замужество. Не знаю, была ли это любовь, а быть может, это какая-то необъяснимая воля судьбы. Как говорится, всё бывает…
Муж четыре года прожил со мной в России, работал. Но, естественно, рвался на родину, к родному языку. Уговаривал меня на переезд. А в феврале 1988 года умер мой папа в возрасте 80 лет. Его с почестями похоронили. И тут, расслабившись от уговоров мужа, я сдалась и решилась обменять нашу квартиру на Кишинев. Друзья, знакомые отговаривали от переезда – аж устала от их натиска. Но, приняв решение, была упрямой, и моё упрямство победило: решение осталось неизменным. Вот так, в 59 лет, мне не хватило ума, чтобы не совершать ошибку. Я переселилась в Кишинев…"
Вслед за строками прощальной песенки друзей я увидел комментарий своей учительницы:
"Было это в июле 1989 года. Шло мучительно сложное время для меня.
Осенью 1985 года я после 21 года "холостой" жизни (начавшейся, когда завершилось первое, неудачное замужество) соединила свою жизнь с молдаванином. Летом 1985 года была гостьей его сестры в молдавском селе. В её доме мы и встретились с будущим мужем. Перед этим он расстался с женой (жил и работал школьным учителем математики в другом селе) и вернулся в дом родителей. А тут в гости приехали две незамужние россиянки. Я приехала с подругой из Саратова, с которой сдружилась в 1969 – 70 годах, когда мы работали в зарубежной школе, в Польше. Он выбрал меня, хоть я была старше. До этого прекрасно жила два десятка лет с родителями, не тужила, не страдала от одиночества. А тут вдруг…
Сама была удивлена своему быстрому согласию на новое замужество. Не знаю, была ли это любовь, а быть может, это какая-то необъяснимая воля судьбы. Как говорится, всё бывает…
Муж четыре года прожил со мной в России, работал. Но, естественно, рвался на родину, к родному языку. Уговаривал меня на переезд. А в феврале 1988 года умер мой папа в возрасте 80 лет. Его с почестями похоронили. И тут, расслабившись от уговоров мужа, я сдалась и решилась обменять нашу квартиру на Кишинев. Друзья, знакомые отговаривали от переезда – аж устала от их натиска. Но, приняв решение, была упрямой, и моё упрямство победило: решение осталось неизменным. Вот так, в 59 лет, мне не хватило ума, чтобы не совершать ошибку. Я переселилась в Кишинев…"
МОЁ ОТВЕТНОЕ (ЭЛЕКТРОННОЕ) ПИСЬМО
(апрель 2014 года)
(апрель 2014 года)
|
Дорогая, милая, глубокоуважаемая Людмила Александровна!
Решил больше не откладывать свое письмо, тем более что в последние недели ничего существенного в моей жизни не происходит. Просто мне очень приятна наша переписка, она согревает душу, дарит новые размышления – так что пусть сохраняется более-менее нормальная её периодичность. Для меня это очень желательно, и Вы, надеюсь, тоже не против. Спасибо Вам и за волнующие письмо и за приложения к нему, не менее важные для моей души. Всё это создает какую-то новую, ничем не заменимую ауру моей жизни. Я, конечно, не стану подробно комментировать всё, что содержалось в большом украшенном молдавскими почтовыми марками конверте, прилетевшем в Нью-Йорк из Кишинева, но, честное слово, я возвращаюсь и возвращаюсь и к тем стихам, и к тем фотографиям, и ко всему остальному. Все это не просто интересно, но касается сердца, дарит ему какое-то светлое возбуждение. Ведь подумать только: через многие десятки лет после окончания школы я получаю от своей милой учительницы целый комплекс материалов, несущих в себе такое молодое мироощущение! Невольно вспоминаются строки:
Еще раз спасибо Вам огромное, что Вы вернулись в мою жизнь и что молодость, как и прежде, – с Вами! Давайте сбережем это состояние души навсегда – ничего более разумного и важного для нас самих и для тех, кто нам близок, придумать не удастся...
И еще вот что Вас и меня объединяет: в частности, то, что в этом сложном, подчас несправедливом и даже коварном мире нас, в основном, окружали поистине хорошие, добрые люди. И это, несомненно, было нашим настоящим счастьем! Кстати, и сегодня, слава Богу, в моей жизни есть такие люди. Вот и Вы меня нашли – это какая-то фантастика! И счастье! Ну, и немного о своей текущей жизни. Я с волнением ждал встречи со своим бывшим коллегой по родному ВНИИ буровой техники. Этот человек намеревался вернуть меня в сферу научно-технической деятельности на основе моих еще не реализованных технических решений. Я очень старательно, до головной боли, готовился к нашей встрече, обновил и уточнил множество материалов для передачи ему, попутно проанализировал десятки американских патентов последних десяти лет. Встреча, конечно, состоялась, она длилась часа четыре, после нее мой коллега сразу поехал в аэропорт, чтобы лететь в Москву. Он специально для нашей встречи сделал зигзаг в Нью-Йорк на пути от Хьюстона в Москву. Я, естественно, передал ему всё, что заготовил, но встреча получилась практически не деловой, а вдохновенно-лирической. Она, думаю, была чрезвычайно приятна не только мне, но и ему. Во всяком случае, я затем получил от него, помнится, три благодарственных, очень теплых письма по электронной почте из Москвы. После этого он, правда, замолчал. Но я пока воспринимаю это молчание философски. Он сейчас трудится представителем в России одной из крупнейших американских инновационных нефтяных компаний – Weatherford. Чтобы рассмотреть с компанией идеи и материалы, которыми я его снабдил (выступить неким протекционистом), ему надо отправиться в Хьюстон, а это будет не очень скоро. Я уж не говорю о том, что даже разобраться в этих материалах ему не удастся стремительно. В общем, спокойно жду, да и, честно говоря, совсем не уверен, что мне хватит сил активно участвовать в реализации того, что мною предложено. Полагаю, что, если дело вдруг дойдет до такой реализации, просто передам его в какие-то более молодые руки (возможно, оставшись на некоторое время консультантом). Ну, а работа в газете стабильно продолжается. Посылаю Вам две недавних публикации, надеюсь, вам будет интересно их почитать. Два слова – о второй, связанной с фильмом Федора Бондарчука "Сталинград". Этот фильм воспринят в России, да и в моем здешнем окружении неоднозначно. Я среди тех, кто отнёсся к нему положительно, и уже слышу людей, которые со мной солидарны. Ведь надо исходить из замысла создателей фильма. Это не широкое полотно Сталинградской битвы, а некая притча, сочиненная по мотивам героической обороны знаменитого дома Павлова – такое понимание и должно, по-моему, быть исходным пунктом размышлений о фильме. Вообще-то, я в той публикации не пытался быть –рецензентом фильма. Написал, по существу, лирико-философское эссе, смысл которого выражен подзаголовком "Что вспомнилось и подумалось после фильма"... Ну, хватит Вас агитировать – оставайтесь наедине со статьей. Странно, но жизнь кипит, будто я не на пороге своего 80-летия, а где-то в 70-х годах прошлого века. Очень много дел в газете (сам упорно стремился наращивать ее качество – теперь пожинаю плоды: инициатива, увы, наказуема). Один из друзей написал книгу о своей жизни (а жизнь у него была удивительно интересной, если не сказать уникальной, он буквально поднимал медицину на целинных землях Казахстана почти с нуля – можете прочесть на моем сайте лирический очерк "Их поднятая целина"). Этот человек попросил меня быть литературным редактором – я, естественно, согласился, скоро начинаю действовать. Еще мечтаю отредактировать и опубликовать (хотя бы на своем сайте) сборник стихотворений талантливой одноклассницы, покинувшей нас накануне нового века, Геты Терещенко. У меня хранится толстая тетрадь её черновых рукописей – если не успею их "отшлифовать" и опубликовать, никто не увидит этих замечательных стихов. Началось издание новой русскоязычной газеты "Голос мира", позвали туда. Отказался – на две газеты сил не хватит. Мой соавтор по сибирской книге (презентация которой успешно прошла в славной жемчужине Среднего Приобья красавце Сургуте) вдруг предложил, чтобы мы взялись за очередную книгу – об ученых, которые посвятили свою жизнь освоению нефтяных и газовых богатств Западной Сибири. Я его охлаждаю – пока и думать об этом не могу: надо передохнуть после первой нашей книги... В общем, помирать пока некогда – ну, и ладно... Дорогая Людмила Александровна! Хочу от всей души поздравить Вас и Ваших близких с наступающими весенними праздниками и пожелать Вам и всем всего самого доброго! Целую. Всегда Ваш Юра Цырин |
ЧЕТВЕРТОЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
(май 2014 г.)
(май 2014 г.)
|
Здравствуй, дорогой Юрочка!
Больше месяца я вынашиваю это приветствие в голове. В самом начале апреля я получила твое милое, но очень короткое электронное послание. Мой мозг попал на твою волну и больше с неё не уходил и денно, и подчас по нескольку ночных часов. Повторю, что, к сожалению, мне не удается по ночам выключить свою голову – она мыслит, работает, сочиняет. Иногда ночью рождается что-то заумное, нереальное. Так было и в ночь после получения твоего электронного письма. Мне пришла в голову фантазия единолично создать School Friends’ Club, в который я включила тебя, двух своих учеников, живущих ныне в Геленджике и Ангарске, а также трех своих подруг из Димитровграда… Вот ты и улыбнулся моей ночной фантазии. А сколько я мысленно написала тебе писем и на какое множество тем пообщалась с тобой за последний месяц! Сначала я хотела писать тебе "по кусочкам", временами, в виде дневниковых записей (кстати, никогда в жизни не вела дневника), но до дела это желание не дошло. И тут получила твою очередную бандероль. Мой мозг тут же заработал с новой силой – и опять ночами непременно "пишу". Спасибо тебе за все письма! I am happy! Вчера было 9 мая – День Победы. Уверена, что ты в этот день побывал на волне России и видел праздничные торжества в Москве, Севастополе и других городах. Когда показывали сцены ленинградской блокады, я думала о твоей Тане и представляла, как тяжело ей это смотреть и вспоминать. Это – боль на всю жизнь. В Кишиневе тоже отмечали День Победы. Раньше я ежегодно более десяти лет ходила в этот день на Мемориал воинской славы – к вечному огню и памятникам на захоронениях воинов. А последние три года я уже смотрю празднование только по телевизору. Правда, два года назад ездила с ветеранами к новому мемориалу, расположенному на месте генеральной битвы за освобождение Молдавии, в которой при форсировании Днестра погибли сотни тысяч воинов. Этот мемориал был построен и открыт лет пять назад, при власти коммунистов и президенте Воронине. Много хорошего было сделано в то время для народа. Но с 2009 года ПКРМ – в оппозиции, всё переменилось. У власти – альянс трёх партий, идет постоянная драчка между ними. Надеюсь, помнишь, чьи чубы трещат, когда паны дерутся. А вообще нынешнее правление стремится изо всех сил, чтобы Молдова была включена в европейские структуры. Вспоминается классическое "пустите Дуньку в Европу!" Лично я теперь только домашняя, а более десятка лет трудилась в организации ветеранов. Сегодня, 10 мая, я весь день провела с тобой, вернее, с твоей книгой. В 8 часов утра начала перечитывать "Её путь к трагедии": захотелось вновь пообщаться с Гетой Терещенко и осмысливать её трагическую судьбу. А вместе с этим заново перелистывала страницы твоей жизни тех лет. Думаю, что тебе будет интересно узнать: с момента, как я увидела в книге фотографию твоего класса, постоянно вижу твой образ: рослый вихрастый темноволосый широкоплечий юноша в непритязательной курточке. И сегодня, общаясь с тобою, я вижу того Юру, а не сегодняшнего, прости. И Гету помню девочкой, а взрослой не могу представить. Печальна повесть о Гете, печальна её жизнь. Очень жаль талантливую девочку, она такой судьбы не заслужила. И те стихи, которые она включала в свои письма, интересны, глубоки по мысли… Хорошее у тебя намерение – опубликовать в память о ней сборник её стихов. Желаю успешно выполнить задуманное. Порой мне кажется невероятно странным, как ясно я вижу многих людей, многие события через шесть десятков лет. Смотрю на фотографии выпускных классов и называю имена почти каждого ученика. В Ангарске у меня было 12 выпусков, а за весь педагогический стаж – 33 (я имела выпуски ежегодно). Трудно точно подсчитать, сколько учеников я обучила. Преподавала в Ангарске, в Димитровграде, в Польше. Целый калейдоскоп лиц, имён, фамилий… На этом в полночь остановилась и отправилась спать. А в 6 часов утра я снова за столом и продолжаю писать. По медицинским наставлениям, мне, гипертонику со стажем свыше 30-ти лет, положено спать не менее восьми часов, а я ограничиваюсь пятью – шестью часами сна. Сколько протяну так?.. Сегодня воскресенье, 11 мая. Я одна в доме уже четвертые сутки. Ничто, кроме телевизора, не отвлекает – могу продолжить общение с тобой, заокеанский Юрий Цырин. Коль уж я затронула вопрос своего здоровья, сообщаю ещё, что очень хочется сбросить лишний вес (тебе, конечно, опираясь на воспоминания молодости, трудно представить меня с избыточным весом, но мой "домашний" образ жизни имеет свои печальные последствия). Постараюсь сделать обязательными прогулки около дома. Благо, что наша улица окраинная в Кишинёве, за ней – поля, можно гулять. Дай Бог, чтобы ничто не помешало сбыться моему намерению. Юра, коль скоро ты принял меня в друзья, считаю, что друга надо хоть вкратце ознакомить с "вехами" моей долгой жизни. Не возражаешь? Ведь ты, как гражданин, как специалист и как литератор, познал не один десяток жизней и продолжаешь познавать… В твоей книге и на твоем сайте много рассказов о разных людях из твоей жизни, ты успешно повествуешь о судьбах и характерах специалистов, прежде всего о нефтяниках. Всё это читала с интересом. И не только это. Полностью разделяю твои впечатления от посещений Волгограда. Я дважды посетила Волгоград, в частности грандиозный мемориал на Мамаевом кургане и испытала те же чувства… А теперь приступлю к повествованию о своей жизни (маленький, двухлетний период которой ты в какой-то мере мог наблюдать, учась в девятом и десятом классах). Родилась я 24 января 1930 года на шахте вблизи города Макеевка, тогда Сталинский области, а теперь Донецкой (так записано в паспорте), в семье рудничного работника. Родители мои – из Орла. В Донбасс на заработки приехал мой будущий папа, а затем к нему – невеста, ставшая моей мамой. Двумя годами раньше меня у них родился сын, его назвали Леонардом. После шахты папа работал в Макеевке. Сначала был корреспондентом газеты "Макеевский рабочий", хотя имел только начальное образование. Мама была более грамотной и работала корректором в газете. Освоила украинский язык, поскольку ей пришлось править наборы на этом языке. После газеты папа, будучи членом ВКП(б), перешел на административную работу на Макеевском металлургическом заводе. Настал 1937 год. Ты знаешь, чем он "славен" и вошёл в историю страны. Я была ребенком, но помню, как по утрам жильцы дома узнавали, из какой квартиры ночью забрали и увели… Папа при этом чудом уцелел – видимо, родился под счастливой звездой, "в рубашке". В это время его откомандировали на строящийся большой металлургический завод в городе Магнитогорске, на Южном Урале. Он уехал один, а зимой 1938 года мама с двумя малыми детьми переселялась "на край света". Тогда я впервые увидела Москву, а затем трое суток мы ехали до Магнитогорска. На Магнитке папа специализировался как работник железнодорожного внутризаводского транспорта, с этой целью обучался на различных курсах. Война застала его на курсах в Ленинграде, там он явился в военкомат, но был отправлен по месту жительства. В Магнитогорске я окончила 4 класса школы. Завод, дававший металл для обороны страны, был "трудовым фронтом", куда и был призван отец. Ему часто по многу суток не удавалось вырваться домой с завода. На Магнитке он получил первый орден – "Знак Почета". Папа, как руководитель железнодорожного транспорта, встречал и провожал все правительственные поезда (вагоны). В 1942 году, во время визита на завод начальства из Наркомата внутренних дел его сагитировали и приказом забрали в войска этого ведомства, присвоив ему звание старшего лейтенанта. Направили в Челябметаллургстрой, где он работал на стройке завода начальником железнодорожного транспорта, став регулярным военнослужащим внутренних войск. Как было и в начале развития Ангарска, нередко советские строительные объекты 40-х – 50-х годов создавались силами заключённых, а руководить производственными звеньями поручалось техническим специалистам НКВД (с 1946 г. – МВД)… Мы переехали в Челябинск. Там закончилась моя учёба в школе (женской – тогда обучение было раздельным), и я поступила в Челябинский пединститут, на факультет иностранных языков. |
Кстати, когда вся наша семья, вслед за отцом, переехала из Москвы в Ангарск, где я учился с 8-го класса школы, в том сибирском городке, в отличие от столицы, уже было совместное обучение мальчишек и девчонок. Это обстоятельство сразу вызвало мою симпатию и, несомненно, послужило крепкой и наполненной добрыми эмоциями дружбе нашего класса.
|
Когда завод в Челябинске был построен, папу направили на закрытую стройку атомной промышленности Челябинск-40 (ныне город Озерск Челябинской области). Мама была с ним, а я жила три года в областном центре одна под "дистанционным" надзором родителей.
Папа получил ещё два ордена: "Красной Звезды" и опять "Знак Почёта". После Челябинска-40 он полгода работал в Узбекистане. Однако тамошнюю жару переносил тяжело, и, чтобы вернуться к прохладному климату, согласился на переезд в Сибирь, на стройку в Ангарске. Мама поехала с ним, а я осталась доучиваться на втором курсе пединститута. Затем, в 1950-м году, перевелась в Иркутский пединститут иностранных языков и уехала к родителям. Брат в это время служил на флоте в северных краях. В Иркутском пединституте я стала единственным представителем совсем юного Ангарска. Окончив учебу, была направлена при распределении в этот город (там имелось только одно место – помогла "бумага" из Ангарского горкома партии). Так началась моя жизнь в Ангарске, а вскоре и работа в нашей школе №10. Папа несколько лет работал начальником железнодорожного транспорта стройки и являлся уже матёрым специалистом в этой сфере. Но руководству вдруг вздумалось вырвать его оттуда и бросить в совсем иную сферу строительства. Его назначили начальником строительно-монтажного управления, где ему, не имеющему высшего образования, пришлось руководить инженерно-техническими работниками и рабочими СМУ-4.
Эту часть моей судьбы ты уже знаешь из нашей предыдущей переписки. Просто кое-что ещё напомню вкратце и уточню.
4 февраля 1988 года внезапно и мгновенно скончался папа. Его похоронили с воинскими почестями. После потери отца я уже не имела сил устоять перед уговорами мужа и решилась покинуть российскую землю. В 1989 году, оформив обмен квартиры на кишинёвскую, мы переехали в Молдавию. С того же, 1989 года у мужа начала болеть нога. Он стал ходить в поликлинику, но попал к бездушным неучам. Ума и опыта у нас не хватило обратиться к другим, знающим врачам – и окончилось всё гангреной. В феврале 1990 года у него отняли правую ногу выше колена. Оперировали трижды. Приехал на двух ногах – стал инвалидом. А в 2011 году мы его потеряли. Вот так распорядилась судьба… Устала я от своего длинного письма. И ты, думаю, устал от чтения, но, полагаю, у тебя должно быть писательское терпение к изучению материала. На этом прервусь. Продолжу через день - другой. ___________ Дорогой Юра, эту часть своего послания я хочу полностью посвятить памяти наших дорогих родителей. Твоя одноклассница Гета писала тебе в письме о твоём папе: "Помню твоего отца, хоть видела его всего один раз. Это было, когда я пришла к нему как к директору Ангарского ремонтно-механического завода с просьбой… Он не отказал мне. Впечатление: волевой, мужественный, энергичный, железный…" Что может быть лучше этой оценки?! А вот оценка моего папы друзьями-сослуживцами в поздравительном адресе к его последнему юбилею. "Уважаемый Александр Яковлевич! Сердечно поздравляем Вас с 80-летием! От всей души желаем Вам крепкого здоровья, счастья, долгих лет жизни и всех земных благ! Более 50-ти лет Вы посвятили трудной, но благородной и нужной людям профессии строителя. Вы возглавляли большие коллективы и вправе гордиться тем, что много энергии, труда и сил вложили в строительство крупнейших объектов Урала, Сибири, Средней Азии и г. Димитровграда Ульяновской области. Ваше отношение к труду воплощает в себе характерные черты умелого руководителя. Вы гармонично сочетали практический производственный опыт с общественной работой, с воспитанием молодых специалистов производства. Родина высоко оценила Ваш труд, наградив Вас правительственными наградами…" Хочется отметить, что это приветствие созвучно другому, которое было посвящено папе на 24 года раньше, когда он вышел в отставку с воинской службы. Созвучно, потому что он не изменял себе никогда. Вот некоторые строки того, намного более давнего послания сотрудников. "Уважаемый Александр Яковлевич! Коллектив строительно-монтажного управления №4 г. Ангарска, которым Вы успешно руководили в течение восьми лет, с искренним уважением выражает Вам глубокую признательность за Ваше чуткое и внимательное отношение к коллективу. За эти годы нам с Вами приходилось решать самые различные производственные задачи, которые мы вместе смогли решить благодаря Вашему большому жизненному и производственному опыту. Для всех нас Вы всегда были и будете образцовым руководителем…" Наши с тобой, Юра, родители имели множество наград за свой труд: ордена, медали, знаки отличия, десятки почётных грамот разных уровней. Мы вправе гордиться ими и помнить их благородную, созидательную жизнь до конца наших дней. Уверена, что ты разделяешь моё мнение. Вечная им память! __________ И снова здравствуй, Юра! Вчера вечером закончила свою очередную "писанину", а утром я опять за столом, чтобы сделать заключительный аккорд всему написанному. Прости меня за то, что так много внимания уделила своему папе. Я давно имела желание поговорить с тобой о наших родителях, вот и выполнила его. Это было необходимо мне, и я не жалею, что пересмотрела многочисленные грамоты отца, его поздравления с круглыми датами жизни и прочее. Звучат в памяти строки "Реквиема" Роберта Рождественского в дикторском исполнении: "…через года – помните!.. Это нужно – не мёртвым! Это надо живым!" Быть может, и празднование Дня Победы подтолкнуло меня к этому монологу. И я рада, что поделилась с тобой, другом-ангарчанином, заветной памятью о папе. Здесь, в Молдавии, после моего ухода из жизни это никому не будет нужно, никому не будет интересно. И все бумаги, связанные с жизнью папы, скорее всего, будут выброшены в макулатуру, как и сотни русских книг моей библиотеки, которую копила всю жизнь, которой гордилась. Эта мысль постоянно причиняет мне боль… Попутно хочется спросить тебя, скучаешь ли ты о Родине, о родных местах, о том, что осталось в России, чему отдана большая часть жизни. Как часто об этом думаете Вы – ты и Таня и твои друзья в Америке? Я более двадцати лет живу вдали от России, правда, ближе к ней, чем ты. Первые годы после переезда я почти ежегодно (иногда с мужем) посещала родные края. А последние визиты были в 2000-м и 2009-м годах. Так давно! Лежать мне в здешней земле. Но тогда уже будет неважно где… А ещё хочу сообщить тебе, что недавно родственники по мужу устроили мне посещение его могилы, рядом с которой забронировано место и для меня. На этом месте стоит мой надгробный памятник. Мы вместе с его старшей дочерью заказали, по моему выбору, совместный памятник из светлого гранита на две могилы с двумя рельефными портретами. Я дала художнику фотографии нас сорокалетних, красивых, и он превосходно выполнил работу. Уже сегодня знаю, что будет надо мною… Моя душа спокойна – моё главное желание последних лет выполнено… Хотела ещё поговорить на тему одиночества, но оставлю её на продолжение нашей переписки. Я не страдаю от одиночества физического, даже люблю его, люблю оставаться одна на некоторое время. Меня угнетает одиночество душевное, умственное (надеюсь подробнее написать об этом в другой раз). Вот почему "длинное" общение с друзьями в письмах – отдушина для меня. Так что не удивляйся объёму моих писем. А ещё, чтобы слегка передать чувства одиноких людей, прилагаю последнее письмо от моей приятельницы – коллеги по школе (преподавателя немецкого языка). Там есть чьё-то немудрёное стихотворение. Точь-в-точь по этому стихотворению я отмечаю все праздники… Желала бы прочесть что-нибудь о твоей семье. Как здоровье Тани? А твоё? Газета, редактирование книг, постоянное собственное литературное творчество – это серьёзная нагрузка. Твои дела интересны, увлекательны, но пора бы и поберечь себя. Хоть летом возьми отпуск от всех дел. До свидания. Желаю всем доброго здоровья, семейного благополучия и радости жизни! Берегите себя. Обнимаю. Yours Л.А.М. |
Да, к письму Людмилы Александровны было приложено полученное ею письмо из России, от приятельницы, назвавшейся Валей. То послание наполнено светлой печалью 80-летней одинокой женщины. Но прежде чем показать фрагменты этого душевного письма, мне хочется коснуться двух других приложений, столь же душевных но очень оптимистичных. Думаю, моя милая учительница этими приложениями хотела донести до меня истинную диалектику своей большой души, где мотивы, навеваемые возрастом и одиночеством, гармонично уживаются с неугасимыми мотивами оптимизма и жизнелюбия, которые не могут покинуть человека, посвятившего жизнь добрым делам для многих-многих людей.
Одно из таких приложений – стихотворение, преподнесённое Людмиле Александровне друзьями к её 50-летию. В нём есть такие прекрасные строки:
Одно из таких приложений – стихотворение, преподнесённое Людмиле Александровне друзьями к её 50-летию. В нём есть такие прекрасные строки:
|
50 – золотая пора!
Это лето горячее В самом разгаре – Спелых ягод гора, Зрелых мыслей пора, Время лучших надежд И свершенья желаний! |
Ещё Людмила Александровна приложила к своему письму молдавскую газету Veteranul, которая хранит доброе отношение к подвигу многонационального советского народа в Великой Отечественной войне, к нынешней России. Вот что, в частности, написано в статье, посвященной 70-летию освобождения Молдовы от фашизма: «Люди, прошедшие тяготы войны, рисковавшие самым дорогим, что имеет человек, – своей жизнью, должны ощутить нашу благодарность за мир на земле и понять, что их подвиг будет сохранён в веках. Мы все – наследники Победы, и нам хранить память об отцах и дедах, сложивших головы на полях сражений и живущих сейчас рядом с нами… Ветеранам войны – внимание и заботу».
А теперь я открою письмо приятельницы и коллеги Людмилы Александровны. Вот несколько его трогающих сердце фрагментов.
"Здравствуй, Люда!
Надо же: нам уже под 80 или за 80, а мы всё ещё Люда, Валя, Рая! Не здорово ли?! Как молоды мы ещё! Браво!
Спасибо за письмо, как всегда, большое и интересное. Разве по скайпу поговоришь так? Нет, не люблю я это современное бездушное, скучное общение: мало эмоций, мало откровенности. Но сейчас время другое: писем писать не хотят, да и не умеют. А мы ещё держимся, но нас уже мало понимают. И мы уже ничто изменить не можем.
Я рада за твою ясность ума, за сохранившуюся память. Это, наверное, потому, что много работали мозгами, много читали, интеллект развивали, много писали, много думали.
Но вот в конце жизни остались, как и многие другие, одни. Грустно, но по-другому не бывает, мы не одновременно уходим из этого мира. Вот тебе злободневное стихотворение из одного журнала:
А теперь я открою письмо приятельницы и коллеги Людмилы Александровны. Вот несколько его трогающих сердце фрагментов.
"Здравствуй, Люда!
Надо же: нам уже под 80 или за 80, а мы всё ещё Люда, Валя, Рая! Не здорово ли?! Как молоды мы ещё! Браво!
Спасибо за письмо, как всегда, большое и интересное. Разве по скайпу поговоришь так? Нет, не люблю я это современное бездушное, скучное общение: мало эмоций, мало откровенности. Но сейчас время другое: писем писать не хотят, да и не умеют. А мы ещё держимся, но нас уже мало понимают. И мы уже ничто изменить не можем.
Я рада за твою ясность ума, за сохранившуюся память. Это, наверное, потому, что много работали мозгами, много читали, интеллект развивали, много писали, много думали.
Но вот в конце жизни остались, как и многие другие, одни. Грустно, но по-другому не бывает, мы не одновременно уходим из этого мира. Вот тебе злободневное стихотворение из одного журнала:
|
Три цветка в хрустальной вазе,
Торт, конфеты и вино – Женский день, весенний праздник! Пережить бы мне его… Одиночество привычно, Мы давно знакомы с ним. В жизни, в общем, всё отлично, Лишь бы не остыл Гольфстрим, Лишь бы в Землю астероид Не вонзился с высоты… Горевать совсем не стоит, Что дарю себе цветы. Заварю покрепче чаю, Торт разрежу на куски… Я сегодня отмечаю Праздник с привкусом тоски. |
Вот так встречают этот праздник многие пожилые женщины.
Наступил апрель – мы тоже стали ощущать весну. Хотя ещё много снегу, но верба зацветает. Я посеяла дома немного помидорных семян. Надеюсь вырастить любимые помидоры, а если не смогу, так раздам рассаду подругам. Но и подруги уже старые, с трудом занимаются огородами. И всё же не бросают свои участки – хоть свежим воздухом подышат под яблоней или грушей…
Пенсию с 1-го апреля нам повысили на 1,7%, а цены на продукты устремляются ввысь значительно энергичней. Трудно жить на одну пенсию. Но, увы, другой нет…"
Наступил апрель – мы тоже стали ощущать весну. Хотя ещё много снегу, но верба зацветает. Я посеяла дома немного помидорных семян. Надеюсь вырастить любимые помидоры, а если не смогу, так раздам рассаду подругам. Но и подруги уже старые, с трудом занимаются огородами. И всё же не бросают свои участки – хоть свежим воздухом подышат под яблоней или грушей…
Пенсию с 1-го апреля нам повысили на 1,7%, а цены на продукты устремляются ввысь значительно энергичней. Трудно жить на одну пенсию. Но, увы, другой нет…"
МОЁ ОТВЕТНОЕ ПИСЬМО
(июнь 2014 года)
(июнь 2014 года)
|
Дорогая Людмила Александровна!
Вот как бывает. В мои школьные годы мы с Вами, по-моему, не имели доверительных разговоров. Вы были очень хорошей, несомненно, талантливой учительницей (я, к примеру, без особого напряжения сдал на отлично английский язык, поступая в Московский нефтяной институт). При этом мы, школьники, запомнили Вас как милую, красивую молодую женщину. Затем многие годы между Вами и мною не было никакого общения. А теперь я получаю от Вас такие огромные искренние и душевные послания... Это то же волшебство нашего Ангарска, которое сотворило еще два явления: ни для моих родителей, ни для меня после Ангарска не возникало более близких друзей, чем те, которых мы обрели там. Мой любимый Булат Окуджава заявил: "Арбатство, растворенное в крови, неистребимо, как сама природа". Я бы то же самое сказал об "ангарстве" – и, уверен, это было бы истиной, в значительной мере раскрытием ангарского волшебства. Некоторое подобие того волшебства я сейчас ощущаю в той нью-йоркской среде, где нахожусь. Видимо, это связано с тождеством одной из фундаментальных предпосылок волшебства этих городов: люди, оторвавшись от своей предшествующей среды общения, с какой-то особенной надеждой, я бы сказал, с вожделением, ищут новых человеческих контактов, новых единомышленников, если хотите ЕДИНОЧУВСТВЕННИКОВ (как выразился один из моих друзей). Иногда такие люди проявляются почти незамедлительно (для меня это Володя Стручков, Саша Корбух, Толя Чипчеев, Гета Терещенко, Таня Тагильцева, Лена Подругина, Лида Потапова...), а иногда на то или иное время ещё остаются потенциальными друзьями (так у меня произошло с Надеждой Ивановной и, слава Богу, случилось с Вами). Пока жив, буду благодарить судьбу за друзей, подаренных Ангарском. И годы не гасят свет такой дружбы, потому что "ангарство, растворенное в крови, неистребимо, как сама природа". Наличие этих, вожделенных друзей поистине "дорогого стоит", как говорили в прошлом русские интеллигенты. Огромное спасибо за Ваше замечательное письмо и все волнующие приложения к нему! Это письмо я читал с карандашом в руках и делал в нём пометки, стараясь в полной мере осознать и прочувствовать его бескрайнее содержание. И теперь думаю и думаю, как поступить: то ли посвятить свой ответ комментариям (а это стало бы тоже огромным посланием), то ли среагировать своим письмом на Ваш мягкий упрек по поводу того, что я ничего конкретного не сообщил о Тане, о своем здоровье... Пожалуй, пойду вторым путем: оба сразу вряд ли осилю, а ответа на свой упрек Вы, думаю, ждете в обязательном порядке. Я только хочу подчеркнуть вот что. Нет в Вашем письме ни одного слова, которое я бы наспех пробежал и не прочувствовал. И нет там ни одного слова, к которому бы не присоединилась моя душа. Более того, у меня появилось предчувствие, что Ваш рассказ о своей семейной жизни, прежде всего о папе, я, если успею, использую в своем будущем повествовании о поколении наших отцов. К сожалению, ещё почти ничего не написал о нём, хотя всегда четко ощущаю: я по своему мировоззрению гораздо ближе к этому поколению, чем к тем, что следуют за моим, т.е. к более молодым. Первый импульс такого желания у меня возник, когда с возмущением прочел где-то, что, дескать, решающую роль в судьбе Ангарского комбината сыграл Ходорковский, ставший его хозяином в 90-е годы. Я ведь прекрасно знаю, как на самом деле создавался и мужал этот комбинат. Застал начальную стадию этой эпопеи в Ангарске, а о свершениях следующих лет мой отец много вспоминал при мне со своими ангарскими друзьями. К тому же у меня есть большая и честная книга о комбинате, которая называется "РОВЕСНИК ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ". Новый импульс желания написать о поколении наших отцов подарило мне Ваше последнее письмо. Продолжайте эту тему, пожалуйста, по мере сил... Ну, вот. А теперь – о себе и семье. Начну с несколько грустного сообщения, но прошу воспринимать это с улыбкой. В 2011 году меня тут полечили радиотерапией от рака простаты (к счастью его обнаружили на самой начальной стадии) и периодически наблюдают в изумительном госпитале (это поистине целая империя!) – Memorial Sloan-Kettering Cancer Center. От рака, несомненно, по объективным данным, вылечили. Но недавно вдруг заподозрили, что у меня что-то осложнилось в кишечнике, и назначили колоноскопию. Вчера утром я получил это "удовольствие". Мало того, что необходима довольно противная подготовка к этой процедуре, её, к тому же, делают здесь под общим наркозом. И вот, в ходе моего пребывания под таким наркозом ненадолго остановилось моё сердце, как мне сообщили после пробуждения. Поэтому меня быстро перевезли в кардиологическое отделение и там исследовали. К счастью, ничего страшного ни в кишечнике, ни в сердце не нашли и отпустили домой (отвез меня сын на своей машине). И вот на следующий день я в полном здравии пишу Вам это письмо. Видимо, просто ужасно переутомился – надо жить поспокойнее... Теперь – про Таню. У нас с ней всё началось с курортного романа в Гудауте летом 1958 года. В то же лето, чуть ранее, Дина Шрагер из бывшего 10-го "Б" (помните?) решила на последних студенческих каникулах отдохнуть в Сухуми. Проезжая из Ленинграда через Москву, она узнала, что и я поеду в те же края по "горящей" путевке, и обратилась ко мне со следующим дружеским предложением: давай поженимся до окончания институтов, если у нас не появится иных вариантов. Я, честно говоря, жениться не спешил, но идея Динки мне приглянулась – мы были друзьями, почти родными людьми и, наверное, прожили бы вместе долгую и счастливую жизнь. На всякий случай Дина оставила мне координаты своего сухумского дома отдыха. Но в Гудауте я неожиданно встретил Таню… и до Сухуми не доехал. После отдыха в Гудауте Таня уехала в свой Ленинград, я в Москву. Писал ей письма каждый день, она угнаться за мной не могла – отвечала реже. Иногда виделись – такие моменты можно найти в моей книге, которая у Вас есть. А в сентябре следующего, 1959 года поженились, и она уехала со мной в Казань, куда я попал по распределению как молодой специалист. Через три с половиной года в Москве я поступил в аспирантуру академического Института геологии и разработки горючих ископаемых, где меня затем оставили работать. Таня около года пожила одна в Казани, а незадолго до появления на свет Максима приехала ко мне. Через полгода после защиты кандидатской диссертации меня перевели в огромный отраслевой ВНИИ буровой техники, где я стал и доктором наук, и заслуженным изобретателем России, и почетным нефтяником. Таня в эти же времена преподавала конструирование одежды и технологию швейного производства. Жили дружно, хотя я около половины московского периода нашей жизни провел в командировках на нефтяные месторождения. Таня как-то привыкла к такой жизни (бывают же еще и моряки дальнего плавания, и обитатели полярных станций...), но не думаю, что эта жизнь приводила ее в восторг. Жили мы, жили, а в пенсионном возрасте, в самом конце 1999 года, переехали в Нью-Йорк, чтобы стареть возле любимого сына. Он ждал нас здесь около 9-ти лет (его привела сюда длительная служебная командировка, а остался он здесь, как говорится, по семейным обстоятельствам: женился, обрёл красавицу дочку; ныне работает в крупной американской компании). Хочется отметить вот что. Таня и ее семья в полной мере ощутили ужас ленинградской блокады – "от звонка до звонка". Таня была дважды ранена и еще сильно контужена – три года оставалась глухой. Её младшего брата после блокады пришлось лечить от дистрофии. Её мама надорвалась, убирая трупы с ленинградских улиц, точнее, повредила позвоночник – её лечили 10 лет. Танин папа воевал на ленинградском фронте, командовал подразделением фронтовой связи. Несколько раз его намеревались расстрелять как врага народа за порывы связи. Обошлось, но нервные нагрузки дали о себе знать: после войны его одолели инфаркты (случились три раза). В итоге его не стало. Таня во время блокады была ужасно ослаблена. Но после войны ей очень хотелось танцевать на сцене. Её приняли в детскую хореографическую школу при знаменитом училище им. Вагановой, и она ребёнком попадала на сцену Малого оперного театра. Но организм не выдержал нагрузок – у неё возник порок сердца. Это в какой-то мере ощущается всегда, а когда она рожала Максима, чуть не обернулось трагедией. Смогли спасти их обоих, но иметь новых детей ей не разрешили. Поэтому сын у нас один. Но замечательный. Несколько слов о нём. Мы с ним по-настоящему дружим всю жизнь. А когда он был еще дошкольником, а я окончил аспирантуру и знал английский язык весьма неплохо (по-моему, лучше, чем сейчас, когда являюсь старым хрычом), так вот, тогда, во второй половине 60-х годов, я захотел приобщить к английскому сына (видимо, потому что иное наставничество далось бы мне хуже). Читать и писать по-английски он начал раньше, чем по-русски, во время моих бесчисленных командировок добросовестно выполнял порученные мною домашние задания… Оказалось, что тот мой "выстрел" был "в десятку", хотя я совершенно не ожидал такого. У Максима вдруг проявился истинный талант в изучении иностранных языков. Когда он был во втором классе, мне стало ясно, что такой "преподаватель", как я, ему уже совершенно не нужен. Сегодня он великолепно владеет английским, неплохо говорит на испанском и может в некоторой мере использовать французский и даже чешский (последний нужен был ему по работе). Став инженером и в совершенстве владея английским языком, он был направлен в длительную служебную командировку в Америку, и началась его американская жизнь… Сейчас Максим рядом – и нам с Таней очень хорошо. Наши друзья отмечают, что он удивительно чуткий и заботливый сын. Ну, а мы сами знаем это лучше всех... Вот, кажется, и изложено основное. Конечно, можно рассказывать еще очень многое, но надо когда-то и остановиться. 18 июня уеду на семейную дачу в соседний штат, Пенсильванию, где буду по возможности осуществлять некоторые творческие литературные планы. Там – Аппалачские горы с их очаровательными пейзажами и чудесным воздухом. На даче пробуду ориентировочно до 20 сентября. Вот такую затеял себе "болдинскую осень"... Итак, прощаюсь. Еще раз большое спасибо за Ваше прекрасное письмо и все приложения к нему! Берегите себя, будьте здоровы долго-долго! С огромным уважением и признательностью Ваш Юра Цырин (из незабываемого 10-го "А") ПЯТОЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
(ноябрь 2014 г.) Здравствуй, дорогой Юрий Завельевич!
Прости за такой длительный интервал в нашей переписке. Лето пролетело стремглав, а затем и два осенних месяца. Всё лето мысленно общалась с тобой: писала, рассказывала, сочиняла… Перечитывала твои письма и всё остальное, тобою написанное, что есть у меня. А вот с ответным письмом не справилась и боюсь, что и теперь оно у меня плохо получится. Время потихоньку гасит мой дух и подводит к мысли, что завершается мой путь, подходит к финишу. Поубавились мои горизонты, интересы, стремления – это естественно диктуется возрастом и физическим состоянием. Так что, Юрочка, прости меня, если письмо окажется неинтересным, скучным, малосодержательным. А теперь вернусь к недавнему летнему прошлому. Нет слов, чтобы выразить ту радость, которую я испытала в июне месяце, получив твою последнюю бандероль, прежде всего, твоё письмо, в июне месяце. Большое спасибо! Я тут же выразила тебе благодарность по электронной почте, а с ответом, увы, задержалась. Очень рада, что у вас с Таней в Нью-Йорке всё благополучно складывается, ты удовлетворён своими занятиями, окружением, есть друзья-товарищи. Такое на новом месте, причем в немолодом возрасте, не всегда складывается. Ну, а что касается здоровья, оно всегда откликается на пережитое и со временем часто подводит. Ведь в молодые и даже зрелые годы мы его никогда не берегли, всецело и безмерно отдаваясь работе (как тогда говорилось, "выполняя задания партии и народа"). Думаю, что мы с тобой одного поля ягоды – и ты со мною согласишься. Но хоть сейчас, хотя уже довольно поздно, нужно бережнее относиться к здоровью. И, пожалуйста, не шути с сердцем. Моё сердце в последние месяцы стало неприятно проявлять себя: при ходьбе появляется одышка, по ночам – затруднённое дыхание. И самое неприятное – плохо сплю и временами без сна провожу всю ночь, а последствия этого трудны. Собираюсь к кардиологу и невропатологу, а пока, по предписанию семейного врача глотаю много лекарств. Вот так и живу сейчас. Это не удивительно: в январе мне будет 85. Так что надо благодарить родителей, судьбу и Бога за свое нынешнее здоровье. Вернусь к твоему письму. Хочу порассуждать об "ангарстве". Я разделяю твои размышления, но всё же, по-моему, ты упустил главное – фактор возраста. "Ангарство" – это твоя литературная гипербола. Этим термином ты добиваешься образности своих мыслей, как бы приравнивая ангарство к арбатству. Но арбатство – уникальное явление, произрастающее из уникальности, из ауры самого Арбата, с его историей, традициями, инфраструктурой, его коренным населением ("фауной", как выразился Окуджава). Ангарск же того, нашего времени был маленьким заурядным молодым сибирским городком, почти поселком. Таких немало появлялось и в Сибири, и во всей стране. Почему же он нам дорог и стал самым памятным на всю нашу жизнь? Ответ прост: он город нашей молодости! Ангарск с его лесными прелестями, чистой и прохладной рекой, довольно живописным рельефом ближайшей местности – город твоей юности, город моей молодости (я жила там с 20-ти до 34-х лет). И это главное, что записало его в наши сердца, в нашу память навсегда. Думаю, только с учётом этого обстоятельства твоя литературная гипербола "работает". В таком же ключе могут "работать" для разных людей "новоуренгойство", "нефтекамство" и так далее – всё, что наполнило жизнь конкретных молодых людей незабываемыми общением, делами, событиями. В твоё сердце и твою память записаны все события твоих ангарских лет, школьные друзья, товарищи, учителя как самое памятное, дорогое, неизгладимое. Да, арбатство – это неповторимое явление для всех, "ангарство" же так или иначе воспроизводится и воспроизводится в самых разных населенных пунктах, где человек взрослеет и обретает мироощущение, с которым не расстается в своей дальнейшей, всегда непростой жизни. И твоя гипербола вполне уместна, если об этом не забывать… Прекрасно, что друзья из ангарской юности остались у тебя на всю жизнь. Что удивительно, ты перечисляешь их – и передо мной всплывают (хоть и довольно смутно) их облики: Саши Корбуха, Володи Стручкова, Толи Чипчеева, Тани Тагильцевой, Лены Подругиной, Лиды Потаповой… Через 60 лет!!! Может быть, удивило тебя моё обращение по имени и отчеству. Объясню. Раньше я видела перед собой юношу из 10-го "А" – и писала только "Юра". А теперь я уже воспринимаю современного Юрия. Но, вспоминая твоих одноклассников, снова увидела юношу Юрия Цырина из 10-го "А" класса. Так и будешь являться мне в двух обликах. Со своей стороны хочу, чтобы ты видел меня учительницей твоего 10-го "А", а не сегодняшней, которая мне очень не нравится внешне. А теперь немного поразмышляю об истоках и стимулах нашего сегодняшнего доверительного общения через океан. В своём первом письме я объяснила, как нашла тебя и почему очень захотела написать тебе: чтобы выразить восхищение твоими лирическими очерками, с которыми познакомилась. Не очень была уверена, что моё письмо попадет к тебе. Поэтому была счастлива получить ответ в интернете, а затем твою бандероль с книгой. Она меня очаровала и позвала к дальнейшему общению. И оно оказалось интересным, содержательным. Очень рада, что тебя тоже кое-что заинтересовало в моих посланиях. Ты прав, Юра, что не имел или не запомнил внеурочных контактов с учительницей английского языка. В нашу школу №10 я пришла 22-х лет из стен учебного института. Диплом дал мне звание учителя, но я им еще не была. В институте нас учили предмету и другим наукам. А учительскому умению и мастерству мы, начинающие педагоги, учились в стенах нашей школы, на уроках, которые вели, в общении с учениками. Два года, когда я тебя учила, были первыми годами моего учительского становления, и я подчас напоминала маленького слепого котёнка. Хорошо, что мне удавалось находить дорогу к "теплу и свету" при существовавших тогда программах, учебниках и целях в обучении английскому языку. Мне успешно удавалось нести ученикам базовые знания для дальнейшего изучения языка в вузе или самостоятельно. Тем, кому этого хотелось, я обеспечила знание грамматики, умение читать и переводить сложные английские тексты и чуточку понимать устную речь, но, увы, не научила говорить на языке. Таковы тогда были требования для сдачи экзамена в вуз. И очень часто мои ученики на вступительном экзамене в институт получали оценку выше школьной. Таким учителем я была тогда, когда тебя учила, а настоящим, умелым стала по меньшей мере через десяток лет (а возможно, к концу своей педагогической деятельности). Но молодость учителя давала другие преимущества: ближе общаться и дружить с учащимися, глубже понимать и активнее поддерживать их. Видимо, это получалось у меня, и не случайно меня избрали секретарем учительско-ученической комсомольской организации. А там было очень много интересных дел в среде молодёжи. А у вас на уроках моим "коньком" было знакомить вас с произведениями английских и американских писателей, ибо литература всегда – и в школе, и в институте – была моим любимым предметом. Рассказывала я вам о мастерстве литературного перевода и пару раз, помнится, предлагала желающим сделать стихотворный перевод англоязычных стихов. Сожалею, что не сохранила этих ваших работ. Кроме когорты начинающих учителей, вас учили и зрелые педагоги, прежде всего, обожаемая тобой Надежда Ивановна. И, возвращаясь к понятию "ангарство", заявляю, что люди там главным образом замечательные, интересные, запоминающиеся, как местные, так и приезжие. Этим в большой мере памятен нам Ангарск. Так что мы с тобой объединены приятными воспоминаниями молодости и, думаю, очень близки по духу, по взглядам и интересам. Для меня наше общение – отдушина в моём душевном одиночестве. Я уже писала тебе, что от физического одиночества не страдаю, даже люблю его в умеренном объёме. Но для ума, для души требуется общение с себе подобными людьми. А в моём близком окружении их нет. Дома по вечерам и выходным бывает внучка мужа (не моя) Светлана, но она по воспитанию и по духу далека от моих идеалов и интересов и никогда не поймёт, чем я жила и живу сейчас. Ей 32 года, после окончания пединститута она работает в школе логопедом. Росла и воспитывалась в молдавском селе в основном родной бабушкой – первой женой моего мужа. Продолжает с ней общаться, а ухаживает за мной в силу житейских обстоятельств: живёт в моей квартире, и ей завещана эта жилплощадь. Друзей в Кишинёве не имею, есть трое – четверо знакомых для телефонного общения. Мои друзья – в России. С ними переписываюсь, увы, в целом нерегулярно и изредка общаюсь по телефону. Вот почему, Юра, мне очень интересно и важно общение с тобой… Хочу немного добавить о фактах, связанных с моим вторым замужеством, которое произошло через 21 год после первого шестилетнего неудачного брака. Напомню, что встретилась с Владимиром Гарабажиу в молдавском селе, когда гостила у своей знакомой Виорики. Он был её братом и перед встречей со мной расстался с женой. Я неожиданно для себя решилась на перемены… Кстати с самой Виорикой я познакомилась в поезде, когда ехала в Ригу. Там поселила её у своих знакомых, где остановилась и сама, а затем опекала её в этом милом городе (она приехала туда из молдавского села за покупками). Наши приятельские отношения оказались устойчивыми, поэтому я и стала её гостьей. Как уже сообщала тебе, сначала мы с Владимиром 4 года жили в Димитровграде, затем, по обмену квартир, переехали в Кишинёв, а в 2011 году его не стало. Двух своих дочерей, Нонну и Лилю, он давно выдал замуж со свадьбами по молдавским обычаям. У них свои семьи, и перед ними он не был в долгу, расставшись с женой. Его дочери не сразу приняли вторую жену папы, но смирились и относятся ко мне с уважением, проявляют заботу обо мне. Живут они с мужьями благополучно, Нонна – в Бельцах (второй город Молдовы), доктор наук, работает в педуниверситете, Лиля – на селе. Дочь Нонны – медик и давно работает в США. А дочь Лили Светлана, как ты уже знаешь, прописана в кишинёвской квартире вместе со мной и трудится в школе. В праздники и каникулы она уезжает к родителям… В общем, жизнь близких, можно сказать, кипит, я же много времени провожу дома одна… Правда время от времени езжу по городу – решаю свои медицинские проблемы. Вот недавно появились красивые зубы, но тут же утратила удовольствие в еде, а подчас не ощущаю даже вкус её. Сначала переживала, но успокоилась – куда денешься. Снова возвращаюсь к тебе. К перечитыванию твоих рассказов присоединила чтение О. Генри. Очень чувствовала его влияние на твоё творчество. Конечно, и А.П. Чехов был для тебя учителем и образцом. Да и Марк Твен близок тебе. Желаю тебе по мере сил и возможностей дерзать дальше, не останавливаться. Но сумей, пожалуйста, не перегружать себя. 30 ноября в Молдове состоятся выборы в парламент. Вовсю идет предвыборная гонка. Марк Твен зло и едко рисовал эту атмосферу: партийная грязь и сладкие обещания льются со всех сторон… Рада, что за несколько дней по частям сумела закончить это письмо. Передаю привет всем членам семьи, всем желаю здоровья, благополучия и процветания! С любовью и уважением Людмила Александровна |
К этому письму была приложена небольшая информационная листовка, пропагандирующая целесообразность вступления Молдовы в Таможенный союз, образованный Россией, Белоруссией и Казахстаном. В листовке можно увидеть, в частности, такие слова:
"Более 80% населения считает, что Молдова движется по неправильному пути. Сегодня Молдова стоит перед самым важным выбором – выбором партнёра развития.
Евроинтеграция, как и попытка "усидеть на двух стульях", уже принесла немало бед и довела страну до предела. Большинство народа выступает категорически против соглашения с Европой, за Таможенный союз.
Сближение с Россией и вступление в Таможенный союз – единственные гарантии сохранить страну и обеспечить её развитие".
Мне было ясно, что Людмила Александровна разделяет дух и букву этой листовки.
И я безоговорочно присоединился к своей учительнице. Ничто не могло бы заставить нас не испытывать добрых чувств к России и не быть солидарными с большинством населения Молдовы.
"Более 80% населения считает, что Молдова движется по неправильному пути. Сегодня Молдова стоит перед самым важным выбором – выбором партнёра развития.
Евроинтеграция, как и попытка "усидеть на двух стульях", уже принесла немало бед и довела страну до предела. Большинство народа выступает категорически против соглашения с Европой, за Таможенный союз.
Сближение с Россией и вступление в Таможенный союз – единственные гарантии сохранить страну и обеспечить её развитие".
Мне было ясно, что Людмила Александровна разделяет дух и букву этой листовки.
И я безоговорочно присоединился к своей учительнице. Ничто не могло бы заставить нас не испытывать добрых чувств к России и не быть солидарными с большинством населения Молдовы.
МОЁ ОТВЕТНОЕ ПИСЬМО
(декабрь 2014 года)
(декабрь 2014 года)
|
Дорогая Людмила Александровна!
У меня была такая альтернатива: дождаться (дай Бог!) более спокойного периода в своей жизни и написать Вам большое-пребольшое письмо, некую неторопливую дружескую исповедь, какую душа попросит. Но всяческие деловые нагрузки не убывают, а продолжают наваливаться на меня, и, когда будет просвет, не знаю. А приближается Новый год, и хочется, чтобы вы получили в канун этого нашего любимого праздника весточку от меня и некоторые скромнейшие сувениры, приложенные к ней, – думаю, это будет вам более приятно, чем ждать "журавля в небе". Тут не могу не позволить себе небольшое хвастовство (скорее грустное, чем радостное). Видимо, я всё-таки чему-то полезному научился в жизни, если сегодня, когда стремительно приближаюсь в 80-летию, деловой спрос на меня постоянно возрастает. Это чаще всего сферы редактирования книг, иногда соавторства, иногда замещения редактора нашей газеты (который много путешествует), иногда подготовки каких-то общественно значимых документов (по просьбам русскоязычных организаций) и прочее, и прочее... Я уж не говорю о довольно объемной текущей работе в газете. Вот такой я востребованный сегодня. Моя Таня по этому поводу кипит в праведном гневе, видя, как убывают мои силенки. Но пока терпит это безобразие... Итак, моё письмо будет короче, чем хотелось бы. Но, честное слово, переписка с Вами только прибавляет мне силы, так что ни в коем случае не относите её к информации предыдущего абзаца. Дай Бог продолжаться ей долго! Ваше замечательное письмо вызывает массу эмоций, и можно было бы посвятить весь свой ответ комментариям. Возможно, что-то близкое к этому и получится, ведь пишу спонтанно, мысли рождаются практически одновременно с набором текста. Регулярно возвращаюсь к приложенной к Вашему письму фотографии, где Вы – на могиле мужа, похороненного на кишинёвском кладбище. Эта фотография рождает тепло в сердце и, конечно, навевает печаль – вот куда мы уже пришли!.. Но "печаль моя светла", как писал поэт. Конечно, уход из жизни – это неизбежность, но мы с Вами еще живём – и это не может не радовать… Кстати, мы с Таней года три назад купили место на одном из очень доступных территориально нью-йоркских кладбищ. Чиновник, выдавая нам соответствующий документ, сказал: "Пусть мы не встретимся как можно дольше". Хотелось бы… С большим интересом прочёл вкладыши политического характера в Ваше письмо. Ну, что тут скажешь? Благополучия Молдове! И очень рад, что в ней не угасли пророссийские настроения! Хочу, чтобы Вы знали: я здесь остаюсь верным патриотом России. Америку как страну, как общество искренне и глубоко уважаю, но Россия никогда не перестанет быть родной и любимой – говорю об этом на каждом перекрестке. А в одном из стихотворений написал:
Я понимаю Вашу грусть по поводу того, что мы приближаемся к финишу. Но не лелейте это "минорное состояние", пожалуйста. Сегодня мы с Вами – в едином поколении. Со своими друзьями Вашего возраста (который сегодня практически не отличается от моего – ну, поотстал чуть-чуть, велика ли беда?), – так вот с такими друзьями я – на "ты". Радуемся, что мы вместе, что "еще живем, хотим застолий и не ведем болезням счет", как я написал однажды. Старость не входит в тематику наших разговоров…
Однажды был с коллегой в командировке в приятном городе Оклахома-Сити. Нас поселили в очень экзотичной гостинице на окраине города. Когда-то президент Джексон выселил на оклахомскую землю индейцев, проживавших на восточном побережье Америки. Сегодня в штате Оклахома живет 8 крупных индейских общин, и население штата демонстрировало нам глубокое уважение к этому народу. А интерьер нашей гостиницы изумительно отражал индейскую жизнь – никакого музея не надо. Но не об этом я хочу сказать. Вышли мы из гостиницы и увидели вдали небоскребы. Ясно, что это центр города (downtown). И решили добрести туда пешком, поскольку погода была чудесная. Брели-брели целый час и с грустью осознали, что небоскребы остаются почти так же далеко от нас (подобный коварный обман зрения легко иметь и в Нью-Йорке). В общем, вернулись и занялись делами... Так пусть и наше приближение к финишу будет подобным!!! Теперь два слова о лекарствах, которыми Вы увлеклись. Да, нервы у нас уже далеко не в лучшем состоянии, и нередко, вместо сна, к нам приходят размышления на долгие часы. Увы, я ничего не понимаю в медицине и вообще недолюбливаю её, но вот что хочу сообщить. Мне иногда здорово помогают 2 таблеточки обычной валерьянки за 30 минут до сна. Не забыли ли Вы об этом старом советском средстве? Попробуйте, пожалуйста... Бывает, я заменяю валерьянку рюмкой-двумя коньяка (обожаю и молдавский). Весьма эффективное мероприятие, но не рискую его рекомендовать. Вот если бы мы сидели вдвоем за тихой беседой... Да, Вы правы: Ангарск бесценен для нас как город нашей молодости. Но всё же, по-моему, в нем тогда было и еще одно волшебное для нас свойство. Приехав туда, мы оторвались от привычных и дорогих нам корней. И вполне естественно искали им какую-то достойную замену. Так что мы всей душой стремились к становлению нашей школьной дружбы, стремились друг к другу. Это состояние наших душ я назвал "ангарским синдромом".
|
|
Сейчас читаю и пишу по-английски совсем неплохо. Забавно вспомнить, что, когда учился в одном из нью-йоркских колледжей (моей целью было усовершенствовать свой английский и профессионально пользоваться компьютером) моя однокашница, коренная жительница Нью-Йорка, для которой английский был родным языком, списывала у меня сочинения, затем немного их изменяла и сдавала преподавателю как свои. А та либо не замечала её проделок, либо делала вид, что не замечает. Да, читаю и пишу по-английски неплохо, а вот слышать беглую речь американцев – моя нерешаемая проблема. Могу вести только "функциональные" разговоры. Это – издержки и возраста, и системы изучения языков в СССР. А Вам лично – повторяю – я вечно признателен!
Вспоминаю и то, как, по Вашему заданию, мы пытались делать литературные переводы стихотворений с английского языка. Тогда меня безоговорочно победила Гета. Всё же она была удивительно талантлива. Сейчас я потихоньку готовлю к публикации сборник ее стихов (работая с черновыми рукописями, хранящимися у меня после её смерти). Что касается проблемы взаимоотношений между поколениями, тут могу только порадоваться: как Вы уже знаете, наши взаимоотношения с сыном являются крепкой дружбой и глубоким взаимопониманием. Так, к счастью, получилось с давних времен (в нынешнем году ему "стукнуло" пятьдесят). В самом начале нового века я написал:
Вот так нам повезло. Если бы не сын, нас тут не было...
Как точно Вы угадали мои литературные пристрастия! Том чудесных новелл О. Генри всегда – на тумбочке возле моей кровати, иногда я засыпаю от усталости, и эта раскрытая книга остается рядом со мной. Конечно, не расстаюсь и с А.П.Чеховым. Ну, а Марк Твен – для нас практически русский писатель, настолько он родной. Хочу добавить еще одно. Для меня важно и общение с А.П. Гайдаром для поддержания сил. Мне необходимо время от времени прикоснуться к сдержанной романтичности его души. Его рассказ "Голубая чашка" для меня – истинный университет блистательного литературного мастерства. Помнится, Маршак писал приблизительно так. Этот рассказ является как бы чистым озером, и дети самозабвенно плавают по его зеркальной глади, а взрослые зачарованно погружаются в его манящую глубину... И еще немного о разном. Летом я отдохнул неважно. Во-первых, погода была холодная и дождливая, во-вторых, во время своей "болдинской осени" активно поработал: написал повесть-эссе "Боюсь не смерти я...". Сокращенная версия этого сочинения опубликована в моей родной газете. Прилагаю газетные вырезки. К моему приятному удивлению, повесть тепло принята читателями, хотя это совсем непривычное и совсем непростое для их восприятия произведение. В нем сочетаются дневниковые записи юного Цырина с комментариями уже очень немолодого и, пожалуй, несколько умудренного жизненным опытом того же Цырина. (Надеясь в молодости стать когда-то писателем, я, естественно, увлекался дневниками.) Если Вам будет скучно всё это читать, не мучайте себя, пожалуйста. Еще я приложил к этому письму диск с полным собранием песен, сочиненных нами с народным артистом Туркменистана Беном Исаковым (увы, пока их всего семь), а также брошюру с шекспировским «Королем Лиром» на английском языке (купил её и ряд подобных три года назад в Петербурге). Дай бог, чтобы мои скромные сувениры чуточку дополнительно украсили Вам новогодний праздник. Сегодня, к счастью, мы в семье все, включая любимого кота, здоровы. Жизнь продолжается... Милая Людмила Александровна! От всей души желаю Вам здоровья и еще многих лет жизни! С глубоким уважением и вечной признательностью, Ваш Юра Цырин из 10-го "А" ШЕСТОЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
(апрель 2015 г.) Дорогой Юра!
Давно пора написать тебе, но я не спешила, копила силы, мысли, настроение. За это время обстоятельно ответила на несколько других полученных писем. Теперь начинаю письмо тебе. Оно не станет лёгким делом, так как хочется высказать многое. Сумею ли? Буду стараться. Начну с благодарностей. Спасибо за бандероль! Получила этот твой подарок точно к Новому году – 30 декабря. Он очень порадовал меня: всё присланное интересно. Сразу же приступила к чтению твоей новой повести-эссе и "проглотила" её в первые два дня. Почувствовала, как увлеченно ты писал её, вновь переживая события и чувства лет своей молодости. А мне, как живому свидетелю многого из написанного, приятно было читать эту повесть, словно листая странички своей биографии тех же лет. Правда, я увидела в ней немало фрагментов тех повестей и очерков, которые вошли ранее в твой сборник "И верится, что знали мы, как жить…" Значит, ты решил, что эти повторы уместны для наиболее цельного восприятия повести-эссе читателями, особенно теми, кто незнаком с предшествующим сборником. Мне повторы не помешали, я была увлечённым читателем твоей новой повести. Считаю, что очень ценны в ней комментарии автора, уже умудренного жизненным опытом. Интересен и загадочен заголовок повести, заставляет задуматься и поразмышлять. Но очень скоро читатель получает ответ в эпиграфе к повести – четверостишии Василия Фёдорова, которого я люблю и часто читаю. Таковы мои первые впечатления… Буду рада, если успею познакомиться с твоими следующими работами. Но не переусердствуй в своей трудовой занятости. Приятно, что ты так востребован, что в твоей помощи систематически нуждаются люди. Но не забывай о возрасте, о здоровье, о силах. Это мой дружеский совет. Теперь позволь поведать о своём юбилее. Юрочка, сердечно благодарю тебя за дивное поздравление! Это незабываемый подарок. А твои давние стихи – стихи 17-летнего юноши – уже обещали будущего поэта. Так и случилось. |
Вот какое поздравление я послал Людмиле Александровне:
|
"МИЛАЯ ЛЮДМИЛА АЛЕКСАНДРОВНА!
Сердечно поздравляю Вас с юбилеем! Пью (на самом деле!) за ваше здоровье и благополучие, за то, чтобы Ваша дальнейшая жизнь была долгой, приносила Вам побольше радостей и как можно реже Вас огорчала! "Миг юбилея – наш костер, чтоб греться" – так написал я в одном из стихотворений, и сейчас всей душой – с Вами. Пусть я очень далеко, но Ваш юбилей греет и меня, навевает приятные воспоминания и самые добрые чувства. Думал я, думал, каким скромным (увы, на большее не способен) сувениром мог бы согреть в этот праздничный день Вас, и пришла мне в голову такая мысль: подарю-ка Вам свое стихотворение, которое написал более 60-ти лет назад, когда Вы учили наш 10-й "А" английскому языку, отдавая нам свое сердце. Это праздничное стихотворение – о любви к нашему Ангарску, а она, по-моему, и соединила на многие годы наши души, сделала нас навсегда близкими людьми. Этого стихотворения Вы не найдете нигде, оно хранилось только в моем юношеском альбоме. И сегодня я посвящаю его Вашему юбилею! ЕЩЕ РАЗ ПОЗДРАВЛЯЮ!!! |
|
|
АНГАРСКУ ПРАЗДНИЧНОМУ
Игривое солнце смеется На окнах ангарских домов, И песня веселая льется Про счастье, про жизнь и любовь. Пусть каждый сейчас веселится, Пусть радость бушует сильней, Влюбленный пускай объяснится, А грустный пусть станет бодрей. Твой возраст на пальцах мы сложим, Но ты, словно в сказке, растешь. И в праздничный вечер погожий Красиво огнями цветешь... И коль нам придется проститься, Мы ввек не забудем тебя, Мы будем тобою гордиться, И помня тебя, и любя! Обнимаю и целую. Ваш Юра Цырин»
|
|
Твоё поздравление прочитала вечером 23 января. А с утра 24 января начались звонки. Получила более 20-ти поздравлений, 11 из них из других городов России, Молдовы, даже Италии. От бывшего замечательного директора нашей Ангарской школы Тамары Михайловны Носоченко получила книгу "Дом на Московской, знакомый с детства" в её редакции. Это история, документы, воспоминания, очерки, фотографии – и всё связано с воспитанием школьников в нашем Ангарске. Две дочери мужа прислали междугородными автобусами угощения и подарки. Так что без моего участия мне устроили праздничное застолье. Правда, была только одна гостья, которая пришла поздравить меня от Совета ветеранов, где я активно трудилась более 10-ти лет…
85 лет – это не радость, это дата моего заката, так я её рассматриваю. Правда, далеко не многие достигают 85-ти лет, а вот мне посчастливилось. Благодарю своих родителей (главных "виновников"), Бога и судьбу! Закат пришёл, а жизнь ещё продолжается. Что ж, буду радоваться ей, солнцу и луне, свету и тьме и всему окружающему. Молю судьбу и Всевышнего, чтобы я оставалась на ногах и в здравом уме до последнего вздоха… Чуть-чуть о том, чем я занято моё время. У меня, старой пенсионерки, его много, но, как ни странно, не хватает для удовлетворения всех желаний. Помеха любимому чтению книг – телевизор, около которого провожу много времени. К сожалению, часто захватывают сериалы, хотя не все они достаточно хороши. Постоянно смотрю политические программы. Очень тревожат атмосфера и события в мире. Не могу без боли видеть братоубийственную войну на Украине. Ужасны события в Донбассе, на моей родине: смерти, страдания народа, разрушения… Кровь вскипает от гнева в адрес тех, кто повинен в этом. Увы, на страшное время пришлась наша старость. Юра, спасибо тебе, что в своём письме ты ответил на два заданных мною вопроса. Первый вопрос был о твоём отношении к России. Меня это очень интересовало. Второй – твоё владение английским языком. Твои ответы меня порадовали. Хочется чуточку прокомментировать твой ответ на второй вопрос. Приятно, что с чтением и письмом ты в ладах. А беглую речь сложно понимать в чужом языке. Подчас и в родном. Сегодня, при моём плохом слухе, я не всегда понимаю русскую речь, особенно в телепередачах, в фильмах. Речь нечёткая, быстрая. А в Нью-Йорке своя особенность: много акцентов англоязычной речи: китайский, индийский, арабский... И это естественно – ведь верно определил твой нынешний мегаполис Евгений Евтушенко: Нью-Йорк – человечество, спрессованное в город. К тому же, полагаю, многим иммигрантам близка именно классическая, лондонская речь, которой их учили на родине, в том числе и в России. Но в Америке-то несколько иной язык – American English… Теперь продолжу о себе. Всю жизнь до 60-ти лет я много путешествовала. Очень любила познавать мир. Любила ездить к Чёрному морю и на Рижское взморье. Страстно полюбила море, но теперь, увы, его не вижу. В СССР посетила десятки городов и мемориальных мест. В Европе познакомилась с Румынией, Польшей (три года жила в ней), Болгарией (три визита), Венгрией (две поездки), Югославией, Чехословакией (две поездки) и Австрией. Всюду не разлучалась с фотоаппаратом. Последние мои визиты в Россию (Москву, Подмосковье и Димитровград), как ты уже знаешь, были в 2000 и 2008 годах. И с тех пор я не выезжала за пределы Молдовы. А за последние годы мой мир сузился практически до стен квартиры. Из дома выхожу редко, а отдаляюсь от дома ещё намного реже. Но страсть к познанию мира осталась. Теперь мне помогают телевидение и чтение. В частности, по книгам вновь посетила Тарханы, Болдино, Орёл – родину моих родителей, Магнитогорск, где мой папа работал с 1938-го по 1943-й год и я провела детские годы. Буду продолжать путешествия, листая книги. У меня есть прекрасные издания, посвящённые Москве, Ленинграду, Киеву, Риге, Таллину, курортным местам, множество фотонаборов. Есть книги, посвященные Праге, Лондону, а также твоему Нью-Йорку, другим городам и штатам США. Значит, могу путешествовать, не выходя из дома! Ну, и совсем о другом. Хочется рассказать тебе о загадочных, курьёзных фактах своей жизни. Случилось так, что число 24 в моей жизни оказалось особым, значимым. Странно, непонятно, но это реальность. Я родилась 24 января, мой первый муж, Вадим, родился 24 мая, а второй, Владимир, – 24 марта. Более 10-ти близких мне людей родились или умерли 24 числа разных месяцев. Многие значимые документы (паспорта, развод и другие) тоже обозначены числом 24. Из Димитровграда в Молдову на постоянное местожительство мы выехали на машине 24 июня 1989 года. Не сразу я обратила внимание на значимость этого числа, но жизнь заставила. Ещё в Ангарске со мной стали случаться неприятные события именно 24 числа. После этого я стала побаиваться его в каждом месяце, иногда оно оправдывало свою негативность. И этот факт запал мне в душу. В сегодняшней жизни это число перестало меня пугать, но значимым я считаю его по сей день. Любопытно? Что бы это значило? Может быть, где-то в моей карме прописано? А возможно, у каждого человека есть своё заветное число? Ведь далеко не всё в жизни, в мире, в науке познано. Загадок непочатый край… |
Я не научился быть суеверным, но и не желаю отвергать некоторые удивительные взаимосвязи в нашей жизни только из-за того, что мы сегодня не можем дать им логического объяснения. Да и вообще, разве человечество нашло объяснение уже всему в этом мире, тем более бесспорное? А поэтому, став в последнее время одним из самых близких людей Людмиле Александровне, хочу добавить в её "копилку" еще один факт: мой брак с Татьяной, с которой мы прожили уже более 56 лет, был зарегистрирован 24 сентября 1959 года…
|
Хочу ещё кое-что дописать, хотя чувствую, что уже утомила тебя. Прости, пожалуйста.
Посылаю тебе ксерокопии двух газетных вырезок. Храню эти вырезки давно. Подробно пояснять их не буду: достаточно ознакомиться с их текстами. Но всё-таки некоторый комментарий, считаю, требуется. Работая в Димитровграде над созданием музея Георгия Димитрова, я познакомилась с очень интересными людьми в Москве, Самаре и других городах России и Болгарии. С кем-то встречалась, а с другими постоянно переписывалась. И хочется познакомить тебя с "кусочком" этой моей жизни. Взгляд в наше созидательное прошлое придаёт сил для сегодняшней жизни, разве не так? Одним из тех замечательных людей был Яков Ефимович Берлин. О нём узнаешь из статьи "Двое", опубликованной в газете "Известия" в 1976 году, и нескольких его кратких писем, которые прилагаю. Этот удивительный человек прислал для нашего музея несколько многокилограммовых посылок с ценными материалами. У меня хранятся десятки его писем (и больших, и малых). После знакомства с ним навещала его при каждом приезде в Москву. В 1974 году привозила к нему и группу своих школьников. О кончине Якова Ефимовича сообщила мне его дочь… Знакомлю тебя с этим человеком как с одним из наших современников. Знаю, нам всегда интересно узнавать о них новое. А ещё посылаю тебе второе письмо своей коллеги из Димитровграда Валентины Павловны Мосиенко. Мы работали в одной школе, вместе занимались интернациональным воспитанием детей, в 1982 году ездили с учащимися в Болгарию, постоянно общались, дружили семьями. И сейчас переписываемся с ней. Почему я пересылаю тебе это письмо? Она пишет, что пора подводить итоги и кратко это делает. Мне понравились её размышления, вот и хочу сообщить их тебе. В её жизни было много интересных людей. И много горьких ударов. Ей пришлось похоронить более десятка близких людей: родителей, мужа, дочь (в возрасте около 30 лет), второго мужа… Жизнь бьёт, треплет, но продолжается. Она по натуре оптимист, старается держаться, воспитывая двух внуков… Вот тебе ещё один наш современник. Мы можем гордиться своим поколением россиян! Передаю привет всем членам твоей семьи, включая кота Рики. Всех поздравляю с началом весны, Таню и внучку с праздником 8 Марта, а тебя с приближением 78-летия! Целую. С любовью и уважением, Людмила Александровна |
Это письмо Людмилы Александровны, пожалуй, как никакое другое, было богато приложениями. Думаю, что не коснуться их – значит, просто обделить читателей некоторыми сведениями об интересных, волнующих и вдохновляющих штрихах жизни россиян в прошлом веке. Нравственная эстафета замечательных представителей того времени, их жизненные ориентиры сегодня являются поддержкой для каждого, в чьем сердце живут добрые ожидания и стремления относительно грядущей судьбы России. Благо страны создается её людьми, и горе ей, если народ утеряет свои высокие нравственные традиции…
Среди приложений есть ксерокопия двух страниц книги "Дом на Московской, знакомый с детства", присланной из нашего Ангарска. На этой копии – такая сопроводительная надпись Людмилы Александровны: "Для напоминания тебе об Ангарске, о ваших походах в пойму реки Китой, о забытой пионерии. Вспомни времена юности!"
А в самой копии я с ностальгическим неравнодушием читал:
"…вспоминаю историю создания Дома пионеров в Ангарске. Так и напрашивается табличка: "Здесь в 1954 г. был открыт Дом пионеров". (К 60-летию Дворца пионеров и школьников – ныне Дома творчества детей и молодёжи – это надо сделать. Обязательно!)
…Дом пионеров, позднее Дворец пионеров и школьников, стал центром работы в городе по внешкольному воспитанию детей и подростков. Центром организационно-методической, массовой, культурно-просветительской, военно-патриотической, политико-воспитательной, туристско-краеведческой, спортивно-технической работы в городе и даже в области.
…Дворцу давали серьёзные поручения в проведении больших по значимости, массовых дел не только областного значения, но и союзного. Таких, как Всесоюзный слёт юных геологов, проведённый в 80-е годы прошлого столетия… близ реки Ангары. Он имел огромный успех и замечательные отзывы участников".
В 1984 году болгарская газета "Софийские новости", издававшаяся на русском, немецком, английском и французском языках, опубликовала статью Людмилы Александровны "Десять лет плодотворной дружбы". Одним из приложений к письму была ксерокопия вырезки из этой газеты с упомянутой публикацией. В редакционном вступлении к статье указано, что Людмила Александровна Мудэль в городе Димитровграде Ульяновской области с 1972 года принимала участие в создании школьного музея Г. Димитрова, а с момента открытия музея (1975 г.) является его руководителем. В своей статье Людмила Александовна, в частности, писала:
"Одним из основных направлений в воспитании учащихся средней школы №5 имени Г. Димитрова является интернациональное воспитание.
Крепкие узы дружбы связывают наших школьников с детьми Народной Республики Болгарии… Ежегодное празднование 9 сентября – Дня свободы Болгарии – стало традицией в нашей школе.
…Наши болгарские друзья помогли нам в сборе материалов для музея. Мы получили много посылок из Болгарии. В ответ посылали друзьям свои подарки.
…Музей Г. Димитрова с первых дней его работы стал пользоваться популярностью не только в городе, в Ульяновской области, но и за её пределами.
…Музей знакомит посетителей с 1300-летней историей Болгарии, её богатейшими памятниками, с жизнью и деятельностью великого сына болгарского народа Георгия Димитрова, с сегодняшней Болгарией и её достижениями за 40 лет социалистического развития.
Школьный музей способствует расширению и укреплению советско-болгарской дружбы, скреплённой пролитой кровью русских и болгарских воинов за свободу Болгарии".
Как Вы помните, уважаемый читатель, в письме Людмилы Александровны упомянут Яков Ефимович Берлин. Она назвала его замечательным человеком и сообщила, что он очень помог созданию музея Г. Димитрова в её школе. Но из приложений к письму я узнал, что это была лишь малая часть бесчисленных добрых дел Якова Ефимовича.
К её письму приложена, в частности, копия посвященной ему статьи "Двое" из газеты "Известия", опубликованной в 1976 году, когда Якову Ефимовичу было уже под восемьдесят.
В статье сообщалось, что мир для него уже стал ограничен лишь простором за окнами московской квартиры – он болеет.
"Голова у него лобастая, глаза цепкие, движения быстрые, а затворничество явно не по нему. У Берлина физкультурное образование, по диплому он тренер, по призванию – вожатый. Ребята, которых он вывел в жизнь, повзрослев и даже постарев, продолжают к нему тянуться.
В его доме всегда многолюдно: приходят пионеры двадцатых годов, из тридцатых, нынешние тоже. Гостям он и его жена Антонина Васильевна рады, чай у Берлиных всегда горячий и по-московски душистый".
…Это именно он когда-то обучал ходить на лыжах легендарного лётчика Алексея Петровича Маресьева, у которого из-за гангрены ампутировали обе ноги в области голени и который после этого смог вернуться в строй.
(Кстати, я храню драгоценную реликвию – посвященную ему книгу "Повесть о настоящем человеке", на которой он расписался по моей просьбе. Алексей Петрович посетил нашу московскую школу, когда я учился в шестом классе, и меня поразила его безупречная – лёгкая, чуть пружинистая – походка, какая бывает у людей спортивного склада.)
Но лыжными прогулками дело для Якова Ефимовича не закончилось. Вот что написано в статье: "Но одно дело лыжи, другое дело – коньки. И когда с санаторного катка дежурная, всхлипывая, позвонила, что неслух Маресьев, вопреки всем запретам, надевает на протезы коньки, он побежал к стадиону через сугробы и завалы, напрямик. Он бежал, представляя, как этот упрямец с ходу падает на спину и расшибается…
Маресьев дошнуровывал второй ботинок и, глядя на запыхавшегося Берлина, спокойно сообщил: "Яша, не кусай меня глазами, я всё равно покачу". "Покатишь, - внезапно решил Яков Ефимович, - но со мной". Он катался с ним рука об руку и в этот день, и в другой, и в третий, пока не убедился: и коньки подчинились этому удивительному человеку".
А вскоре после войны судьба свела Якова Ефимовича с мальчишкой, который до крайнего предела был ограблен войной: она забрала ногу и обе руки. Но этот упорный мальчишка на протезе играл в футбол, а карандашиком, зажатым в зубах, научился чётко писать.
Яков Ефимович стал наставником по жизни для этого мальчишки, Юрки Фокина. И Юрий вырос в прекрасного художника, работами которого восхищался великий скульптор Сергей Конёнков.
Статья (автор В. Летов)заканчивается так:
"Недавно в больнице Яков Ефимович получил письмо из Калинина, вчитался в него и стал рукой нащупывать стул.
- Вам плохо? – метнулась к нему медсестра.
- Хорошо, бог ты мой, как хорошо…
В письме Юрий Фокин сообщал, что ему вручили орден Ленина.
- Вот так, - устало сказал Яков Ефимович и встал со стула. Когда он встает, суставы скрипят, и он выпрямляет себя руками: надо держаться, в любой ситуации держаться, на то ты и человек".
Невозможно без волнения и признательности читать несколько писем Якова Ефимовича Берлина в Димитровград, вложенные в бандероль Людмилы Александровны. Он лично знал трех героев Болгарии: Георгия Димитрова, Васила Танева и Благоя Попова. Был корреспондентом "Пионерской правды" и "Комсомольской правды" и подготовил в Артеке материал о том, как туда приехали Васил Танев и Благой Попов и им торжественно присвоили звание "Почётный пионер-артековец".
С 20-х годов прошлого века ему довелось воспитывать детей в интернациональном детском доме – "1-м пионер-доме Красной Пресни". Там воспитывались дети революционеров разных стран и советские сироты, бывшие беспризорники и безнадзорные. Среди них были и болгарские дети, дети казнённых руководителей Сентябрьского восстания 1923 года в Болгарии, в том числе Лиля Карастоянова. Она росла в тюрьме, в шесть лет видела, как расстреляли её отца, а в семь лет ей пришлось принимать родившегося в тюрьме братика. Той ночью она услышала стоны мамы, бросилась к тюремной двери, кричала, просила о помощи, билась кулачками о дверь. Но помощь так и не пришла… Лиля всю жизнь заменяла для брата маму. Погибла в 1943 году в Гомельской области, в бою с немецко-фашистскими захватчиками…
Один из воспитанников Якова Ефимовича, Борис Евгеньевич Ширвинд, стал членом Академии педагогических наук. "Я был счастлив работать под его руководством в интернате", - пишет Я.Е. Берлин.
В другом его письме читаю: "Милая Людмила Александровна! Получил Ваше восторженное письмо. Вы уж меня не перехваливайте, а то так можно испортиться. Рад, конечно, что всё, посланное мною, пришлось по душе. Для меня это больше всякой награды".
Эти строки наглядно подтвердили моё убеждение, что благородство и скромность обычно неразрывны…
А в последнем из переданных мне писем Якова Ефимовича написано:
"Милая Людочка! Не писал, было плоховато, да и сейчас начал писать – и опять прихватило. Решил себя пересилить, всё-таки дописать…
В 1981 году исполняется 60 лет с того славного времени, когда немецкие и болгарские дети пришли на помощь нам и помогли многим тысячам голодающих ребят остаться живыми. А с 1923 года наши, советские ребята достойно ответили добром на добро и собранными средствами помогли спасению многих тысяч голодающих, оставшихся сиротами детей в Германии и Болгарии. Одним из ярких примеров была организация детских домов и пунктов питания в этих странах… Нужно обязательно отметить эти события в отрядах карастояновцев".
Думается мне вот о чём. Ныне есть россияне, которые любят с прокурорским азартом копаться в жизни нашей Родины советского периода. А часто ли вы, уважаемый читатель, находите в совершённых ими "раскопках", подобные упомянутым выше светлые эпизоды народной жизни, которые должны навсегда остаться для нас и последующих поколений нравственными корнями поведения? Увы, нет.
И вспоминается крыловская свинья, которая копалась под вековым дубом:
Среди приложений есть ксерокопия двух страниц книги "Дом на Московской, знакомый с детства", присланной из нашего Ангарска. На этой копии – такая сопроводительная надпись Людмилы Александровны: "Для напоминания тебе об Ангарске, о ваших походах в пойму реки Китой, о забытой пионерии. Вспомни времена юности!"
А в самой копии я с ностальгическим неравнодушием читал:
"…вспоминаю историю создания Дома пионеров в Ангарске. Так и напрашивается табличка: "Здесь в 1954 г. был открыт Дом пионеров". (К 60-летию Дворца пионеров и школьников – ныне Дома творчества детей и молодёжи – это надо сделать. Обязательно!)
…Дом пионеров, позднее Дворец пионеров и школьников, стал центром работы в городе по внешкольному воспитанию детей и подростков. Центром организационно-методической, массовой, культурно-просветительской, военно-патриотической, политико-воспитательной, туристско-краеведческой, спортивно-технической работы в городе и даже в области.
…Дворцу давали серьёзные поручения в проведении больших по значимости, массовых дел не только областного значения, но и союзного. Таких, как Всесоюзный слёт юных геологов, проведённый в 80-е годы прошлого столетия… близ реки Ангары. Он имел огромный успех и замечательные отзывы участников".
В 1984 году болгарская газета "Софийские новости", издававшаяся на русском, немецком, английском и французском языках, опубликовала статью Людмилы Александровны "Десять лет плодотворной дружбы". Одним из приложений к письму была ксерокопия вырезки из этой газеты с упомянутой публикацией. В редакционном вступлении к статье указано, что Людмила Александровна Мудэль в городе Димитровграде Ульяновской области с 1972 года принимала участие в создании школьного музея Г. Димитрова, а с момента открытия музея (1975 г.) является его руководителем. В своей статье Людмила Александовна, в частности, писала:
"Одним из основных направлений в воспитании учащихся средней школы №5 имени Г. Димитрова является интернациональное воспитание.
Крепкие узы дружбы связывают наших школьников с детьми Народной Республики Болгарии… Ежегодное празднование 9 сентября – Дня свободы Болгарии – стало традицией в нашей школе.
…Наши болгарские друзья помогли нам в сборе материалов для музея. Мы получили много посылок из Болгарии. В ответ посылали друзьям свои подарки.
…Музей Г. Димитрова с первых дней его работы стал пользоваться популярностью не только в городе, в Ульяновской области, но и за её пределами.
…Музей знакомит посетителей с 1300-летней историей Болгарии, её богатейшими памятниками, с жизнью и деятельностью великого сына болгарского народа Георгия Димитрова, с сегодняшней Болгарией и её достижениями за 40 лет социалистического развития.
Школьный музей способствует расширению и укреплению советско-болгарской дружбы, скреплённой пролитой кровью русских и болгарских воинов за свободу Болгарии".
Как Вы помните, уважаемый читатель, в письме Людмилы Александровны упомянут Яков Ефимович Берлин. Она назвала его замечательным человеком и сообщила, что он очень помог созданию музея Г. Димитрова в её школе. Но из приложений к письму я узнал, что это была лишь малая часть бесчисленных добрых дел Якова Ефимовича.
К её письму приложена, в частности, копия посвященной ему статьи "Двое" из газеты "Известия", опубликованной в 1976 году, когда Якову Ефимовичу было уже под восемьдесят.
В статье сообщалось, что мир для него уже стал ограничен лишь простором за окнами московской квартиры – он болеет.
"Голова у него лобастая, глаза цепкие, движения быстрые, а затворничество явно не по нему. У Берлина физкультурное образование, по диплому он тренер, по призванию – вожатый. Ребята, которых он вывел в жизнь, повзрослев и даже постарев, продолжают к нему тянуться.
В его доме всегда многолюдно: приходят пионеры двадцатых годов, из тридцатых, нынешние тоже. Гостям он и его жена Антонина Васильевна рады, чай у Берлиных всегда горячий и по-московски душистый".
…Это именно он когда-то обучал ходить на лыжах легендарного лётчика Алексея Петровича Маресьева, у которого из-за гангрены ампутировали обе ноги в области голени и который после этого смог вернуться в строй.
(Кстати, я храню драгоценную реликвию – посвященную ему книгу "Повесть о настоящем человеке", на которой он расписался по моей просьбе. Алексей Петрович посетил нашу московскую школу, когда я учился в шестом классе, и меня поразила его безупречная – лёгкая, чуть пружинистая – походка, какая бывает у людей спортивного склада.)
Но лыжными прогулками дело для Якова Ефимовича не закончилось. Вот что написано в статье: "Но одно дело лыжи, другое дело – коньки. И когда с санаторного катка дежурная, всхлипывая, позвонила, что неслух Маресьев, вопреки всем запретам, надевает на протезы коньки, он побежал к стадиону через сугробы и завалы, напрямик. Он бежал, представляя, как этот упрямец с ходу падает на спину и расшибается…
Маресьев дошнуровывал второй ботинок и, глядя на запыхавшегося Берлина, спокойно сообщил: "Яша, не кусай меня глазами, я всё равно покачу". "Покатишь, - внезапно решил Яков Ефимович, - но со мной". Он катался с ним рука об руку и в этот день, и в другой, и в третий, пока не убедился: и коньки подчинились этому удивительному человеку".
А вскоре после войны судьба свела Якова Ефимовича с мальчишкой, который до крайнего предела был ограблен войной: она забрала ногу и обе руки. Но этот упорный мальчишка на протезе играл в футбол, а карандашиком, зажатым в зубах, научился чётко писать.
Яков Ефимович стал наставником по жизни для этого мальчишки, Юрки Фокина. И Юрий вырос в прекрасного художника, работами которого восхищался великий скульптор Сергей Конёнков.
Статья (автор В. Летов)заканчивается так:
"Недавно в больнице Яков Ефимович получил письмо из Калинина, вчитался в него и стал рукой нащупывать стул.
- Вам плохо? – метнулась к нему медсестра.
- Хорошо, бог ты мой, как хорошо…
В письме Юрий Фокин сообщал, что ему вручили орден Ленина.
- Вот так, - устало сказал Яков Ефимович и встал со стула. Когда он встает, суставы скрипят, и он выпрямляет себя руками: надо держаться, в любой ситуации держаться, на то ты и человек".
Невозможно без волнения и признательности читать несколько писем Якова Ефимовича Берлина в Димитровград, вложенные в бандероль Людмилы Александровны. Он лично знал трех героев Болгарии: Георгия Димитрова, Васила Танева и Благоя Попова. Был корреспондентом "Пионерской правды" и "Комсомольской правды" и подготовил в Артеке материал о том, как туда приехали Васил Танев и Благой Попов и им торжественно присвоили звание "Почётный пионер-артековец".
С 20-х годов прошлого века ему довелось воспитывать детей в интернациональном детском доме – "1-м пионер-доме Красной Пресни". Там воспитывались дети революционеров разных стран и советские сироты, бывшие беспризорники и безнадзорные. Среди них были и болгарские дети, дети казнённых руководителей Сентябрьского восстания 1923 года в Болгарии, в том числе Лиля Карастоянова. Она росла в тюрьме, в шесть лет видела, как расстреляли её отца, а в семь лет ей пришлось принимать родившегося в тюрьме братика. Той ночью она услышала стоны мамы, бросилась к тюремной двери, кричала, просила о помощи, билась кулачками о дверь. Но помощь так и не пришла… Лиля всю жизнь заменяла для брата маму. Погибла в 1943 году в Гомельской области, в бою с немецко-фашистскими захватчиками…
Один из воспитанников Якова Ефимовича, Борис Евгеньевич Ширвинд, стал членом Академии педагогических наук. "Я был счастлив работать под его руководством в интернате", - пишет Я.Е. Берлин.
В другом его письме читаю: "Милая Людмила Александровна! Получил Ваше восторженное письмо. Вы уж меня не перехваливайте, а то так можно испортиться. Рад, конечно, что всё, посланное мною, пришлось по душе. Для меня это больше всякой награды".
Эти строки наглядно подтвердили моё убеждение, что благородство и скромность обычно неразрывны…
А в последнем из переданных мне писем Якова Ефимовича написано:
"Милая Людочка! Не писал, было плоховато, да и сейчас начал писать – и опять прихватило. Решил себя пересилить, всё-таки дописать…
В 1981 году исполняется 60 лет с того славного времени, когда немецкие и болгарские дети пришли на помощь нам и помогли многим тысячам голодающих ребят остаться живыми. А с 1923 года наши, советские ребята достойно ответили добром на добро и собранными средствами помогли спасению многих тысяч голодающих, оставшихся сиротами детей в Германии и Болгарии. Одним из ярких примеров была организация детских домов и пунктов питания в этих странах… Нужно обязательно отметить эти события в отрядах карастояновцев".
Думается мне вот о чём. Ныне есть россияне, которые любят с прокурорским азартом копаться в жизни нашей Родины советского периода. А часто ли вы, уважаемый читатель, находите в совершённых ими "раскопках", подобные упомянутым выше светлые эпизоды народной жизни, которые должны навсегда остаться для нас и последующих поколений нравственными корнями поведения? Увы, нет.
И вспоминается крыловская свинья, которая копалась под вековым дубом:
|
Свинья под Дубом вековым
Наелась желудей досыта, до отвала; Наевшись, выспалась под ним; Потом, глаза продравши, встала И рылом подрывать у Дуба корни стала. "Ведь это дереву вредит, - Ей с Дубу Ворон говорит, - Коль корни обнажишь, оно засохнуть может". "Пусть сохнет, - говорит Свинья, - Ничуть меня то не тревожит, В нем проку мало вижу я; Хоть век его не будь, ничуть не пожалею; Лишь были б желуди…" |
Что тут комментировать?! Грустно…
Не могу не коснуться и вложенного в бандероль Людмилы Александровны письма её коллеги и подруги Валентины Павловны Мосиенко.
"Здравствуй, дорогая 85-летняя моя подруга!
Как бы ни было тяжело доживать до этого возраста, но ты дожила. С чем тебя и поздравляю! Радости большой нет, но и плохого ничего не вижу. Ты прожила достойную жизнь, жизнь в трудах и заботах о близких, учила детей английскому языку, который очень пригодился некоторым из них.
Пора подводить итоги большого пути. Если бы меня спросили, что было хорошего в моей жизни, я бы, не задумываясь, ответила: прежде всего, встречи с интересными людьми… Нет, я довольна своей жизнью. Всегда старалась нести добро людям, и родным и не родным. Никто не может сказать, что я жила для себя. И рада этому…"
О, как я согласен, что лучшее в жизни – это встречи с интересными людьми. Есть у меня такие стихи:
Не могу не коснуться и вложенного в бандероль Людмилы Александровны письма её коллеги и подруги Валентины Павловны Мосиенко.
"Здравствуй, дорогая 85-летняя моя подруга!
Как бы ни было тяжело доживать до этого возраста, но ты дожила. С чем тебя и поздравляю! Радости большой нет, но и плохого ничего не вижу. Ты прожила достойную жизнь, жизнь в трудах и заботах о близких, учила детей английскому языку, который очень пригодился некоторым из них.
Пора подводить итоги большого пути. Если бы меня спросили, что было хорошего в моей жизни, я бы, не задумываясь, ответила: прежде всего, встречи с интересными людьми… Нет, я довольна своей жизнью. Всегда старалась нести добро людям, и родным и не родным. Никто не может сказать, что я жила для себя. И рада этому…"
О, как я согласен, что лучшее в жизни – это встречи с интересными людьми. Есть у меня такие стихи:
|
В привычном беге дней
я знал такое счастье – аккорд лихих чудес, которых не пресечь: Нас, пленников своей неодолимой власти, уводит за собой внезапность ярких встреч. |
|
Внезапность ярких встреч!
Она – любви разбег, Она – друзья навек, Маяк, чтоб вдаль увлечь... Внезапность ярких встреч! Пускай спешат года – по силам ей всегда в нас молодость беречь. |
|
Искрится радость в ней,
подчас в ней грусть таится. Я принимаю всё, ничто не сброшу с плеч... Навек в моей судьбе – волшебные страницы, что подарила мне внезапность ярких встреч. |
Много ярких встреч было в моей жизни. А на закате её внезапно произошла почти фантастическая эпистолярная встреча с моей дорогой Людмилой Александровной. Пусть эта встреча продлится подольше!
Среди многих приложений к письму Людмилы Александровны было одно, которое особенно тронуло души моей жены и мою. Это вырезка из газеты "Правда" от 1984 года. На этой вырезке есть рукописная надпись: "Для Татьяны (увы, не знаю отчества) в память о пережитой блокаде" стихи Юрия Воронова – ленинградца, тоже пережившего блокаду. Позвольте показать некоторые из них – это повествование о народном подвиге, причём, слава богу, повествование не сытой героини крыловской басни.
Среди многих приложений к письму Людмилы Александровны было одно, которое особенно тронуло души моей жены и мою. Это вырезка из газеты "Правда" от 1984 года. На этой вырезке есть рукописная надпись: "Для Татьяны (увы, не знаю отчества) в память о пережитой блокаде" стихи Юрия Воронова – ленинградца, тоже пережившего блокаду. Позвольте показать некоторые из них – это повествование о народном подвиге, причём, слава богу, повествование не сытой героини крыловской басни.
|
* * *
За воем сирен – Самолёты в ночи. За взрывом – Завалы из щебня и лома. Я цел. Но не знаю ещё, Что ключи В кармане – Уже от разбитого дома. |
|
* * *
Рушится ночью небо, Голод и стынь с рассвета… Если бы я здесь не был, Я б не поверил в это. Как же непросто будет Вновь обрести нам силы, Чтобы поведать людям, Что с Ленинградом было. |
|
* * *
Чтоб наполниться городом этим, не надо Продолжительных встреч или гидов в пути. Ленинград начинается с первого взгляда, Как любовь, от которой уже не уйти. Но когда он слепит вас своими дворцами, Берегами Невы, прямотою дорог, Не забудьте людей, вставших вровень с творцами, Не забудьте о тех, кто всё это сберёг!.. |
|
МОЁ ОТВЕТНОЕ ПИСЬМО
(май 2015 года) Дорогая Людмила Александровна!
Пожалуйста, простите мне долгое молчание. Я и сейчас не уверен, что смогу написать это письмо, как говорится, за один присест. Меня просто измучила текущая работа. Приходится замещать главного редактора по всем его функциям (организация общей работы, поиск и отбор материалов для публикации, руководство версткой газеты), при полном сохранении моей традиционной функции литературного редактора всех материалов (эта функция сама по себе очень утомительна). В общем, впрягся я в работу не по возрасту. Кроме запредельного утомления она приводит к какой-то апатии в отношении личных желаний: утихает вдохновение к переписке, чтению книг, творчеству, прикосновению к культурным ценностям, которыми переполнен Нью-Йорк… Дело в том, что недавно нашему главному редактору пересадили почку (его собственные функционировали только на 7%). Он пока, естественно, неработоспособен – и приходится действовать, как велят принципы дружбы. Не знаю, как долго это продлится, надеюсь, что не дольше, чем до середины июня. |
Здесь позволю себе показать Вам, уважаемый читатель, стихотворение, которое я посвятил через некоторое время этому моему другу, человеку активнейшей жизненной позиции, многогранному общественному деятелю Рафаэлю Борисовичу Некталову, в связи с его выздоровлением и возвращением к полноценной работе на благо людей.
|
Жизнь продолжается – наш Рафаэль здоров!
А значит, быть гармонии в общине И познавать ей шквал его даров Весь долгий срок, что он обрёл отныне. Науке, к счастью, многое дано: Заменит почку, печень, даже сердце… Но хам и будет хамом всё равно, Пройдохе от себя не отвертеться, Не заменить науке никогда Стяжательство на щедрость поведенья, И глупости остаться навсегда, И от коварства не найти спасенья… А Рафику проблемы те чужды – Он жив любовью к людям, вдохновеньем, Ему нельзя без творческой среды, Без благородных дел с самозабвеньем. Жизнь продолжается – наш Рафаэль здоров! И что сегодня нам придумать лучше?! Пусть нынешней, начавшейся порой Он будет нам, друзья, благополучен! Так станет больше света на земле. Я счастлив с вами, Мирочка и дети! Хочу, чтоб Рафик жил сто двадцать лет, Даря талант родной всем нам газете! |
|
Ну, а пока, милая Людмила Александровна, чтобы поменьше Вас огорчать, напишу необычно короткое письмо. Надеюсь, что этот недостаток чуточку скрасят приложения. Кстати, книжка, которую Вы увидите (она великодушно издана в Москве моим другом-спонсором, сибирским нефтяником, которому я и посвятил её), так вот, эта книжка – повесть-эссе в юношеских дневниковых записях автора с его нынешними комментариями – является моим безоглядным литературным экспериментом этакого камерного характера. Она вряд ли найдет себе широкого читателя, хотя пока вижу и слышу добрые отклики на нее, что как-то обнадеживает. Кстати, в новой книге талантливого тюменского писателя Александра Мищенко "Бюрократство на троне" с приятным удивлением прочел такие слова о моей повести-эссе: "Это урок жизни для современной молодёжи. Дал её на проработку своему внуку восьмиклашке Илюше…".
Будьте, пожалуйста, великодушны и снисходительны, читая эту странную книжку. Надеюсь на то, что она может быть воспринята Вами как естественное продолжение моего письма – было бы здорово!.. Огромное спасибо за Ваше письмо, на которое Вам так долго пришлось ждать ответа. Оно всё интересное и волнующее. У меня возникает предчувствие, что по мотивам Ваших замечательных писем я просто не смогу не сотворить какой-то очередной маленькой повести. Вот с осени прекращу свою службу в редакции, стану "вольным художником" (уже подал официальное заявление по этому поводу, поскольку из-за нынешней утомляемости не удаётся совмещать жёсткость конвейера редакционной работы с собственным творчеством) – и начну думать о новой повести… А в данном случае решил не останавливаться на комментировании Вашего письма, чтобы не сорвать быструю отправку бандероли при нынешнем дефиците своего времени, – просто знайте, что письмо Ваше надежно поселилось в моем сердце. В следующий раз исправлюсь! К сожалению, в последнее время у меня, кроме газетных забот, почти ничего значительного в жизни не было. Могу, пожалуй, поделиться вот такой семейной радостью. Тане, как блокаднице Ленинграда, в Российском консульстве вручили юбилейную медаль в честь 70-летия Великой Победы. Там же состоялся большой концерт российских артистов. (Кстати, играл оркестр, когда-то созданный Олегом Лундстремом, – помните его? А мы жили с ним в одном подъезде девятиэтажки, недалеко от парка "Сокольники", и Таня дружила с его женой. Это обстоятельство дополнительно "утеплило" для неё тот концерт.) Такое внимание со стороны властей России, честно говоря, очень приятно. Награждение Тани мы отметили за столом с родными и друзьями. Не ругайте меня, но на этом заканчиваю. Зато завтра моя бандероль пойдет к Вам. Всего Вам доброго! Целую. Ваш Юра Цырин |
Уважаемый читатель! Вы, конечно, уже почувствовали, что столь скудный ответ на огромное завораживающее письмо Людмилы Александровны, насыщенное интереснейшей, идущей от души информацией и дополненное многими не менее интересными приложениями, – столь скудный мой ответ не мог не огорчить её и не вызвать сомнения в нужности нашей дальнейшей переписки.
Нет, она, возможно, вовсе не обиделась, но там, далеко-далеко, когда нет общения глаза в глаза, частное может показаться общим, тяжелое стечение обстоятельств системой, благие намерения и обещания желанием вежливо отмахнуться.
Я написал ей абсолютно правдивое письмо, в то время у меня просто не было сил на обстоятельную, вдумчивую переписку, так уж сложились обстоятельства (увы, далеко не на всё я способен в свои почти 80 лет), но, увы, это не могло вдохновить Людмилу Александровну на продолжение столь же щедрых и эмоциональных посланий мне. А иная переписка ей не нужна – мне это понятно. И такое её настроение проявилось уже на первой странице очередного полученного мною письма. Однако в целом и это письмо оказалось очень интересным и волнующим, а кое в чем ошеломляюще неожиданным…
Нет, она, возможно, вовсе не обиделась, но там, далеко-далеко, когда нет общения глаза в глаза, частное может показаться общим, тяжелое стечение обстоятельств системой, благие намерения и обещания желанием вежливо отмахнуться.
Я написал ей абсолютно правдивое письмо, в то время у меня просто не было сил на обстоятельную, вдумчивую переписку, так уж сложились обстоятельства (увы, далеко не на всё я способен в свои почти 80 лет), но, увы, это не могло вдохновить Людмилу Александровну на продолжение столь же щедрых и эмоциональных посланий мне. А иная переписка ей не нужна – мне это понятно. И такое её настроение проявилось уже на первой странице очередного полученного мною письма. Однако в целом и это письмо оказалось очень интересным и волнующим, а кое в чем ошеломляюще неожиданным…
|
СЕДЬМОЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
(июль 2015 г.) Здравствуй, дорогой Юрий Завельевич!
Добрый день, Юрочка! Давно пора было сесть за письмо, но я не торопилась, потому что мысленно общалась с тобой ежедневно, читая твою книгу "Боюсь не смерти я…" в третий раз (два предыдущих раза читала сокращенную версию в газете), стихи Геты и другие присланные тобой материалы. Благодарность за всё это передала по электронной почте. И, учитывая твою загруженность работой, не стала больше беспокоить тебя. Теперь же, после длительного интервала времени, решила написать, возможно, последнее письмо. Почему последнее? Отвечу. Нашей неожиданной "встрече" и общению, учительницы и ученика, через 60 минувших лет была очень рада. Это обогатило мою одинокую жизнь на склоне лет (я об этом уже не раз писала). В своих письмах, пожалуй, сообщила тебе, писателю, всё, что хотела и могла, то есть исчерпала себя. Так зачем отвлекать делового человека? Ты слишком занят для обычной житейской переписки. Используй своё время на творческие дела. А у меня уже есть несколько твоих интересных писем. Я часто их перечитываю – и удовлетворена этим. Постоянно со мною две твои книги и газетные публикации. Я с ними не расстаюсь. Буду рада изредка получать от тебя короткие весточки по электронной почте. Поздравляю тебя с выходом четвертой художественной книги! Издание прекрасное. И так быстро вышла! Конечно, это великая заслуга твоего соратника и друга Г.Б. Проводникова. Ценно иметь верных друзей, они обогащают жизнь светлыми красками и добрыми событиями. В твоих дневниковых записях удивительно много умной диалектической философии для юноши-школьника: ведь она изучается в вузе. Хорошо, что в книге есть фотографии. Мне очень понравилось твоё фото на 5-м курсе института. Не знаю почему, но я его сразу связала с фотографией Джека Лондона и образом его героя Мартина Идена (необъяснимое воображение). Приятно, что ты сделал первый шаг в осуществлении своего заветного желания-долга опубликовать стихи Генриетты. Жаль, что опубликованная в газете подборка её стихов невелика. Стихи нравятся: глубокие, грустные, заставляющие думать. Безусловно, талантливы. И печальна судьба Геты… Немного о себе. Наконец добралась до настоящей жизни старой пенсионерки: провожу время в безделье у телевизора и с книгой. Прежде никогда не доводилось так праздно жить. Понимаю, что заслужила, и всё же несколько досадно бездельничать. Но, увы, нынешние жизненные силы не позволяют развернуться в затеях и делах. К сожалению, в результате обленилась, пытаюсь бороться с ленью. И ещё стараюсь снижать свой вес с 85 килограммов. О чтении хочется написать подробнее. Это, наверное, несколько комично, но искренне боюсь не успеть что-то прочесть. Так жалко расставаться с книгами. И мучительно больно, что в Молдове мне некому их передать. После меня будут макулатурой или, в лучшем случае, бутафорией. Спасибо за присланного тобой "Короля Лира" на английском языке. Читаю, но параллельно прочитала его переводы Щепкиной-Куперник и Пастернаком. В книжке The Everyday English Almanac for Boys and Girls проштудировала все тексты, особенно о жизни и деятельности писателей, поэтов и учёных Великобритании и Америки – готова к зачёту. Увлекаюсь чтением поэзии, причём потянуло на классику. Это "Онегин" (перечитываю, и большие куски декламирую себе наизусть), стихи Лермонтова (некоторых раньше не знала, а некоторые знаю наизусть), а после Лермонтова возьмусь повторять Маяковского (люблю его за выразительность языка и силу мысли). Одним словом, продолжаю своё самообразование. Сейчас, летом, живу в доме одна. У Светланы (внучки мужа) двухмесячный отпуск во время школьных каникул. Помогает по хозяйству отцу в селе. А мама её уехала на заработки в Италию, где пробудет два месяца. И муж Светланы находится в Италии на заработках, общаются они в интернете. Так теперь живут многие семьи Молдовы… У меня в доме – телефон и телевизор, а также малое хозяйство – забота о себе. Справляюсь. Жаль, что на походы я не мастер – слаба. А палкой не пользовалась и не собираюсь… |
Затем Людмила Александровна отметила, что прилагает ещё одно письмо своей подруги Валентины Павловны Мосиенко, и пояснила: "Оно мне понравилось, поэтому и посылаю… Она сохраняет оптимизм и жизнелюбие, чем не могу похвастать я. Устала от жизни, стара".
Мне тоже понравилось письмо Валентины Павловны. Вот какие его строки остались в моей душе:
"Здравствуй, Людочка-Людок!
Получила твоё письмо и после прочтения поняла, что с таким ясным умом и прекрасным почерком жить тебе ещё до 100 лет! И не торопись умирать. Годы лихо свищут, словно пули. Главное – висок не подставляй…
В жизни, как и в году, есть четыре времени года. Вот юность твоя – весна. "Дурманом сладким веяло, когда цвели сады…" Затем лето. "Ах, лето, лето звонкое…" Затем осень. "Не прожить нам в мире этом без потерь, не пройдет, казалось, лето, а теперь… Листья жёлтые над городом кружатся, с тихим шорохом нам под ноги ложатся…" И вот зима… "Я ещё не успела испить свою осень, а уже снегопад сторожит у ворот. Он надежды мои, как дороги, заносит и спешит заслонить надо мной небосвод…"
Но есть такое изречение: "Жизнь даётся всем, а старость только избранным». Значит, мы – избранные! Ну, так старость – это беда или благо? Ответь!"
А еще в почтовом конверте находилось дополнение к основному письму, как охарактеризовала Людмила Александровна два тетрадных листка с её убористым рукописным текстом.
Именно это дополнение стало для меня ошеломляюще неожиданным. В нём воспоминания о моей самой любимой учительнице Надежде Ивановне Окуловой (о которой мною написана светлая повесть "Её урок длиною в тридцать лет") представлены довольно мрачными красками – серой и чёрной… Повествование насыщено грустью, глубокой обидой и слабо скрываемой неприязнью.
К сожалению, такое подчас случается в отношениях и двух хороших по большому счёту людей – жизнь очень сложна. И вспоминаются мне поэтические строки доброй и ранимой Юлии Друниной:
Мне тоже понравилось письмо Валентины Павловны. Вот какие его строки остались в моей душе:
"Здравствуй, Людочка-Людок!
Получила твоё письмо и после прочтения поняла, что с таким ясным умом и прекрасным почерком жить тебе ещё до 100 лет! И не торопись умирать. Годы лихо свищут, словно пули. Главное – висок не подставляй…
В жизни, как и в году, есть четыре времени года. Вот юность твоя – весна. "Дурманом сладким веяло, когда цвели сады…" Затем лето. "Ах, лето, лето звонкое…" Затем осень. "Не прожить нам в мире этом без потерь, не пройдет, казалось, лето, а теперь… Листья жёлтые над городом кружатся, с тихим шорохом нам под ноги ложатся…" И вот зима… "Я ещё не успела испить свою осень, а уже снегопад сторожит у ворот. Он надежды мои, как дороги, заносит и спешит заслонить надо мной небосвод…"
Но есть такое изречение: "Жизнь даётся всем, а старость только избранным». Значит, мы – избранные! Ну, так старость – это беда или благо? Ответь!"
А еще в почтовом конверте находилось дополнение к основному письму, как охарактеризовала Людмила Александровна два тетрадных листка с её убористым рукописным текстом.
Именно это дополнение стало для меня ошеломляюще неожиданным. В нём воспоминания о моей самой любимой учительнице Надежде Ивановне Окуловой (о которой мною написана светлая повесть "Её урок длиною в тридцать лет") представлены довольно мрачными красками – серой и чёрной… Повествование насыщено грустью, глубокой обидой и слабо скрываемой неприязнью.
К сожалению, такое подчас случается в отношениях и двух хороших по большому счёту людей – жизнь очень сложна. И вспоминаются мне поэтические строки доброй и ранимой Юлии Друниной:
|
Стареют не только от прожитых лет –
От горьких ошибок, безжалостных бед. Как сердце сжимается, сердце болит От мелких уколов, глубоких обид! |
Сразу отмечу, что, при всём моем уважении к Людмиле Александровне, её исповедь не смогла повлиять на моё отношение к памяти Надежды Ивановны – многогранной, мудрой и яркой личности с неизменно молодой душой, но жёстким, подчас бескомпромиссным характером. Я отметил это в своем ответном письме. Ну, а пока – фрагменты того самого дополнительного повествования, которое я извлёк из почтового конверта.
|
Дорогой Юра.
Это дополнение к письму очень болезненное для меня, выстраданное многими десятилетиями. Прошу принять без обиды то, что сумею здесь изложить, и прошу простить, что не удержалась и пишу тебе это. То, что хочу вкратце сообщить, всколыхнулось в душе и не отпускает меня с момента прочтения твоей повести "Её урок длиною в тридцать лет". Но я удерживала себя, поставив табу на этой теме. И мне это удавалось около двух лет. Однако после троекратного прочтения твоей повести-эссе "Боюсь не смерти я…", где есть и воспоминания о Надежде Ивановне, меня всё же одолели болезненные воспоминания давно пережитого. Я потеряла покой, вторую ночь не сплю, мучительно размышляла: писать или не писать. А сегодня, встав в 4 часа утра, села писать эту исповедь, предварительно проглотив пару таблеток валерьянки и сердечные капли. Еще раз прости - я не замахиваюсь на твоего кумира, но считаю правильным поделиться с тобой правдой, которая тебе неизвестна. |
Наступил момент, когда мне логично прервать исповедь Людмилы Александровны и показать, что написано в моей повести-эссе о Надежде Ивановне.
"Сегодня учительница математики Надежда Ивановна Окулова очень разнервничалась из-за того, что некоторые ученики мямлят и жеманничают у доски вместо того, чтобы держаться твёрдо и думать сосредоточенно. Она чуть не заплакала, оставила журнал и быстро вышла, почти выбежала, из класса. Но перед этим, не в силах сдержать накипевшей боли, она горько призналась, что ей очень тяжело. Она отдает нам все свои силы, всю душу, а директор школы травит её, утверждая, что, дескать, она добилась снятия с работы преподавателя математики Марии Васильевны, чтобы сделать себе карьеру. Мы же, ученики, добавляем ей душевной боли тем, что превращаем ответ у доски в "смотрины невесты".
____________
Здесь мне хочется вставить краткое разъяснение.
Надежда Ивановна была нашей учительницей по математике и одновременно классным руководителем только один год – в десятом классе. И то, что она решилась на такое, было мужественным поступком, а для нас важным уроком жизненного поведения.
Завершая девятый класс, мы понимали, что если нам продолжит преподавать наша бездарная математичка, шансы на поступление в технические институты (куда почти все мы и стремились) станут ничтожными. Она не знала математики даже на уровне школьной программы. Путалась у доски, пытаясь объяснить учебный материал, и тогда лучшие ученики класса выручали ее своими подсказками. Перейдя в десятый класс, мы устроили коллективный бунт против той горе-учительницы, потребовали у директора школы ее замены. Я был одним из организаторов этого бунта.
Пикантность ситуации заключалась в том, что учительница являлась... женой директора школы. После нашего мятежа родители некоторых моих одноклассников на всякий случай срочно перевели их в другую школу.
Не знаю, чем закончилась бы созданная нами ситуация, не появись вдруг приехавшая из Иркутска Надежда Ивановна. Она заявила, что готова взять на себя руководство нашим классом и преподавание в нем математики. Да, это было не просто благородным, но и поистине мужественным поступком. Он, естественно, позже откликался ей неприятностями. Но уж такова была Надежда Ивановна: если требовался благородный по большому счету поступок, она шла на него безоглядно.
А когда началась учеба в десятом классе, Надежда Ивановна поставила перед нами поистине суровую задачу: за один год, наряду с освоением текущей программы, вновь проработать – ускоренно, но во всей глубине – материал восьмого и девятого классов. Соответствующими были и домашние задания.
...Когда я поступал в Московский нефтяной институт, мне на экзамене по математике учинили специальную проверку: не подставное ли я лицо. Уж очень хорошо знал я предмет..."
К тому, что написано в повести, добавлю, что я не терял дружеских, доверительных связей с Надеждой Ивановной в течение тридцати лет, до её кончины из-за тяжелой болезни. Мы регулярно переписывались, а однажды случились чудесные, незабываемые дни – она гостила у нас с Таней в Москве…
"Сегодня учительница математики Надежда Ивановна Окулова очень разнервничалась из-за того, что некоторые ученики мямлят и жеманничают у доски вместо того, чтобы держаться твёрдо и думать сосредоточенно. Она чуть не заплакала, оставила журнал и быстро вышла, почти выбежала, из класса. Но перед этим, не в силах сдержать накипевшей боли, она горько призналась, что ей очень тяжело. Она отдает нам все свои силы, всю душу, а директор школы травит её, утверждая, что, дескать, она добилась снятия с работы преподавателя математики Марии Васильевны, чтобы сделать себе карьеру. Мы же, ученики, добавляем ей душевной боли тем, что превращаем ответ у доски в "смотрины невесты".
____________
Здесь мне хочется вставить краткое разъяснение.
Надежда Ивановна была нашей учительницей по математике и одновременно классным руководителем только один год – в десятом классе. И то, что она решилась на такое, было мужественным поступком, а для нас важным уроком жизненного поведения.
Завершая девятый класс, мы понимали, что если нам продолжит преподавать наша бездарная математичка, шансы на поступление в технические институты (куда почти все мы и стремились) станут ничтожными. Она не знала математики даже на уровне школьной программы. Путалась у доски, пытаясь объяснить учебный материал, и тогда лучшие ученики класса выручали ее своими подсказками. Перейдя в десятый класс, мы устроили коллективный бунт против той горе-учительницы, потребовали у директора школы ее замены. Я был одним из организаторов этого бунта.
Пикантность ситуации заключалась в том, что учительница являлась... женой директора школы. После нашего мятежа родители некоторых моих одноклассников на всякий случай срочно перевели их в другую школу.
Не знаю, чем закончилась бы созданная нами ситуация, не появись вдруг приехавшая из Иркутска Надежда Ивановна. Она заявила, что готова взять на себя руководство нашим классом и преподавание в нем математики. Да, это было не просто благородным, но и поистине мужественным поступком. Он, естественно, позже откликался ей неприятностями. Но уж такова была Надежда Ивановна: если требовался благородный по большому счету поступок, она шла на него безоглядно.
А когда началась учеба в десятом классе, Надежда Ивановна поставила перед нами поистине суровую задачу: за один год, наряду с освоением текущей программы, вновь проработать – ускоренно, но во всей глубине – материал восьмого и девятого классов. Соответствующими были и домашние задания.
...Когда я поступал в Московский нефтяной институт, мне на экзамене по математике учинили специальную проверку: не подставное ли я лицо. Уж очень хорошо знал я предмет..."
К тому, что написано в повести, добавлю, что я не терял дружеских, доверительных связей с Надеждой Ивановной в течение тридцати лет, до её кончины из-за тяжелой болезни. Мы регулярно переписывались, а однажды случились чудесные, незабываемые дни – она гостила у нас с Таней в Москве…
|
Юра, отлично знаю правило: об ушедших в мир иной плохо не говорить. Но в истории стран и поколений нередко присутствует и такое: печальную истину о великих мы узнаём только после их ухода. Пусть меня простят души тех, о ком буду говорить. Мне нужна справедливость во всём. Может быть, написав тебе это дополнение к письму, я наконец успокоюсь, сниму душевную боль.
Несомненно, ты ошибался, поверив, что директор нашей ангарской школы №10 К.М. Будник притеснял и преследовал Надежду Ивановну. Этого не могло быть, поскольку Кирилл Мефодиевич и Надежда Ивановна еще при вашем 10-м "А" были в любовных отношениях. Знаю это не понаслышке, а имела неприятную возможность видеть на одном из праздничных вечеров преподавательского коллектива, как ими по причине выпивки была потеряна бдительность… Кирилл Мефодиевич, был хорошим директором и преподавателем истории. За 5 лет своего директорства (1952 – 1957 годы) он сумел создать отличный коллектив и вывести школу в передовые во всём сибирском регионе. Но он являлся любвеобильной натурой. А свою жену Марию Васильевну почитал как мать своих детей и хозяйку дома. Надежда Ивановна была одинокой интересной женщиной. Поэтому её отношения с директором были житейски естественными… А теперь предстоит изложить главное. Я вдруг осознала, что не случайно у нас с тобой завязалась дружеская переписка. То ли по законам диалектики, то ли по какому-то непонятному року нас связала личность Надежды Ивановны. Только мы воспринимаем этого человека с разных сторон. Для тебя она кумир. В моей жизни она сыграла противоположную роль, она терроризировала меня долгое время. В моей жизни это был единственный, слава богу, недруг. И за что я получила её немилость? В конце 50-х годов мы вместе с ней ездили по турпутевкам в Польшу и Чехословакию. Всё путешествие и наши взаимоотношения были прекрасны. Возвращались поездами Прага – Москва, а затем Москва – Иркутск вместе, в одном купе. На поездку туда нам обменивали мизерную валюту. Там при тратах Надежда Ивановна что-то не рассчитала, и у неё получился житейский казус. Я её выручила. А в поезде возник какой-то спор. Не помню деталей, но, видимо, какая-то моя фраза по поводу её неприятности ей не понравилась. И это породило дальнейшее преследование меня очень низким для умной женщины способом. В классе наши пути нигде не пересекались – и публично в коллективе она на меня не нападала. Но если случалось столкнуться с ней один на один (в раздевалке, например), то я была мишенью для её острого, колкого языка. Перед ней я была слабой, беззащитной девчонкой, не умеющей дать отпор. И очень страдала, плакала… Ты, ученик, не мог знать, что эта опытная "львица" позволяла себе довольно бесцеремонно вести себя с "молодняком" в преподавательском коллективе. Мы были для неё просто неопытными "шавками". Ни о каких других учителях, с которыми работала 12 лет в нашей школе №10, не могу сказать, что они плохо относились ко мне. Выбирали меня там и комсоргом учительско-ученической комсомольской организации, и парторгом, и в местком. Цену Надежды Ивановны как учителя математики я знала. А о её большой эрудиции и интересах узнала из её писем тебе. Восхищена. Да, интересным человеком она была, но очень сложным… Однажды, несмотря на наши отношения, мне было по-человечески жалко её, когда она попала в очень неприятную историю с пощёчиной ученику. Обсуждение и негативная реакция были на уровне города и даже облоно. И эта гордая, независимая, подчас надменная женщина, вынуждена была приносить извинение на педсовете. Дважды с интересом прочитала твою повесть о Надежде Ивановне "Её урок длиною в тридцать лет". Многое узнала из этой повести о своей коллеге по школе и твоём пожизненном кумире – любимой учительнице. Ну, конечно, она заслуживает твоего отношения к ней… И очень печальна её кончина, подобная уходу из жизни многих достойных учителей-одиночек, уважаемых и любимых мною коллег. Дорогой Юра, прости за всё, что я осмелилась написать в дополнении к основному письму. Трудно мне это далось, но я сняла тяжкий груз с себя. Прости… МОЁ ОТВЕТНОЕ ПИСЬМО
(август 2015 года) Дорогая Людмила Александровна!
Я прежде всего хочу откликнуться на Ваше намерение прекратить переписку со мной из-за, дескать, моей большой занятости, которой эта переписка якобы мешает. Милая Людмила Александровна, учтите, пожалуйста, что наши дружеские беседы в письмах вдохновили меня на еще одну маленькую повесть, которая будет посвящена Вам (я не Жюль Верн, поэтому не умею писать что-то, базирующееся на чистой фантазии; мой удел – писать только о том, что имело отношение к моей жизни). Разве указанное выше вдохновение может означать, что наша переписка мешает какой-то моей деловой жизни? Огромное Вам спасибо за инициативу по рождению этой переписки и за каждое Ваше бесценное письмо с непременными приложениями!!! Конечно, прошедшая часть нашего обмена письмами включала немалый объем информации, чуточку восполнившей отсутствие нашего общения в течение 60-ти лет. Я чувствую, что в дальнейшем мои письма будут в основном посвящены текущим событиям моей жизни, а их не так уж много теперь. Но ведь переписка вовсе не должна быть строго регулярной, если душа этого не просит. Вы легко можете увидеть, что так обстояло дело и в моей многолетней переписке с Гетой или Надеждой Ивановной. Но это, по-моему, ничуть не уменьшило важность нашего эпистолярного общения ни для них, ни, конечно, для меня. Пусть и наша переписка существует впредь "в свободном плавании", в соответствии со сложной диалектикой жизни. Но мне чрезвычайно важно знать, что, когда захочется поделиться с близким человеком, глубокоуважаемым единомышленником, работой своей души, я могу направить Вам письмо с уверенностью, что Вы не останетесь к нему равнодушной. Давайте еще поживем и не потеряем друг друга! Ваша подруга Валентина Павловна Мосиенко прекрасно написала: "…И не торопись умирать. Годы лихо свищут, словно пули. Главное – висок не подставляй". Здорово сказано! Эти слова вполне конкурентоспособны с призывом Евгения Евтушенко "Не умирай раньше смерти!" Действуйте в переписке только по настроению – я всё пойму правильно и по-доброму. Но я-то чувствую, что пишу Вам вовсе не последнее письмо… Будем жить! В Вашем письме интересно и волнует всё: и ваша реакция на мою скромную повесть-эссе, и Ваш добрый отклик на мое стремление подготовить к печати и опубликовать талантливые стихи Геты, полученные мною в виде черновых рукописей, и штрихи Вашей текущей жизни, но, конечно, более всего взволновала меня Ваша информация о Надежде Ивановне. Да, Надежда Ивановна, несомненно, не была строгим приверженцем толерантности и подчас чрезмерно остро реагировала на факты и явления жизни. А потому в отношениях с ней обострялся и вопрос психологической совместимости, сочетаемости характеров, темпераментов. И, думаю, здесь часто не найти виноватых, а просто проявляются вековые закономерности человеческого общежития. Вот простой пример. В районе 1980-го года Надежда Ивановна гостила у нас с Таней. Таня, естественно, устроила у нас дома дружеский ужин для неё с представителями нашего незабываемого 10-го "А": Володей Стручковым, Таней Тагильцевой и Веной Черкашиным, ну, и, естественно, Юрой Цыриным. Когда Володя увидел Надежду Ивановну, он решил сделать ей комплимент, который, честно говоря, получился довольно неуклюжим. Он воскликнул с улыбкой: "Да Вы совсем не изменились!" Она тут же отрезала, не подумав, что может этим омрачить нашу радостную встречу: "Ну и заявление! Получается, что я и тогда выглядела такой же старой?! Ты так и не научился быть джентльменом". Улыбка мгновенно исчезла с лица Володи, и весь вечер он был совершенно не по-праздничному молчалив. К моей радости, дружеский ужин в целом удался, но на следующий день Володя заявил мне по телефону: "Больше я не буду встречаться с Надеждой Ивановной". Он обиделся: ведь искренне радовался встрече с ней, и его глубоко травмировало, что на его добрую, пусть и неуклюжую промашку она бесцеремонно ответила ушатом холодной воды… А еще в начале 10-го класса в моей жизни был такой случай. Я при Надежде Ивановне доверительно делился с кем-то одним своим волнением. Дело в том, что, когда, в 1951 году, по семейным обстоятельствам мама со мной и сестренкой переезжала из моей любимой Москвы в Ангарск, где уже работал отец, она дала мне твердое обещание, что после девятого класса мы вернемся в наш город – и школу я буду оканчивать в Москве. Это обещание засело в моей душе, и, хотя перед 10-м классом я уже был глубоко привязан к нашей школе и друзьям-ангарчаном, но какая-то инерция настроя на возврат в Москву всё же в некоторой мере не давала мне покоя. Видимо, раздвоенность желаний довольно характерна для человека, особенно для меня – она пронизывает, к примеру, всю мою повесть-эссе. А тогда я не смог не напомнить родителям об обещании мамы. Может быть, мне это требовалось для обретения полного душевного равновесия – было необходимо, чтобы меня чуточку подтолкнули к такому состоянию. У нас состоялся, торжественно говоря, семейный совет. И там вопрос о срочном возврате в Москву был, к общему удовлетворению, закрыт. Я с просветленной душой остался в Ангарске, где наступила прекрасная, ничем не заменимая кульминация дружбы нашего класса. Услышав мою исповедь, Надежда Ивановна вдруг заявила: "А я-то думала, что ты истинный патриот школы… Вот в другом классе ученица слезами обливалась (сейчас не помню, о ком была речь), что родители увозят её из Ангарска, а главное, что ей приходится прощаться с нашей школой". Меня жутко огорчило это заявление. Ведь в 9-м классе я был комсоргом школы и отдавался этой работе всей душой, любил свой класс, любил учителей, любил Ангарск. Но ведь есть же определенная диалектика в жизни, нельзя же её жестко отменить. Я даже написал (для себя) довольно злое стихотворение, где были такие саркастические слова: "Патриот – не тот, кто благо строил школе, патриот – лишь тот, кто слезы лил по ней". Но я, в отличие от Володи Стручкова, очень толерантный человек. Поэтому решил поговорить с Надеждой Ивановной и просто объяснить ей, что она, по моему мнению, ошиблась, поспешно исключив меня из числа патриотов школы, что я искренний патриот нашей школы – и сегодня, и на всю жизнь. Просто были в моей душе некоторые противоречия, связанные с любовью к Москве и прежней школе, прежним друзьям – и я честно об этом рассказал. У нас с Надеждой Ивановной состоялся довольно душевный разговор, она извинилась передо мной (!), а после этого разговора мы ощущали себя друзьями многие годы, до её ухода из жизни… Мне очень жаль, что у Вас разладились отношения с Надеждой Ивановной, и вам обеим, таким незаурядным личностям, не удалось сделать так, чтобы они вновь наладились. Увы, жизнь очень сложна, мне тоже далеко не всё удавалось в ней наладить. И Вы, конечно, не осудите меня, что, с печалью восприняв Вашу информацию, буду по-прежнему любить и Вас, и Надежду Ивановну – у меня лично нет оснований для иного. Ну, а её отношения с Кириллом Мефодиевичем, с Вашего позволения, не буду комментировать. Булат Окуджава написал: "А безгрешных не знает природа". И я очень спокойно с ним соглашаюсь. Когда мы с Таней прожили 40 лет (это было в 1999 году), я осознал, что 18 лет из этого периода мне пришлось провести в командировках. Чего я только не видел! И чаще всего это была просто жизнь – обычная жизнь, какая она есть… Мне не хочется осуждать ни Надежду Ивановну, ни Кирилла Мефодиевича. Хочу только подчеркнуть, что в повести "Её урок длиною в 30 лет", я упрекнул Кирилла Мефодиевича лишь за травлю моей любимой учительницы, решившейся заменить в работе его жену в связи с бунтом учеников (при этом я опирался на информацию Надежды Ивановны). Как директор школы Кирилл Мефодиевич в целом всем нам, учащимся, нравился. Теперь несколько слов о своей текущей жизни. За лето успел отредактировать книгу одной поэтессы – она очень благодарила. А еще… Это главное! Надеюсь, что завершил работу по подготовке сборника стихов Геты к публикации. Старался трудиться с предельной ювелирностью и тактичностью. Иногда пришлось становиться по существу соавтором. Ведь в моих руках были черновики. При всём моем (неизменно супертактичном!) вмешательстве, в стихах – именно Гета, её мироощущение, её душа, её экспрессия, её приближение к трагедии... Надеюсь, Вы обретёте некоторое удовольствие, некоторые эмоции и размышления, пробежав по её поэтическим строкам. С такой мыслью и посылаю Вам её стихи… На этом, пожалуй, закончу письмо. Шлю Вам самые-самые добрые пожелания! Главное – здоровья, здоровья и здоровья! Обнимаю, целую. Всегда Ваш Юра Цырин ВОСЬМОЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
(сентябрь 2015 г.) Здравствуй, дорогой Юра!
Как давно мы с тобой не встречались! Наконец, 9 сентября, я встретилась с тобой и уже двое суток не расстаюсь. Сейчас села за ответное письмо, оно у меня может занять несколько дней, при этом быть сумбурным и нескладным. Ты уж прости: мне 85 лет, 8 месяцев и 10 дней. Так что сделай скидку на возраст. Прежде всего, сердечно благодарю за прекрасное письмо и приложенный к нему сборник стихов Геты. Знала, что летом ты занят литературными трудами, и тебе некогда писать мне. Надеялась когда-нибудь получить весточку. Если бы она не пришла до конца сентября, всё равно написала бы тебе: хочется рассказать о двух событиях моей летней жизни. Но твоё письмо пришло и очень обрадовало меня. Прочитала – ощутила праздник! Юрочка, благодарю тебя за реакцию на мою информацию о наших взаимоотношениях с Надеждой Ивановной. Мне нелегко было решиться на ту исповедь, но не удержалась. Ты ведь знаешь, что поделиться с близким человеком своими переживаниями – это облегчить боль души. А душа моя невыносимо разболелась… Затем всё время переживала, опасаясь твоей перемены ко мне. Я счастлива, что этого не случилось. Наша дружба устояла, ты правильно понял меня и успокоил. Я всегда отношусь с уважением к умным людям. Так, понятно, относилась и к Надежде Ивановне, при этом сочувствовала ей как одинокой женщине. И не будь какой-то дурной, неприятной сцены в поезде, у нас были бы нормальные отношения в коллективе. Я бы уважала её, правда, дружбы, пожалуй, не получилось бы из-за разницы в возрасте. А за особенности личной жизни я никогда никого не осуждаю. У каждого своя жизнь, своя судьба, свои устои и принципы… Здесь я полностью соблюдаю библейское наставление: "Не судите, да не судимы будете". Будем считать, что с вопросом моих взаимоотношений с Надеждой Ивановной мы разобрались и он не будет нам помехой в дружбе по переписке, в уважении и симпатии друг к другу. Царство им небесное, ушедшим близким и друзьям нашим. Жаль, что, находясь далеко от их нынешних пристанищ, мы не можем навещать их и отдавать им заслуженные почести. Моим родителям делают это в Димитровграде мои друзья… Теперь кое-что о моём лете. Я уже писала тебе, что лето провожу в одиночестве. Телевизор, чтение – мои основные занятия. Стала поругивать себя за безделье. И дело нашлось! Оно в некотором смысле приблизило меня к твоей обычной деятельности: я сделалась участницей выпуска книги. Книга уже готова к изданию, и моё имя будет напечатано в ней как переводчицы с русского языка на английский. Удивительно и здорово: в свои 85 с гаком я участвовала в подготовке выпуска солидной книги о всемирно известном гагаузском художнике Дмитрии Савастине и его картинах. Эту работу мне предложил член союза писателей СССР и Молдовы Фёдор Иванович Занет – гагауз по национальности, имеющий множество почетных званий (лауреат 13-ти международных премий в области литературы, культуры, журналистики, почётный гражданин Луисвилла, самого большого города штата Кентукки в США, и прочее). Я дружу с ним и его супругой (ныне общаемся, как правило, по телефону). И, разумеется, не смогла отказаться от предложенной работы – перевести на английский язык его вступительную статью о художнике в 8 печатных листов. Я трудилась над переводом 10 дней, часто просиживая за столом с утра до темноты. А в те дни стояла мучительная жара (дома тоже). Тем не менее, с переводом справлялась легко, память и навыки письменного изложения не подводили, слава богу. Но в словари "лазила" часто, чтобы достичь максимальной точности и выразительности текста. Затем потребовалось перевести 225 названий картин, названия многочисленных стран и городов, где проходили выставки, симпозиумов художников, наград героя книги. И наконец перевела благодарственное обращение художника к тем, кто помогал публикации книги, а также имена всех участников её выпуска. Книга издается на трех языках: гагаузском, русском и английском. Прости, что длинно описывала свой труд, ведь для меня это первый труд такого рода. Он был скромно оплачен, но главное – мне было интересно! Так вжилась в это дело, что уже две недели все свои мысли и днем, и ночью, во сне, ещё перевожу на английский. Хоть лечись… Второе незабываемое летнее событие – в июле я посетила кишинёвский дом-музей А.С. Пушкина. Более 20-ти лет живу здесь, всё это время намеревалась, но всегда что-то мешало. Теперь желание исполнилось – можно умирать. В музей и обратно меня привезла на своей машине дочь упомянутого ранее Фёдора Ивановича Аннушка. Я передала музею две имевшиеся у меня книги о Пушкине с дарственными надписями. Музей понравился. Богат экспонатами, красиво оборудован. Во дворе музея посетила домик, где жил Александр Сергеевич во время пребывания в южной ссылке. Недалеко, в парке, – памятник великому поэту. Отмечу, что в центре города, в сквере, есть второй памятник – бюст Пушкина. Все торжества, связанные с поэтом, проводятся там. Там же создана аллея поэтов и писателей Молдовы. Таковы главные события моего лета… Знай, что я общаюсь с тобой и днём, и ночью. В первую ночь после получения письма проснулась около 3-х часов ночи и больше не смогла заснуть. Во вторую ночь спала до 4-х часов утра. Остальное время ночи проходило в общении с тобой: думала, рассказывала, "писала"… Раньше все творческие работы я выполняла по ночам. Сейчас учёба и работа позади, в далёком прошлом, можно голове уйти на покой, но не получается: она общается с тобой – я не могу остановить мысли и заснуть. А потом страдаю… Скажи, пожалуйста, сколько ещё ночей ты будешь мешать мне спать?.. Ладно уж, не переживай: надеюсь, что допишу это письмо и успокоюсь… Ты сообщил, что задумываешь что-то написать касательно меня. Это немножко пугает, но интересно и трогательно. Я искренне признательна, а любопытство побуждает меня от всей души пожелать тебе успеха, что бы ты ни замыслил! Теперь немного о стихах Геты. Сборник её стихов прочитала с интересом. Нравятся, трогают, за душу берут, а порою боль вселяют. Особенно впечатляют стихи, написанные ею во второй половине жизни (стихи из второй половины сборника). Да, она, конечно, талантлива! Представляю и чувствую, какую немалую работу проделал ты, чтобы её стихи перешли из черновиков в печать. Поздравляю тебя с успешной летней творческой работой! |
Далее Людмила Александровна сообщила мне ещё кое-что о своей жизни, чтобы я полнее ощутил её судьбу на российской земле.
Тепло поведала о том, как её поддержали новые друзья, "милые, добрые люди", обретённые ею в Поволжье, после того как она "покинула Сибирь, любимый Ангарск, с которым сроднилась за 14 лет жизни в этом городе, родную школу с прекрасным коллективом, дорогих друзей…"
Рассказала о своем школьном коллеге Михаиле Исааковиче Бельфермане, который "был интересным, многогранно содержательным собеседником, добрым, милым человеком". Он окончил два института: литературный и иностранных языков. Преподавая английский язык в школе, он не расставался с литературой, регулярно публиковал статьи на литературоведческие и искусствоведческие темы. К этому повествованию Людмила Александровна добавила: "…хочу показать тебе, что у меня были друзья – большие поклонники литературы… значит, близкие мне по духу".
Приложила к письму официальную характеристику, данную ей ангарской школой №10 в 1964 году, когда её педагогический стаж достиг 12-ти лет. Вот что можно прочесть в этом документе: "…опытный педагог, прекрасно знающий своё дело, требовательный учитель, умеющий работать красиво, творчески, человек глубокой и пылкой души. Людмила Александровна – замечательный воспитатель учащихся… Массу времени тратит на внеклассную работу с детьми… Принципиальная, чуткая и внимательная, она уважаема среди учителей и учащихся".
Читал я всё это и вдруг вспомнил письменное напутствие, которое вручила мне любимая классная руководительница Надежда Ивановна Окулова, провожая меня по окончании школы: "Сумей сделать жизнь свою красивой и богатой интересными событиями и делами". И подумалось мне, что Людмила Александровна шла по своему жизненному пути именно так, словно и она неизменно стремилась выполнить это доброе напутствие. И почувствовал, что не могу не гордиться нашим с ней поколением россиян, в котором мне было уютно, поскольку я в достатке имел единомышленников, чей повседневный душевный настрой не был далёк от вдохновенных слов песни: "Жила бы страна родная – и нету других забот"…
Тепло поведала о том, как её поддержали новые друзья, "милые, добрые люди", обретённые ею в Поволжье, после того как она "покинула Сибирь, любимый Ангарск, с которым сроднилась за 14 лет жизни в этом городе, родную школу с прекрасным коллективом, дорогих друзей…"
Рассказала о своем школьном коллеге Михаиле Исааковиче Бельфермане, который "был интересным, многогранно содержательным собеседником, добрым, милым человеком". Он окончил два института: литературный и иностранных языков. Преподавая английский язык в школе, он не расставался с литературой, регулярно публиковал статьи на литературоведческие и искусствоведческие темы. К этому повествованию Людмила Александровна добавила: "…хочу показать тебе, что у меня были друзья – большие поклонники литературы… значит, близкие мне по духу".
Приложила к письму официальную характеристику, данную ей ангарской школой №10 в 1964 году, когда её педагогический стаж достиг 12-ти лет. Вот что можно прочесть в этом документе: "…опытный педагог, прекрасно знающий своё дело, требовательный учитель, умеющий работать красиво, творчески, человек глубокой и пылкой души. Людмила Александровна – замечательный воспитатель учащихся… Массу времени тратит на внеклассную работу с детьми… Принципиальная, чуткая и внимательная, она уважаема среди учителей и учащихся".
Читал я всё это и вдруг вспомнил письменное напутствие, которое вручила мне любимая классная руководительница Надежда Ивановна Окулова, провожая меня по окончании школы: "Сумей сделать жизнь свою красивой и богатой интересными событиями и делами". И подумалось мне, что Людмила Александровна шла по своему жизненному пути именно так, словно и она неизменно стремилась выполнить это доброе напутствие. И почувствовал, что не могу не гордиться нашим с ней поколением россиян, в котором мне было уютно, поскольку я в достатке имел единомышленников, чей повседневный душевный настрой не был далёк от вдохновенных слов песни: "Жила бы страна родная – и нету других забот"…
|
МОЁ ОТВЕТНОЕ (ЭЛЕКТРОННОЕ) ПИСЬМО
(сентябрь 2015 года) Дорогая Людмила Александровна!
Час назад вытащил из почтового ящика Ваше новое письмо! Ждал его с большим волнением – ведь Вы пообещали прекратить дальнейшую отправку мне писем. Но письмо есть – и я счастлив! Огромное спасибо!!! Оно вдохновляет, потому что наполнено оптимизмом и мудростью. Значит, всё в порядке! Так держать! Вы сейчас читаете ещё не ответ на Ваше письмо, это просто радостное извещение, что оно получено. Ответ требует проникновения, продумывания, привыкания, созревания... Он будет несколько позже. Я с воодушевлением начал работу над повестью, базирующейся на нашей переписке. Так уж получается, что я не могу глядеть в потолок и сочинять что-то вроде "Детей капитана Гранта" – уже сообщал Вам это. Может быть, и смог бы, но душа этого не просит. Хочется писать о том, что прошло через мою жизнь, через мою душу. В частности, мне очень интересно работать над повестями по письмам с моими комментариями. Это, полагаю, достаточно творческая работа (тут и определенная переработка самих писем и по содержанию, и по стилю, и по художественному звучанию, тут и авторские комментарии; при всём этом, конечно, появляются элементы творческой свободы и фантазии). И, что важно (я даже читал это в какой-то литературоведческой работе), нынешний читатель больше любит повествования, основанные на реальности, чем сотворенные исключительно фантазиями автора, например жюль-верновские. Знаю, в частности, что мои повести, основанные на переписках, многими читаются с интересом. Я мучительно думал, как назвать новую повесть. В итоге остановился на таком названии: "РЕТРО НА ДВОИХ". Был когда-то изумительный, трогательный МХАТовский спектакль о дружбе нескольких стариков. В нём прошлое, объединяющее этих прекрасных людей, согревает им душу в невесёлом настоящем. Спектакль назывался "Соло для часов с боем". Он был по существу прощанием с великими мастерами сцены – по его окончании все аплодировали стоя, и, возможно, не было зрителя, у кого в глазах не стояли бы слезы безмерной душевной признательности. Мне показалось, что в нашем случае "Ретро на двоих" – это нечто наиболее точное из всего, что я старался придумать. И, конечно, будет подзаголовок. Думаю, простой и вполне традиционный для меня: "Повесть в письмах с дополнениями и комментариями ". Не представляю, насколько быстро я напишу эту повесть, но обязательно покажу её Вам и дождусь Вашего мнения перед её представлением читателям. Надеюсь до зимы закончить (к сожалению, есть всяческие обязательства, которые будут тормозить работу). Ну, вот пока и всё. Шлю Вам самые добрые пожелания! Целую. Ваш Юра Цырин МОЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ (ЭЛЕКТРОННАЯ) ЗАПИСКА
(октябрь 2015 года) Дорогая Людмила Александровна!
Уже явно движется к завершению моя работа над маленькой повестью "Ретро на двоих", посвященной Вам. Я "залег на дно", как подводная лодка и ежедневно занимаюсь только этой работой, избегая всего, что может от неё отвлечь. Пожалуйста, простите мне задержку ответа на Ваше последнее письмо. Я хочу непременно приложить к ответному письму новую повесть на Ваш суд. Обнимаю, целую. Ваш Юра Цырин |
На этом мне хотелось бы завершить своё повествование. Надеюсь, что наша переписка с Людмилой Александровной – наше ретро на двоих – продолжится и будет ещё довольно долгой. Но повесть – это не архив документов. Для чего пишутся повести, создаются художественные фильмы или ставятся спектакли? Думаю, что главная цель всего этого – познакомить читателя или зрителя с новыми людьми и ситуациями, которые могут вызвать у него интерес, раздумья, переживания и, быть может, какие-то жизненные решения для себя. Думаю, для читателя и зрителя "работает" именно проникновение в характеры людей, в штрихи их судеб, их размышления, их поступки. Перебор информации здесь скорее вредит, чем помогает. Как учил нас прекрасный драматург Виктор Розов, информация в литературном произведении должна быть "камнями под ноги, а не камнями на голову". Пусть она расширяет читателю горизонт, но нельзя, чтобы он обалдел от её объёма. И, честно говоря, я люблю некую недосказанность повествования, дающую возможность читателю или зрителю что-то домысливать, на что-то надеяться, то есть как бы дописывать авторский текст.
Полагаю, что представленное в моей повести сделало для читателя близким образ моей дорогой учительницы, а также интересной и поучительной её судьбу. Полагаю, что эта маленькая повесть помогла ему честно и непредвзято подумать о поколении тех россиян, трудовой путь которых слился с историей страны во второй половине 20-го века. А еще задуматься о социальном "шлейфе" внезапного развала Советского Союза… Очень хочется надеяться, что я не ошибаюсь грубо в своих предположениях.
Пришли новые времена, мы с Людмилой Александровной, возможно, в чём-то теперь старомодны. Но неужели весь наш жизненный опыт, наши нравственные устои уже никому не нужны?
Не верю. И хочется в заключение вспомнить своё стихотворение, которое я написал в 10-м классе, когда у нас вела уроки молоденькая учительница английского языка, но пафос которого не ушёл из моей души и сегодня, почти через 60 лет. На прощание я с самыми светлыми надеждами дарю Вам это стихотворение, дорогой читатель.
Полагаю, что представленное в моей повести сделало для читателя близким образ моей дорогой учительницы, а также интересной и поучительной её судьбу. Полагаю, что эта маленькая повесть помогла ему честно и непредвзято подумать о поколении тех россиян, трудовой путь которых слился с историей страны во второй половине 20-го века. А еще задуматься о социальном "шлейфе" внезапного развала Советского Союза… Очень хочется надеяться, что я не ошибаюсь грубо в своих предположениях.
Пришли новые времена, мы с Людмилой Александровной, возможно, в чём-то теперь старомодны. Но неужели весь наш жизненный опыт, наши нравственные устои уже никому не нужны?
Не верю. И хочется в заключение вспомнить своё стихотворение, которое я написал в 10-м классе, когда у нас вела уроки молоденькая учительница английского языка, но пафос которого не ушёл из моей души и сегодня, почти через 60 лет. На прощание я с самыми светлыми надеждами дарю Вам это стихотворение, дорогой читатель.
|
Петух бывает счастлив на шесте,
орел бывает счастлив на вершине… Скажи, а мы в житейской суете вопрос о счастье для себя решили? Взгляни, коль тени бродят по душе, не счастье ли ей выбранное тесно. Орлу б, наверно, был неплох и шест, когда была б вершина неизвестна. |