Серега и Робик
В этот вечер водка пилась хорошо. И не только потому, что Сергей и Роберт употребляли ее в сопровождении вкуснейшей окрошки, а затем аппетитного жаркого из говядины с помидорами, огурчиками и зеленым луком, только что сорванными с грядки. Вся эта еда, приготовленная Ларисой, гостеприимной женой Роберта, конечно, воодушевляла к приему довольно привычного для буровиков напитка. Но, пожалуй, основную роль играло другое: в этот воскресный летний день на даче Роберта свершилось наконец долгожданное событие. После недель раздумий и сегодняшнего изнурительного “интеллектуального штурма” друзья нашли то техническое решение, которое позволит намного полнее отбирать нефть из продуктивных пластов.
Стол стоял на дачном участке под пышной кроной матерой березы. Он был придвинут к качелям, на которых сидела, чуть покачиваясь, Лариса. А с другой стороны стола подсаживались на табуретках для приема пищи Сергей и Роберт. Но больше им нравилось беседовать стоя – насиделись сегодня в ходе творческих мук...
- Серега! – произнес уже чуть захмелевший Роберт, – я хочу выпить за тебя персонально. – Сегодня именно ты поставил победную точку в наших поисках. – Лара, присоединяйся, пожалуйста.
- Не валяй дурака, Робик. – возразил Сергей. - Ты же прекрасно знаешь, что такое совместное изобретательство – ведь у нас с тобой уже около сотни общих изобретений. Я много думал об этом явлении... Это истинная симфония поиска. Это разжигание творческого азарта друг друга... Что еще?.. Ювелирная доводка предварительных идей или решительный отказ от них. Мучительная вереница наших сомнений и надежд... И вот мы оба уже – на волоске от конечного решения. Понимаешь, оба! Но конечная счастливая мысль вряд ли может одновременно прийти в обе головы. И к кому бы она ни пришла, говорить о чьей-то главной роли в нашей находке – это просто непрофессионально. Давай лучше выпьем за дружбу!
- Да, Серега, ты просто поэт! И что тебя потянуло в технику? Правда, известно, что талантливый человек талантлив во всем... Или это перебор, или я вообще бесталанный. В поэтическом осмыслении вещей я – ноль. Ну и ладно... Хочешь выпить за дружбу – давай за дружбу. Это тоже правильный тост – мы уже двадцать лет вместе. И я благодарю судьбу за это.
- Ребята, - вступила в разговор Лариса, - я тоже выпью за вашу дружбу. Я любуюсь, вашей увлеченностью, завидую вам, иногда жалею, что стала экономистом, а не механиком… Но вот недавно доказала в “Роснефти”, что можно рассчитать экономический эффект новой техники в заканчивании скважин по изменению их производительности. Так что скоро разбогатеете благодаря мне и своей новинке.
Друзья усмехнулись с легкой грустью. Кого ныне волнует экономический эффект от изобретений?! Договорись где надо, поделись – будешь как-то поощрен.
Сергей внимательно смотрел на Ларису. Светловолосая, c пухленькими, как у девчонки, щечками, с большими карими глазами, слегка раскосыми – некий отголосок происхождения из северных сибирских широт. Очень добрая открытая улыбка... Повезло Роберту! А вот он, Сергей, живет холостяком. В двадцать пять лет женился на самой красивой девушке лаборатории – Маше Кузьминой. А через три года она ушла от него. Была откровенной, сказала: “Скучно мне с тобой, Сергей. Ты вечно в делах, а то и в командировках по месяцу. Ты – не для меня, уж прости. Мне каждый день нужны внимание, ласки и, если хочешь знать, секс. Ну, неделю я еще продержусь одна... но месяц!.. И даже если ты здесь, чаще всего я этого не ощущаю...” Она нашла себе другого мужа где-то на стороне. Сергей понятия не имеет, как она живет. Теперь ему сорок три. Роберту тоже. Но у Роберта есть Лариса и сын, а у Сергея... только творчество...
- Ну, за вашу дружбу! – подняла свою рюмку Лариса. И все втроем, дружно чокнувшись, выпили.
- Хорошо идет, - деловито отметил Роберт. – Победа и водка – гармоничное сочетание. Но, Ларочка, вряд ли мы станем богатыми благодаря твоей методике расчета эффективности. Наступают новые времена. Побежали девяностые годы – входим в светлое капиталистическое будущее. Ельцин и его экономическая команда твердят о предприимчивости каждого. Если ее нет, если не умеешь делать деньги, значит, ты не состоялся, не годен для современной жизни.
- Я не могу понять этого тезиса, - пожал плечами Сергей. - Получается, что великому певцу Евгению Нестеренко, чтобы нормально жить дальше, надо срочно покинуть Большой театр и организовать свой личный шоу-бизнес... или, по меньшей мере, стать директором Большого.
- Видимо, это лучший вариант сегодня, – уверенно заметил Роберт.
- Это нелепый вариант, - возразил Сергей. – Нестеренко не должен жить беднее среднего бизнесмена – иначе страна рухнет. Призвание к бизнесу присуще довольно узкому слою людей, таких – процентов десять, не больше. Пусть они и процветают в этой сфере. Но ведь есть еще призвание к сцене, к изобретательству, к научному поиску, к преподаванию... Это что, уже устаревшие виды деятельности? Им пять копеек цена? И разве в этих сферах нет места творческой предприимчивости? Разве не следует ее стимулировать и достойно оценивать?
- Я ж говорю, что ты поэт, - улыбнулся Роберт. – А нашей задерганной стране надо еще какое-то время помытариться – пройти через дикий капитализм. И только потом твои высокие мысли сгодятся для общества.
- Не хочу, чтобы мы шли в цивилизованный капитализм через сломанные судьбы людей, десятилетиями служивших своей стране. Не хочу, чтобы творчество Евгения Нестеренко стало стоить меньше, чем деятельность удачливого мелкого лавочника. Ельцинская команда строит капитализм не на диких просторах индейской Америки, а среди миллионов цивилизованных и очень полезных стране людей. И надо искать такие пути, на которых достойные люди – кстати, выращенные этой же страной для своего блага – не становятся униженными, отброшенными на обочину дороги.
Лариса внимательно слушала разговор мужчин и молчала. И ей захотелось тоже сказать несколько слов.
- Ребята! – воскликнула она. – Я думаю так. В ельцинскую экономическую команду вам никак не попасть. Так что ваша дискуссия практической роли иметь не будет. Вам остается только не изменять своему призванию. Я не верю, что лавочник очень долго будет жить лучше вас – в этом случае страна бы действительно рухнула, тут совершенно прав Сережа. А к тому же, у вас есть неоценимое богатство, которого никогда не обретет лавочник. Это – ничем не заменимое творчество, самый верный друг. Оно никогда не изменяет человеку... только человек, бывает, изменит ему. Давайте останемся самими собой. И, как говорят, прорвемся!
- Пьем за Ларису! – вдохновенно заявил Сергей. – Эх, Робик, ценишь ли ты свою жену по достоинству? Я сомневаюсь. А она сказала мудрые слова – и мы будем следовать им.
Он наполнил рюмки и поднял свою, призывая Роберта и Ларису к тому же.
- Ну, ладно, романтики, тост я, конечно, поддерживаю, Лара умница. И пусть её идеи подтвердятся жизнью. Ведь жизнь подчас творит чудеса. Вспомните, как чеканны и привлекательны слова “Манифеста” Маркса и Энгельса. И вроде бы мы с вами их ре-а-ли...зо-вы-вали. Но надо же: вновь пришли к капитализму!.. Пробежали круг в три поколения, как белки в колесе. Цирк!.. Впрочем, я заговорился. За Ларису! Серега ошибается – я ценю все достоинства жены. Дай поцелую.
Роберт не без труда поднялся с табуретки и поцеловал жену. Мужчины опустошили свои рюмки. Лариса символически смочила губы, поставила рюмку и сказала:
- Спасибо, ребята... Но не пора ли нам перейти к чаю? У вас осталось водки не больше чем на один тост. Он вам нужен?
- Мне – да, - заявил Роберт. – Вы так и не дали мне выпить за Серегу. А я его люблю – и не отступлюсь. Тост – за здоровье моего друга Сергея! Не за его творческие успехи... и воще не за что-то этакое, а за его здоровье. Пусть будет здоров... потому что он очень... хороший человек!
- Ну, давайте, - согласилась Лариса, понимая, что спорить уже бессмысленно.
И бутылка была закончена, как это обычно бывает в России.
...В сумерках еще можно было разглядеть созревшие яблоки среди листвы молодых яблонь, а с другой стороны – гроздья красной смородины. Теплый подмосковный август. Вокруг – тишина и покой. Дремала у своей конуры стареющая сибирская лайка Люська.
И эта умиротворенность совсем не располагала к долгим раздумьям о том, что Россия вступила в смутное время поспешного и бесшабашного воссоздания капитализма, разрушенного здесь около восьмидесяти лет назад, она вступила в стихию почти бесконтрольного разгула вдруг вскипевших в обществе алчности и жестокости, стремительного переосмысления людьми жизненных ценностей...
Прошло два года. Всесоюзный институт буровых технологий, где друзья проработали более двадцати лет, стали кандидатами наук и заслуженными изобретателями России, убывал в численности на глазах, превращались в крошечные или ликвидировались невостребованные подразделения. Ведь и вся нефтедобывающая отрасль, а значит, и бурение скважин, были в кризисе – естественное отражение кризиса всей экономики страны.
Лаборатория разобщения пластов института еще держалась “на плаву”, и самым главным ее достижением являлся именно комплекс, созданный Сергеем и Робертом. Он был успешно испытан в Западной Сибири. И в результате оказался востребованным... американской инновационной компанией “Офшор Дриллинг”.
В России же договор с “Обьнефтегазом” на разработку комплекса и его постановку на серийное производство заканчивался, а что будет дальше, друзья не ведали.
...И снова был август, снова наступали сумерки. Сергей и Роберт медленно и молча шли вдоль Манежной площади. Каждый из них думал о случившемся. Несколько минут назад они вышли из гостиницы “Националь”, где в нескольких комнатах на пятом этаже разместилось московское представительство компании “Офшор Дриллинг”. Их неплохо угостили под мягко расслабляющее душу виски с содовой и пригласили на работу в компанию, в штат Оклахома.
Первым нарушил молчание Роберт:
- Знаешь, Серега, я поеду. Это единственный способ достойно пожить, не путаясь с убогой, мелкой коммерцией. Представляешь, мы останемся в науке, в творчестве и при этом не будем влачить жалкое существование!.. Не хочу быть беднее лавочника с Тишинского рынка! Понимаешь, не хочу, чтобы он потешался над моим неумением жить. Хочу жить достойно, не изменяя своему призванию.
- Ну, Робик, ты, похоже, по натуре – человек мира. А мне хочется жить в России, служить именно ей. Вот такой я идейный... Чувствую, что не смогу быть счастливым где-то вдали от нее.
- Дорогой мой, не надо демагогии. Ну, положим, в лирике я готов ее допускать. Помнишь, как написала Вероника Тушнова? “Что нам грустить – живем любя. Хоть ты другую, я тебя”. Красиво сказано – но это о любви между мужчиной и женщиной... Я тоже люблю Родину. Но скажи ты, заслуженный изобретатель России, отвечает ли она нам тем же? Давай будем честными: нет! Сегодня Россия любит коммерсантов, дельцов, и нас зовет к тому же. Уже почти рухнул наш уникальный институт, который был уважаем в мире. Почему? Не из-за материнской ли любви Родины?.. Послушай радио, почитай газеты! Сегодня для России уметь жить – это быть дельцом. А ты, жрец творчества, для нее устарел, неинтересен. Ну, скажи, что это не так!
Сергей ничего не ответил. Роберт понимал, как тошно на душе у друга и решил помолчать тоже...
- Грустно мне, Робик. Вот ты вдруг вдохновился, а мне очень грустно. Не ждал я такого итога наших с тобой усилий. Я понимаю, что в Оклахоме мы не пропадем, да и просто можно гордиться, что американцы нас заметили... Кстати, по-моему, только нас из всего института... точнее, из его остатка... Но не об этом мне мечталось. И не подумай, что я наивен, или зомбирован советской пропагандой. Знаю я, знаю, что в эмиграции подчас свершаются великие дела. Но ведь я не щадил себя именно для отечества. И счастье видел – в нужности ему, пусть это и громкие слова... А впрочем, почему громкие? Мы же знаем, какие патриоты своей страны американцы. А французы! А японцы!.. Я думаю, более девяноста пяти процентов человечества не мыслит себя вне родной земли – и ничего громкого тут нет. Это естественно, как и многое другое, что вошло в кровь и плоть людей...
- Серега, а не завернуть ли нам в пивной бар на Новом Арбате? – предложил вдруг Роберт. – Мы всегда любили туда похаживать в трудные моменты жизни.
- В очереди стоять неохота.
- А вдруг ее нет?
Очереди действительно почему-то в этот раз не было.
Но правильно говорится: пришла беда – открывай ворота. В зале недалеко от стола, где они расположились, Сергей увидел свою бывшую жену Машу с каким-то мужиком, явно иностранцем. “Спина иностранная” – так характеризовал подобных субъектов писатель Илья Эренбург. Маша и ныне была великолепна. Увидев Сергея и Роберта, что-то сказала своему кавалеру и подошла к их столу. Сергей продумал: “Только этого мне сейчас не хватало!”
- Я не очень помешала? – несколько игриво спросила Маша.
Затем добавила, приглядываясь к Сергею:
- Невеселый ты какой-то. Где твой неиссякаемый энтузиазм?
Сергей не спешил с ответом. Она подсела к столу.
- Сегодня энтузиазм у других, - наконец произнес он. - У торговцев, бизнесменов, банкиров... В науке его уже нет – она подыхает потихоньку... А у тебя, вижу, энтузиазма – хоть отбавляй.
- А что в этом плохого? Стараюсь соответствовать реальному миру, а не какому-то вожделенному... Вот там сидит мой друг и будущий муж. Он американец, живет под Филадельфией. Вообще-то он русского происхождения, его дед убежал из России в гражданскую войну. По-русски говорит совсем неплохо... У него часть бизнеса – в России. Наведывается сюда регулярно...
- Так ты сейчас не замужем?
- Мы расстались тихо и спокойно три года назад. Он начал с размахом заниматься шоу-бизнесом и стал просто чужим. С ним сделалось так же скучно, как было с тобой. То же сумасшествие, а не жизнь, и я – на последнем месте. Мне такая скука и тоска ни к чему. Знаешь, я поняла, что в нашей России-матушке все трудяги какие-то покалеченные: ученые – своей ненужностью, бизнесмены – этакой фронтовой жизнью на износ... Вот в Америке, где нормальная цивилизация, каждый прежде всего – ж и в е т! Рэкет, киллеры – только в криминальном бизнесе, например, наркоторговле. Остальные бизнесмены спокойны за свою судьбу, знают, что она зависит только от них самих. Ученые востребованы, учителя тоже – все востребованы, безработицы почти нет. И все живут достойно, хотя, конечно, кто-то в богатстве, а кто-то просто в достатке... Старики блаженствуют на пенсиях и социальных льготах...
- Это твой новый друг так здорово просветил тебя?
- Не только. Переписываюсь кое с кем из эмигрантов. Помнишь, например, Дашевских? Живут в Бостоне, не нарадуются.
Роберт слушал молча эту беседу, но вдруг сказал:
- Маша, мне кажется, что твой спутник уже волнуется.
Тот мужчина – ему на вид было лет пятьдесят или чуть побольше – смотрел в их сторону. Маша приветливо махнула ему рукой и встала.
- Вот что я скажу тебе, Сережа, на прощание. Может быть, я не права, но кажется мне, что ты просто не сумел жить как надо. Да ты и не жил-то никогда. Всегда в работе, как каторжник... мне жизнь портил... нет у тебя ни машины, ни дачи. Доволен, что есть двухкомнатная клетушка в хрущевке. А теперь оказался на развалинах института, которому отдавал всю жизнь. А помнишь, министерство хотело направить тебя в Техас на стажировку. Возможно, был бы сейчас крупным американским специалистом. Но ты, конечно, отказался: не мог сорвать свои великие разработки. Незаменимый... Жаль мне тебя, нескладный ты человек. Думаю, в реальных обстоятельствах жизни надо, кроме всего прочего, уметь еще одно – не попадать в число неудачников... или хотя бы недолго там пребывать. Ну, держите хвост пистолетом, ребята!
И ушла к своему столу. А Роберт, улыбаясь, заговорил:
- Ну, не зря сюда зашли: поучили тут тебя жить. И знаешь, что я подумал? Вот будем мы трудиться в Америке как востребованные ученые, станем там жить, как выражается Маша, достойно. И узнает она как-то про это, одумается, бросит своего филадельфийца и вернется к тебе, теперь уже в Оклахому. Посмотри, какая женщина!
- Хватит болтать. Допивай пиво – и пошли отсюда. Тошно мне тут сидеть и видеть ее. И вообще домой хочу – спать...
Прощаясь, Роберт весело напомнил Сереже один анекдот на тему дня: “Беседуют два еврея. “Ты не знаешь, чем отличается материализм от эмпириокритицизма?” – “Не знаю... но ехать надо!”
Да, у Роберта сегодня возникло явно приподнятое настроение – и от этого Сережа чувствовал себя еще более беспокойно и уныло.
Он не ожидал, что дома быстро заснет, но это случилось. Видимо, какая-то гнетущая моральная усталость оказалась сильнее нервного возбуждения и раздумья. Но во сне мозг и нервы продолжали активно действовать. Ему снились какие-то промышленные испытания на буровой. Чем-то очень встревожен буровой мастер. Ах, вот в чем дело: прихватило обсадную колонну в стволе скважины. Звонят главному инженеру – он говорит, что сейчас примчится. Вот он уже приехал. Это Женя Бондарев, с которым Сергей в давней дружбе. Женя, кажется, видит скважину насквозь, и она всегда ему покоряется... Он начинает “колдовать”, крепко держась за тормоз буровой лебедки. Все затихли, слышны только надрывные звуки механизмов... Женя продолжает “колдовать”, становится все более озабоченным и грустным. Дает распоряжения... Промывки скважины не помогают... Мастер, обреченно махнув рукой, уходит в свой вагончик... А вскоре Женя отходит от лебедки и говорит: “Все – погибла скважина, Сережа. Погибла из-за твоих “игрушек”...
Сергей проснулся и резко сел на кровати. Ему подумалось, что это вещий сон, хотя он всегда был далек от суеверий. Вещий или не вещий, но все ясно: самое лучшее, самое светлое в жизни погибло. “Столько было стараний, столько надежд! – думал он - Прошли лучшие десятилетия жизни – сплошные поиски и борьба на благо любимой нефтяной державы – России. А в итоге – не нужно ей это. Наводняют ее представители американских инновационных компаний, благодетели наши... и вот я вдруг понадобился Америке. А мне Россия надобна. Вот так... Но я-то ей больше не нужен...”
...На следующий день институт узнал, что, что Сергей пытался покончить с собой – отравить себя газом. Но соседка почувствовала неладное, стала стучать в его дверь. Не достучавшись, вызвала милицию... Теперь он в больнице. Состояние тяжелое...
Роберт навещал друга ежедневно. А через три недели, когда Сергея выписывали из больницы, показал ему проект контракта, присланный “Офшор Дриллинг”. Там не хватало только их подписей...
Стол стоял на дачном участке под пышной кроной матерой березы. Он был придвинут к качелям, на которых сидела, чуть покачиваясь, Лариса. А с другой стороны стола подсаживались на табуретках для приема пищи Сергей и Роберт. Но больше им нравилось беседовать стоя – насиделись сегодня в ходе творческих мук...
- Серега! – произнес уже чуть захмелевший Роберт, – я хочу выпить за тебя персонально. – Сегодня именно ты поставил победную точку в наших поисках. – Лара, присоединяйся, пожалуйста.
- Не валяй дурака, Робик. – возразил Сергей. - Ты же прекрасно знаешь, что такое совместное изобретательство – ведь у нас с тобой уже около сотни общих изобретений. Я много думал об этом явлении... Это истинная симфония поиска. Это разжигание творческого азарта друг друга... Что еще?.. Ювелирная доводка предварительных идей или решительный отказ от них. Мучительная вереница наших сомнений и надежд... И вот мы оба уже – на волоске от конечного решения. Понимаешь, оба! Но конечная счастливая мысль вряд ли может одновременно прийти в обе головы. И к кому бы она ни пришла, говорить о чьей-то главной роли в нашей находке – это просто непрофессионально. Давай лучше выпьем за дружбу!
- Да, Серега, ты просто поэт! И что тебя потянуло в технику? Правда, известно, что талантливый человек талантлив во всем... Или это перебор, или я вообще бесталанный. В поэтическом осмыслении вещей я – ноль. Ну и ладно... Хочешь выпить за дружбу – давай за дружбу. Это тоже правильный тост – мы уже двадцать лет вместе. И я благодарю судьбу за это.
- Ребята, - вступила в разговор Лариса, - я тоже выпью за вашу дружбу. Я любуюсь, вашей увлеченностью, завидую вам, иногда жалею, что стала экономистом, а не механиком… Но вот недавно доказала в “Роснефти”, что можно рассчитать экономический эффект новой техники в заканчивании скважин по изменению их производительности. Так что скоро разбогатеете благодаря мне и своей новинке.
Друзья усмехнулись с легкой грустью. Кого ныне волнует экономический эффект от изобретений?! Договорись где надо, поделись – будешь как-то поощрен.
Сергей внимательно смотрел на Ларису. Светловолосая, c пухленькими, как у девчонки, щечками, с большими карими глазами, слегка раскосыми – некий отголосок происхождения из северных сибирских широт. Очень добрая открытая улыбка... Повезло Роберту! А вот он, Сергей, живет холостяком. В двадцать пять лет женился на самой красивой девушке лаборатории – Маше Кузьминой. А через три года она ушла от него. Была откровенной, сказала: “Скучно мне с тобой, Сергей. Ты вечно в делах, а то и в командировках по месяцу. Ты – не для меня, уж прости. Мне каждый день нужны внимание, ласки и, если хочешь знать, секс. Ну, неделю я еще продержусь одна... но месяц!.. И даже если ты здесь, чаще всего я этого не ощущаю...” Она нашла себе другого мужа где-то на стороне. Сергей понятия не имеет, как она живет. Теперь ему сорок три. Роберту тоже. Но у Роберта есть Лариса и сын, а у Сергея... только творчество...
- Ну, за вашу дружбу! – подняла свою рюмку Лариса. И все втроем, дружно чокнувшись, выпили.
- Хорошо идет, - деловито отметил Роберт. – Победа и водка – гармоничное сочетание. Но, Ларочка, вряд ли мы станем богатыми благодаря твоей методике расчета эффективности. Наступают новые времена. Побежали девяностые годы – входим в светлое капиталистическое будущее. Ельцин и его экономическая команда твердят о предприимчивости каждого. Если ее нет, если не умеешь делать деньги, значит, ты не состоялся, не годен для современной жизни.
- Я не могу понять этого тезиса, - пожал плечами Сергей. - Получается, что великому певцу Евгению Нестеренко, чтобы нормально жить дальше, надо срочно покинуть Большой театр и организовать свой личный шоу-бизнес... или, по меньшей мере, стать директором Большого.
- Видимо, это лучший вариант сегодня, – уверенно заметил Роберт.
- Это нелепый вариант, - возразил Сергей. – Нестеренко не должен жить беднее среднего бизнесмена – иначе страна рухнет. Призвание к бизнесу присуще довольно узкому слою людей, таких – процентов десять, не больше. Пусть они и процветают в этой сфере. Но ведь есть еще призвание к сцене, к изобретательству, к научному поиску, к преподаванию... Это что, уже устаревшие виды деятельности? Им пять копеек цена? И разве в этих сферах нет места творческой предприимчивости? Разве не следует ее стимулировать и достойно оценивать?
- Я ж говорю, что ты поэт, - улыбнулся Роберт. – А нашей задерганной стране надо еще какое-то время помытариться – пройти через дикий капитализм. И только потом твои высокие мысли сгодятся для общества.
- Не хочу, чтобы мы шли в цивилизованный капитализм через сломанные судьбы людей, десятилетиями служивших своей стране. Не хочу, чтобы творчество Евгения Нестеренко стало стоить меньше, чем деятельность удачливого мелкого лавочника. Ельцинская команда строит капитализм не на диких просторах индейской Америки, а среди миллионов цивилизованных и очень полезных стране людей. И надо искать такие пути, на которых достойные люди – кстати, выращенные этой же страной для своего блага – не становятся униженными, отброшенными на обочину дороги.
Лариса внимательно слушала разговор мужчин и молчала. И ей захотелось тоже сказать несколько слов.
- Ребята! – воскликнула она. – Я думаю так. В ельцинскую экономическую команду вам никак не попасть. Так что ваша дискуссия практической роли иметь не будет. Вам остается только не изменять своему призванию. Я не верю, что лавочник очень долго будет жить лучше вас – в этом случае страна бы действительно рухнула, тут совершенно прав Сережа. А к тому же, у вас есть неоценимое богатство, которого никогда не обретет лавочник. Это – ничем не заменимое творчество, самый верный друг. Оно никогда не изменяет человеку... только человек, бывает, изменит ему. Давайте останемся самими собой. И, как говорят, прорвемся!
- Пьем за Ларису! – вдохновенно заявил Сергей. – Эх, Робик, ценишь ли ты свою жену по достоинству? Я сомневаюсь. А она сказала мудрые слова – и мы будем следовать им.
Он наполнил рюмки и поднял свою, призывая Роберта и Ларису к тому же.
- Ну, ладно, романтики, тост я, конечно, поддерживаю, Лара умница. И пусть её идеи подтвердятся жизнью. Ведь жизнь подчас творит чудеса. Вспомните, как чеканны и привлекательны слова “Манифеста” Маркса и Энгельса. И вроде бы мы с вами их ре-а-ли...зо-вы-вали. Но надо же: вновь пришли к капитализму!.. Пробежали круг в три поколения, как белки в колесе. Цирк!.. Впрочем, я заговорился. За Ларису! Серега ошибается – я ценю все достоинства жены. Дай поцелую.
Роберт не без труда поднялся с табуретки и поцеловал жену. Мужчины опустошили свои рюмки. Лариса символически смочила губы, поставила рюмку и сказала:
- Спасибо, ребята... Но не пора ли нам перейти к чаю? У вас осталось водки не больше чем на один тост. Он вам нужен?
- Мне – да, - заявил Роберт. – Вы так и не дали мне выпить за Серегу. А я его люблю – и не отступлюсь. Тост – за здоровье моего друга Сергея! Не за его творческие успехи... и воще не за что-то этакое, а за его здоровье. Пусть будет здоров... потому что он очень... хороший человек!
- Ну, давайте, - согласилась Лариса, понимая, что спорить уже бессмысленно.
И бутылка была закончена, как это обычно бывает в России.
...В сумерках еще можно было разглядеть созревшие яблоки среди листвы молодых яблонь, а с другой стороны – гроздья красной смородины. Теплый подмосковный август. Вокруг – тишина и покой. Дремала у своей конуры стареющая сибирская лайка Люська.
И эта умиротворенность совсем не располагала к долгим раздумьям о том, что Россия вступила в смутное время поспешного и бесшабашного воссоздания капитализма, разрушенного здесь около восьмидесяти лет назад, она вступила в стихию почти бесконтрольного разгула вдруг вскипевших в обществе алчности и жестокости, стремительного переосмысления людьми жизненных ценностей...
Прошло два года. Всесоюзный институт буровых технологий, где друзья проработали более двадцати лет, стали кандидатами наук и заслуженными изобретателями России, убывал в численности на глазах, превращались в крошечные или ликвидировались невостребованные подразделения. Ведь и вся нефтедобывающая отрасль, а значит, и бурение скважин, были в кризисе – естественное отражение кризиса всей экономики страны.
Лаборатория разобщения пластов института еще держалась “на плаву”, и самым главным ее достижением являлся именно комплекс, созданный Сергеем и Робертом. Он был успешно испытан в Западной Сибири. И в результате оказался востребованным... американской инновационной компанией “Офшор Дриллинг”.
В России же договор с “Обьнефтегазом” на разработку комплекса и его постановку на серийное производство заканчивался, а что будет дальше, друзья не ведали.
...И снова был август, снова наступали сумерки. Сергей и Роберт медленно и молча шли вдоль Манежной площади. Каждый из них думал о случившемся. Несколько минут назад они вышли из гостиницы “Националь”, где в нескольких комнатах на пятом этаже разместилось московское представительство компании “Офшор Дриллинг”. Их неплохо угостили под мягко расслабляющее душу виски с содовой и пригласили на работу в компанию, в штат Оклахома.
Первым нарушил молчание Роберт:
- Знаешь, Серега, я поеду. Это единственный способ достойно пожить, не путаясь с убогой, мелкой коммерцией. Представляешь, мы останемся в науке, в творчестве и при этом не будем влачить жалкое существование!.. Не хочу быть беднее лавочника с Тишинского рынка! Понимаешь, не хочу, чтобы он потешался над моим неумением жить. Хочу жить достойно, не изменяя своему призванию.
- Ну, Робик, ты, похоже, по натуре – человек мира. А мне хочется жить в России, служить именно ей. Вот такой я идейный... Чувствую, что не смогу быть счастливым где-то вдали от нее.
- Дорогой мой, не надо демагогии. Ну, положим, в лирике я готов ее допускать. Помнишь, как написала Вероника Тушнова? “Что нам грустить – живем любя. Хоть ты другую, я тебя”. Красиво сказано – но это о любви между мужчиной и женщиной... Я тоже люблю Родину. Но скажи ты, заслуженный изобретатель России, отвечает ли она нам тем же? Давай будем честными: нет! Сегодня Россия любит коммерсантов, дельцов, и нас зовет к тому же. Уже почти рухнул наш уникальный институт, который был уважаем в мире. Почему? Не из-за материнской ли любви Родины?.. Послушай радио, почитай газеты! Сегодня для России уметь жить – это быть дельцом. А ты, жрец творчества, для нее устарел, неинтересен. Ну, скажи, что это не так!
Сергей ничего не ответил. Роберт понимал, как тошно на душе у друга и решил помолчать тоже...
- Грустно мне, Робик. Вот ты вдруг вдохновился, а мне очень грустно. Не ждал я такого итога наших с тобой усилий. Я понимаю, что в Оклахоме мы не пропадем, да и просто можно гордиться, что американцы нас заметили... Кстати, по-моему, только нас из всего института... точнее, из его остатка... Но не об этом мне мечталось. И не подумай, что я наивен, или зомбирован советской пропагандой. Знаю я, знаю, что в эмиграции подчас свершаются великие дела. Но ведь я не щадил себя именно для отечества. И счастье видел – в нужности ему, пусть это и громкие слова... А впрочем, почему громкие? Мы же знаем, какие патриоты своей страны американцы. А французы! А японцы!.. Я думаю, более девяноста пяти процентов человечества не мыслит себя вне родной земли – и ничего громкого тут нет. Это естественно, как и многое другое, что вошло в кровь и плоть людей...
- Серега, а не завернуть ли нам в пивной бар на Новом Арбате? – предложил вдруг Роберт. – Мы всегда любили туда похаживать в трудные моменты жизни.
- В очереди стоять неохота.
- А вдруг ее нет?
Очереди действительно почему-то в этот раз не было.
Но правильно говорится: пришла беда – открывай ворота. В зале недалеко от стола, где они расположились, Сергей увидел свою бывшую жену Машу с каким-то мужиком, явно иностранцем. “Спина иностранная” – так характеризовал подобных субъектов писатель Илья Эренбург. Маша и ныне была великолепна. Увидев Сергея и Роберта, что-то сказала своему кавалеру и подошла к их столу. Сергей продумал: “Только этого мне сейчас не хватало!”
- Я не очень помешала? – несколько игриво спросила Маша.
Затем добавила, приглядываясь к Сергею:
- Невеселый ты какой-то. Где твой неиссякаемый энтузиазм?
Сергей не спешил с ответом. Она подсела к столу.
- Сегодня энтузиазм у других, - наконец произнес он. - У торговцев, бизнесменов, банкиров... В науке его уже нет – она подыхает потихоньку... А у тебя, вижу, энтузиазма – хоть отбавляй.
- А что в этом плохого? Стараюсь соответствовать реальному миру, а не какому-то вожделенному... Вот там сидит мой друг и будущий муж. Он американец, живет под Филадельфией. Вообще-то он русского происхождения, его дед убежал из России в гражданскую войну. По-русски говорит совсем неплохо... У него часть бизнеса – в России. Наведывается сюда регулярно...
- Так ты сейчас не замужем?
- Мы расстались тихо и спокойно три года назад. Он начал с размахом заниматься шоу-бизнесом и стал просто чужим. С ним сделалось так же скучно, как было с тобой. То же сумасшествие, а не жизнь, и я – на последнем месте. Мне такая скука и тоска ни к чему. Знаешь, я поняла, что в нашей России-матушке все трудяги какие-то покалеченные: ученые – своей ненужностью, бизнесмены – этакой фронтовой жизнью на износ... Вот в Америке, где нормальная цивилизация, каждый прежде всего – ж и в е т! Рэкет, киллеры – только в криминальном бизнесе, например, наркоторговле. Остальные бизнесмены спокойны за свою судьбу, знают, что она зависит только от них самих. Ученые востребованы, учителя тоже – все востребованы, безработицы почти нет. И все живут достойно, хотя, конечно, кто-то в богатстве, а кто-то просто в достатке... Старики блаженствуют на пенсиях и социальных льготах...
- Это твой новый друг так здорово просветил тебя?
- Не только. Переписываюсь кое с кем из эмигрантов. Помнишь, например, Дашевских? Живут в Бостоне, не нарадуются.
Роберт слушал молча эту беседу, но вдруг сказал:
- Маша, мне кажется, что твой спутник уже волнуется.
Тот мужчина – ему на вид было лет пятьдесят или чуть побольше – смотрел в их сторону. Маша приветливо махнула ему рукой и встала.
- Вот что я скажу тебе, Сережа, на прощание. Может быть, я не права, но кажется мне, что ты просто не сумел жить как надо. Да ты и не жил-то никогда. Всегда в работе, как каторжник... мне жизнь портил... нет у тебя ни машины, ни дачи. Доволен, что есть двухкомнатная клетушка в хрущевке. А теперь оказался на развалинах института, которому отдавал всю жизнь. А помнишь, министерство хотело направить тебя в Техас на стажировку. Возможно, был бы сейчас крупным американским специалистом. Но ты, конечно, отказался: не мог сорвать свои великие разработки. Незаменимый... Жаль мне тебя, нескладный ты человек. Думаю, в реальных обстоятельствах жизни надо, кроме всего прочего, уметь еще одно – не попадать в число неудачников... или хотя бы недолго там пребывать. Ну, держите хвост пистолетом, ребята!
И ушла к своему столу. А Роберт, улыбаясь, заговорил:
- Ну, не зря сюда зашли: поучили тут тебя жить. И знаешь, что я подумал? Вот будем мы трудиться в Америке как востребованные ученые, станем там жить, как выражается Маша, достойно. И узнает она как-то про это, одумается, бросит своего филадельфийца и вернется к тебе, теперь уже в Оклахому. Посмотри, какая женщина!
- Хватит болтать. Допивай пиво – и пошли отсюда. Тошно мне тут сидеть и видеть ее. И вообще домой хочу – спать...
Прощаясь, Роберт весело напомнил Сереже один анекдот на тему дня: “Беседуют два еврея. “Ты не знаешь, чем отличается материализм от эмпириокритицизма?” – “Не знаю... но ехать надо!”
Да, у Роберта сегодня возникло явно приподнятое настроение – и от этого Сережа чувствовал себя еще более беспокойно и уныло.
Он не ожидал, что дома быстро заснет, но это случилось. Видимо, какая-то гнетущая моральная усталость оказалась сильнее нервного возбуждения и раздумья. Но во сне мозг и нервы продолжали активно действовать. Ему снились какие-то промышленные испытания на буровой. Чем-то очень встревожен буровой мастер. Ах, вот в чем дело: прихватило обсадную колонну в стволе скважины. Звонят главному инженеру – он говорит, что сейчас примчится. Вот он уже приехал. Это Женя Бондарев, с которым Сергей в давней дружбе. Женя, кажется, видит скважину насквозь, и она всегда ему покоряется... Он начинает “колдовать”, крепко держась за тормоз буровой лебедки. Все затихли, слышны только надрывные звуки механизмов... Женя продолжает “колдовать”, становится все более озабоченным и грустным. Дает распоряжения... Промывки скважины не помогают... Мастер, обреченно махнув рукой, уходит в свой вагончик... А вскоре Женя отходит от лебедки и говорит: “Все – погибла скважина, Сережа. Погибла из-за твоих “игрушек”...
Сергей проснулся и резко сел на кровати. Ему подумалось, что это вещий сон, хотя он всегда был далек от суеверий. Вещий или не вещий, но все ясно: самое лучшее, самое светлое в жизни погибло. “Столько было стараний, столько надежд! – думал он - Прошли лучшие десятилетия жизни – сплошные поиски и борьба на благо любимой нефтяной державы – России. А в итоге – не нужно ей это. Наводняют ее представители американских инновационных компаний, благодетели наши... и вот я вдруг понадобился Америке. А мне Россия надобна. Вот так... Но я-то ей больше не нужен...”
...На следующий день институт узнал, что, что Сергей пытался покончить с собой – отравить себя газом. Но соседка почувствовала неладное, стала стучать в его дверь. Не достучавшись, вызвала милицию... Теперь он в больнице. Состояние тяжелое...
Роберт навещал друга ежедневно. А через три недели, когда Сергея выписывали из больницы, показал ему проект контракта, присланный “Офшор Дриллинг”. Там не хватало только их подписей...