Так мы служили нефтяной игле
О ШТРИХАХ БОРЬБЫ НЕФТЯНИКОВ РОССИИ ЗА ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС
Думается, и интересно, и поучительно для всех нынешних поколений россиян (да и многих выходцев из России, живущих ныне в других странах) осмысливать сложную судьбу этой огромной страны во второй половине ушедшего от нас 20-го века. Сколько многообразных вех истории пришлось пережить ныне немолодым людям, для которых вторая половина прошлого столетия стала временем их сознательной жизни – учебы и десятилетий труда!
В их жизни были: завершение сталинской эпохи; свежие ветра, надежды и разочарования хрущевского времени; долгий период брежневского правления, позже лихо отмеченный ярлыком «застой», но явно не укладывающийся в рамки этого ярлыка; шаткая и короткая веха благих попыток больных вождей Андропова и Черненко; вдохновенно начавшаяся и драматично завершившаяся горбачевская перестройка и полоса судорожно неуемных ельцинских преобразований с целью срочной замены социализма капитализмом.
Столь сложную диалектику полувековой жизни поколения немолодого автора настоящей мини-трилогии повествований сравнить, пожалуй, не с чем. Но это поколение в большинстве своем смогло жить полнокровно. Оно мечтало, училось, творило, оно боролось, как могло, за достойное будущее своей страны. И подчас добивалось грандиозных свершений. Одно из них, обеспечивающее жизнеспособность России и ныне, на третьем десятке лет 21-го века, – освоение несметных нефтяных и газовых богатств Западной Сибири в сложнейших условиях, предложенных северной природой. История еще оценит по достоинству этот подвиг огромной армии трудяг из поколения, к которому принадлежит автор.
Коренной сургутянин ученый-нефтяник Геннадий Проводников, давая мне интервью, поделился, в частности, такими размышлениями:
"В нынешних разговорах о том, что Россия "сидит на нефтяной игле", по моему мнению, наряду с разумными мотивами, имеется немало и сытой демагогии. Конечно, всестороннее гармоничное экономическое развитие страны – это прекрасная ситуация, и к ней надо по возможности стремиться. Хочется, чтобы Россия, успешно справилась с такой задачей в кратчайшие сроки. Но при чем тут героическое освоение западносибирских нефтяных и газовых богатств, в огромной мере обеспечивающее жизнеспособность страны?! При таких несметных богатствах недр было бы нелепостью слепо копировать, к примеру, экономическое развитие Японии, где о богатствах недр говорить просто не приходится.
С другой стороны, гроша не стоит мнение о том, что "качать нефть" – примитивное дело, а такое мнение мы подчас слышим. Нет, это дело очень наукоемкое и весьма комплексное. Ему служат, кроме буровиков и эксплуатационников, геологи, геофизики, химики, математики, прибористы, машиностроители, специалисты по автоматике и телемеханике и многие другие. В частности, возьмем точную проводку глубоких наклонно направленных и горизонтальных скважин. Думаю, она приближается по используемой автоматической системе контроля и управления к выводу спутника Земли на космическую орбиту. В общем, несомненно, что развитием нефтяной отрасли стимулируется прогресс во многих других областях науки, техники и производства. От дел, творимых нефтяниками, никому плохо не будет!
...Я предлагаю быть оптимистами в отношении дальнейшего существования нефтяной отрасли. Мрачные прогнозы о запасах нефти мы слышали десятилетиями, но пока они не сбываются. После бакинских и грозненских запасов планета подарила нам богатые нефтяные месторождения Татарии и Башкирии, грандиозные нефтегазовые богатства Западной Сибири. Теперь начато освоение нефтяниками и просторов Восточной Сибири. Новые технологии позволяют сегодня добывать нефть и на старых месторождениях: ведь там оставлено в недрах не менее 30% запасов нефти. Подобную задачу будут решать наши дети и внуки и в Западной Сибири. А еще впереди – увеличение глубин бурения, разведка подземных богатств морских шельфов на Севере... Обязательно будут новые открытия!"
Мне хочется, в частности, поделиться с читателями живыми примерами того, как обогащают нашу жизнь добрые поступки, делая её более совершенной, красивой, одухотворенной и плодотворной. И если такой поступок по какой-то причине остался незамеченным, не надо огорчаться. Вспомните мудрое изречение Джона Леннона: "Если вы делаете что-то прекрасное и возвышенное, а этого никто не замечает – не расстраивайтесь: восход солнца – это вообще самое прекрасное зрелище на свете, но большинство людей в это время ещё спит".
СПАСИБО, МИЛЫЕ ТЕХНАРИ!
Первые секунды я не хотел верить, что произошло нечто серьезное, что скважина– под угрозой гибели. А может быть, не секунды, а минуты. Потому что, когда я осознал случившееся, Юрий Иванович уже дал какое-то указание бурильщику и побежал к насосному блоку буровой.
В их жизни были: завершение сталинской эпохи; свежие ветра, надежды и разочарования хрущевского времени; долгий период брежневского правления, позже лихо отмеченный ярлыком «застой», но явно не укладывающийся в рамки этого ярлыка; шаткая и короткая веха благих попыток больных вождей Андропова и Черненко; вдохновенно начавшаяся и драматично завершившаяся горбачевская перестройка и полоса судорожно неуемных ельцинских преобразований с целью срочной замены социализма капитализмом.
Столь сложную диалектику полувековой жизни поколения немолодого автора настоящей мини-трилогии повествований сравнить, пожалуй, не с чем. Но это поколение в большинстве своем смогло жить полнокровно. Оно мечтало, училось, творило, оно боролось, как могло, за достойное будущее своей страны. И подчас добивалось грандиозных свершений. Одно из них, обеспечивающее жизнеспособность России и ныне, на третьем десятке лет 21-го века, – освоение несметных нефтяных и газовых богатств Западной Сибири в сложнейших условиях, предложенных северной природой. История еще оценит по достоинству этот подвиг огромной армии трудяг из поколения, к которому принадлежит автор.
Коренной сургутянин ученый-нефтяник Геннадий Проводников, давая мне интервью, поделился, в частности, такими размышлениями:
"В нынешних разговорах о том, что Россия "сидит на нефтяной игле", по моему мнению, наряду с разумными мотивами, имеется немало и сытой демагогии. Конечно, всестороннее гармоничное экономическое развитие страны – это прекрасная ситуация, и к ней надо по возможности стремиться. Хочется, чтобы Россия, успешно справилась с такой задачей в кратчайшие сроки. Но при чем тут героическое освоение западносибирских нефтяных и газовых богатств, в огромной мере обеспечивающее жизнеспособность страны?! При таких несметных богатствах недр было бы нелепостью слепо копировать, к примеру, экономическое развитие Японии, где о богатствах недр говорить просто не приходится.
С другой стороны, гроша не стоит мнение о том, что "качать нефть" – примитивное дело, а такое мнение мы подчас слышим. Нет, это дело очень наукоемкое и весьма комплексное. Ему служат, кроме буровиков и эксплуатационников, геологи, геофизики, химики, математики, прибористы, машиностроители, специалисты по автоматике и телемеханике и многие другие. В частности, возьмем точную проводку глубоких наклонно направленных и горизонтальных скважин. Думаю, она приближается по используемой автоматической системе контроля и управления к выводу спутника Земли на космическую орбиту. В общем, несомненно, что развитием нефтяной отрасли стимулируется прогресс во многих других областях науки, техники и производства. От дел, творимых нефтяниками, никому плохо не будет!
...Я предлагаю быть оптимистами в отношении дальнейшего существования нефтяной отрасли. Мрачные прогнозы о запасах нефти мы слышали десятилетиями, но пока они не сбываются. После бакинских и грозненских запасов планета подарила нам богатые нефтяные месторождения Татарии и Башкирии, грандиозные нефтегазовые богатства Западной Сибири. Теперь начато освоение нефтяниками и просторов Восточной Сибири. Новые технологии позволяют сегодня добывать нефть и на старых месторождениях: ведь там оставлено в недрах не менее 30% запасов нефти. Подобную задачу будут решать наши дети и внуки и в Западной Сибири. А еще впереди – увеличение глубин бурения, разведка подземных богатств морских шельфов на Севере... Обязательно будут новые открытия!"
Мне хочется, в частности, поделиться с читателями живыми примерами того, как обогащают нашу жизнь добрые поступки, делая её более совершенной, красивой, одухотворенной и плодотворной. И если такой поступок по какой-то причине остался незамеченным, не надо огорчаться. Вспомните мудрое изречение Джона Леннона: "Если вы делаете что-то прекрасное и возвышенное, а этого никто не замечает – не расстраивайтесь: восход солнца – это вообще самое прекрасное зрелище на свете, но большинство людей в это время ещё спит".
СПАСИБО, МИЛЫЕ ТЕХНАРИ!
Первые секунды я не хотел верить, что произошло нечто серьезное, что скважина– под угрозой гибели. А может быть, не секунды, а минуты. Потому что, когда я осознал случившееся, Юрий Иванович уже дал какое-то указание бурильщику и побежал к насосному блоку буровой.
|
А может быть, не секунды, а минуты. Потому что, когда я осознал случившееся, Юрий Иванович уже дал какое-то указание бурильщику и побежал к насосному блоку буровой.
Обсадную колонну труб, которая должна десятилетиями обеспечивать работоспособность скважины, прихватило в процессе спуска к забою. При этом промывка скважины затруднилась. Буровой раствор вытекает из скважины удручающе медленно. На колонне, в нижней ее части, установлена новинка нашего института – разобщитель пластов нового типа, который мы на американский манер назвали пакером. Он должен помочь буровикам сдавать в эксплуатацию качественные скважины. Сегодня буровики – производственники нас экзаменуют. Решились на промышленное испытание нашего пакера. Мы искренне их убеждали, обнадеживали… И в итоге, как говорится, "удружили". Колонна, несомненно, прихвачена за пакер: он больше неё по диаметру. Скорее всего, где-то вывалились куски породы и заклинились между пакером и стенкой скважины. Вокруг буровой – густая тьма. Февральская ночь Пермской области. Мороз – соответствующий… Юрий Иванович продолжает давать негромкие указания бурильщику и его помощникам. Небольшой рост, очень ладная, еще юношеская фигура, упругие, чуть мягкие движения. Собран, спокоен. Чем ему помочь? В нашей власти сейчас только три средства: расхаживание колонны (небольшие сдвиги вверх и вниз) без промывки скважины, промывка без расхаживания, а также то и другое вместе. Причем ни промывать, ни расхаживать почти не удается. |
|
Вот и все. А дальше, как мы любим говорить, – ремесло буровика. Ремесло… Но иногда из ремесла вырастает искусство. Оно отличается от ремесла только неуловимым чуть-чуть, как считал великий К.С. Станиславский.
Юрий Иванович Терентьев – начальник производственно-технического отдела бурового предприятия, второй после главного инженера технический руководитель.
Расхаживает колонну сам. По-прежнему собран и спокоен. Временами дает распоряжения рабочим. Расхаживание… Промывка… Оттенки… Полутона… Три средства для покорения стихии земных недр.
Улыбаясь, обращается ко мне: "Погрейтесь в культбудке. Не волнуйтесь так. Вы уже посинели от холода". Замечаю, что дрожу. Сколько же длится его борьба? Смотрю – около пяти часов!..
Еще через полчаса он пришел в культбудку и спокойно сказал бурильщику:
"Пошла колонна. Заканчивай поскорей".
…А когда мы ехали с буровой, он, прервав молчание, обратился ко мне: "Ну, вот и получилось. Я думаю, что к спуску следующего пакера ствол нужно готовить лучше. И спускать будем аккуратнее – нельзя скупиться на промывки скважины. А Вы что думаете?"
Юрий Иванович Терентьев – начальник производственно-технического отдела бурового предприятия, второй после главного инженера технический руководитель.
Расхаживает колонну сам. По-прежнему собран и спокоен. Временами дает распоряжения рабочим. Расхаживание… Промывка… Оттенки… Полутона… Три средства для покорения стихии земных недр.
Улыбаясь, обращается ко мне: "Погрейтесь в культбудке. Не волнуйтесь так. Вы уже посинели от холода". Замечаю, что дрожу. Сколько же длится его борьба? Смотрю – около пяти часов!..
Еще через полчаса он пришел в культбудку и спокойно сказал бурильщику:
"Пошла колонна. Заканчивай поскорей".
…А когда мы ехали с буровой, он, прервав молчание, обратился ко мне: "Ну, вот и получилось. Я думаю, что к спуску следующего пакера ствол нужно готовить лучше. И спускать будем аккуратнее – нельзя скупиться на промывки скважины. А Вы что думаете?"
|
Это значит, что мы просто-напросто продолжим испытания – так он решил. Так решил он после того, что пережил в эту ночь!..
У меня перехватило дыхание – я не сразу смог ответить. И тихо произнес только одно: "Спасибо, Юрий Иванович!" Шел 1970 год. Затем мы встречались еще не раз. Он стал кандидатом наук. Я видел его и совсем седым. А голос и улыбка – те же… И тут же вспоминается добрый поступок еще одного из милых моих технарей. Мое воспоминание об Иннокентии Афанасьевиче Карманове относится к шестидесятым годам. По моим понятиям 28-летнего аспиранта, он был уже немолод. Фронтовик, известный в нефтяной отрасли заведующий лабораторией в одном из научных институтов Краснодара, кандидат наук. Тихий, доброжелательный, очень чуткий человек. Несуетный, педантичный организатор работы. |
Кто-то сказал мне о нем так: Иннокентий Афанасьевич относится к тем людям щедрой души, которые, если попросишь у них добра на копейку, дадут его тебе не меньше чем на рубль.
Однажды мне нужна была его помощь. Им с сотрудниками было создано и смонтировано такое оборудование для научных исследований, без которого я не смог бы решить одну из важных задач диссертационной работы. Надеялся, что смогу потрудиться в его лаборатории недели две – три вечерами и ночами, никому не мешая. Но он приостановил некоторые собственные исследования, выделил мне в помощники двух лаборантов и разрешил пользоваться необходимым для меня оборудованием аж полтора месяца. "В науке все должно делаться всерьез", - так пояснил он мне свое решение. Все, кто знал когда-либо ощущение безмерной признательности, смогут представить, что происходило в моей душе...
Закончив свои эксперименты, я посчитал необходимым произнести благодарственную речь в присутствии всего коллектива его лаборатории. Такой случай представился, и я взволнованно начал заранее обдуманный обстоятельный монолог. Но Иннокентий Афанасьевич занервничал, а может быть, и рассердился. И, перебив меня, сказал: "Я прошу вас не продолжать речь. Она мне не по душе. К чему этот пафос? Ведь была просто честная помощь, без которой в науке не обойтись. И чувствуйте себя обязанным не нам. Пусть вас тревожит другое: не забыть свой долг перед теми, кто пойдут в науку вслед за вами и будут нуждаться в вашей поддержке". Вот такую эстафету я получил…
НОЧЬ ПЕРЕД ЮБИЛЕЕМ
Яков Маркович вернулся в гостиницу только в начале ночи – его попутно довез с буровой главный инженер управления буровых работ. Ехали молча. Главный инженер дремал. Понятное дело – рано утром начнется работа. Опытный, тактичный водитель Петр Иванович, понимая, что ситуация не располагает к беседам, спокойно и тихо делал свое дело в кромешной тьме декабрьской ночи. Свет фар однообразно наплывал на две бурые полосы уплотненного машинами снега. Редкие снежинки иногда задерживались на ветровом стекле.
Однажды мне нужна была его помощь. Им с сотрудниками было создано и смонтировано такое оборудование для научных исследований, без которого я не смог бы решить одну из важных задач диссертационной работы. Надеялся, что смогу потрудиться в его лаборатории недели две – три вечерами и ночами, никому не мешая. Но он приостановил некоторые собственные исследования, выделил мне в помощники двух лаборантов и разрешил пользоваться необходимым для меня оборудованием аж полтора месяца. "В науке все должно делаться всерьез", - так пояснил он мне свое решение. Все, кто знал когда-либо ощущение безмерной признательности, смогут представить, что происходило в моей душе...
Закончив свои эксперименты, я посчитал необходимым произнести благодарственную речь в присутствии всего коллектива его лаборатории. Такой случай представился, и я взволнованно начал заранее обдуманный обстоятельный монолог. Но Иннокентий Афанасьевич занервничал, а может быть, и рассердился. И, перебив меня, сказал: "Я прошу вас не продолжать речь. Она мне не по душе. К чему этот пафос? Ведь была просто честная помощь, без которой в науке не обойтись. И чувствуйте себя обязанным не нам. Пусть вас тревожит другое: не забыть свой долг перед теми, кто пойдут в науку вслед за вами и будут нуждаться в вашей поддержке". Вот такую эстафету я получил…
НОЧЬ ПЕРЕД ЮБИЛЕЕМ
Яков Маркович вернулся в гостиницу только в начале ночи – его попутно довез с буровой главный инженер управления буровых работ. Ехали молча. Главный инженер дремал. Понятное дело – рано утром начнется работа. Опытный, тактичный водитель Петр Иванович, понимая, что ситуация не располагает к беседам, спокойно и тихо делал свое дело в кромешной тьме декабрьской ночи. Свет фар однообразно наплывал на две бурые полосы уплотненного машинами снега. Редкие снежинки иногда задерживались на ветровом стекле.
|
Яков Маркович не отрывал усталый и задумчивый взгляд от черного бокового окна…
В своем маленьком, но привычном до каждой мелочи гостиничном номере он погрузил электрический кипятильник в стакан воды. Через несколько минут неторопливо пил сладкий, вкусный чай и хрустел остатками зачерствевшего хлеба. Он провел на буровой более трех суток. Надеялся, что случится маленькая революция в строительстве нефтяных скважин: будет доказана совершенно новая возможность управлять их работой. В этот час мог бы праздновать победу. |
|
Она была так важна после долгой, беспокойной подготовки к скважинному эксперименту! Важна ему, важна его коллегам – сотрудникам московского института буровых технологий. Важна тем производственникам, кто верил и помогал ему… Но победы не получилось. Обидно было сознавать, что в общем-то произошла глупость. Ни у кого не хватило готовности к той ситуации, которая всех подвела.
Больно кольнуло в сердце. Вдруг стало жарко, ощутил слабость. Сердце забилось очень быстро – неприятно тарахтело в груди. Такое, к сожалению, бывало уже не раз. Все же – шестьдесят пять лет… завтра. В Москве не очень-то отмечают эту "полукруглую" дату, а здесь, на тюменском севере, такая годовщина – редкость, замять ее не позволяют. Друзья уже заказали небольшой банкетный зал, прямо здесь, в гостинице. Какой-то нелепый праздник получится: днем проведут техсовет, где приостановят эксперимент до лучших времен, а вечером будут чествовать. Да уж…
На всякий случай выпил глоток воды с каплями валокордина, да еще положил под язык таблетку валидола.
А память работала… Эксперимент в скважине пришлось проводить при безжалостном декабрьском морозе. Термометр показывал около пятидесяти градусов. Вроде бы, ничего особенного для этих мест, такое буровиков не останавливает. Погоду, увы, не закажешь, а скважина была, действительно, прекрасна для эксперимента, прямо-таки подарок земных недр. В ней встретились все те геологические “коварства”, для преодоления которых Яков Маркович и его коллеги создали свой комплекс глубинных устройств. По существу, не скважина, а специальный стенд для самых надежных и достоверных испытаний… Но испытания в ней сорваны: их комплекс, предназначенный для установки в скважине навсегда, вызвал аварию при его спуске в зону нефтяной залежи, и теперь его поднимают на поверхность. Затем придется проверять его состояние, испытать его на стенде. Чем это все кончится и когда можно будет вновь начать скважинный эксперимент – загадка…
Грустно. Как старались сотрудники лаборатории! Как замучили заводчан стендовыми испытаниями и доработками!.. В необузданной стихии рыночных преобразований нынешних, 90-х, годов, кажется, уже не осталось ничего, что кормило бы скромнее, чем работа в науке. Но, к счастью, есть еще в ней люди, пусть почти все они уже не юные, для которых творческий труд важнее всего на свете… И очень нужна была удача после такого изнурительного напряжения. Чем еще вдохновить людей, поддержать их веру?
Яков Маркович чувствовал, что принял недостаточно валокордина. Сердце билось как-то необычно и не переставало побаливать. Он исправил свою ошибку, затем лег в кровать. Надо поспать – день потребует немало сил…
Память продолжала работать. Да, ни у кого не хватило ума предусмотреть то, что учинил с ними злой, почти пятидесятиградусный мороз. В гирлянде новых устройств, спускаемых в скважину на колонне труб, был и тот маленький, но совершенно необходимый клапан. Этот немудреный клапан не боялся никаких случайностей, кроме той, которая произошла и о которой никто не подумал заранее.
...В ходе спуска колонны труб возникла остановка часа на два или побольше – понадобился ремонт одного из механизмов. Когда с ремонтом справились, буровой мастер решил промыть скважину перед продолжением спуска. Обычное дело – буровой раствор должен некоторое время циркулировать под землей: в колонне устремляться вниз, а затем, за колонной, очищая ствол скважины, – обратно, на поверхность. Глухо зашумел громадный буровой насос…
Почти все участники работы на время промывки скважины собрались в вагончике бурового мастера. Он не спеша заваривал чай, раскладывал на столе угощение для всех – сахар и печенье. Яков Маркович наслаждался наступившей расслабленностью.
Но чай попить не удалось. Внезапно распахнулась дверь вагончика, и на пороге в клубах морозного тумана возник бурильщик. Рванув вниз, ото рта, заледенелую горловину толстого свитера и в недоумении глядя то на Якова Марковича, то на мастера, он взволнованно отчеканил:
- Колонна где-то перекрыта. Давление поднялось до двухсот “очков” и держится. Циркуляция невозможна – скважину не промыть.
Яков Маркович сразу понял: колонну мог перекрыть только тот самый маленький клапан. Только он может выдерживать эти самые двести "очков" – двести атмосфер. Но почему такое произошло?
Какое-то время все молчали. Вдруг буровой мастер начал говорить, медленно и негромко:
- Моя вина. Хотя ничего подобного у нас прежде не бывало, я должен был сообразить, что это может случиться, и действовать по-другому… Порция раствора, которая во время ремонта заполняла колонну возле устья скважины, конечно, стала замерзать и превратилась в шугу – плотную ледяную “кашу”. Ну, а затем шуга, не успев растаять на глубине, попала в новый клапан, застряла в нем, как пробка, и заставила его сработать раньше времени. Вот и весь фокус…
И добавил, обращаясь к Якову Марковичу:
- Не годится такой клапан для северных условий, опасен он здесь. Согласны?
Яков Маркович молча кивнул седой головой. Да, умница – этот молодой мастер, Алексей Иванович. В свои тридцать с небольшим видит скважину насквозь…
Почувствовал мастер, глядя на побледневшего, осунувшегося Якова Марковича, какой удар переживает этот беспокойный ученый, этот старый скромный еврей, давно ставший здесь привычным участником работ. Провал громадного эксперимента после всех стараний… И, вновь прервав молчание, предложил:
- Яков Маркович, позвоните главному геологу, Ольге Сергеевне, и попросите разрешения закончить спуск колонны без промывок скважины. Я смогу: мы хорошо подготовили ствол. Все зависит от ее решения – главный инженер с ней согласится. Он совсем молодой, а она-то наш корифей.
Ольга Сергеевна… Не мог знать мастер, что случилось в душе седого ученого в этом городке около тридцати лет назад. Тогда Яков, молодой кандидат наук, впервые приехал сюда со своими идеями по повышению качества нефтяных скважин. Оле, молодому специалисту, в те дни было доверено исполнять обязанности главного геолога бурового предприятия, пока тот был в отпуске. Она твердо поддержала идеи Яши. С этого и началась его сибирская судьба, долгая и трудная. И в общем-то счастливая…
То, что соединило их с Олей на многие годы, не вписывается в нынешнее обиходное понятие любви. Многое случается в океане жизни, и такое тоже… Она тогда уже была замужем, муж – замечательный парень. Да и Яша целых десять лет был семейным человеком. Двое сыновей радовались каждому его приезду из командировки.
...Наблюдательные сотрудницы геологического отдела улавливали, конечно, что-то неформальное в отношениях Яши и Оли. Но что могли они уловить? Неужели можно было заметить ту скрытую, щемящую, теплую трепетность сердца, которую ощущал он при каждой встрече с Олей? Лишь однажды вдруг рванулся он за эту грань, но Оля мягко сказала:
- Яшенька, судьба подарила нам волшебную сказку дружбы. Прошу тебя…
И волшебная сказка осталась в их жизни навсегда…
Наверно, не нужно было ему звонить Оле по предложению мастера. Разве не понимал он, доктор наук, что с такой, сверхдорогой скважиной, имеющей длинное горизонтальное окончание ствола, риск недопустим! Но почему-то позвонил, потеряв обычную рассудительность. Сообщил ей о ситуации, о решимости мастера. А затем совсем тихо произнес такие слова:
- Ольга Сергеевна, разреши закончить спуск колонны. Я верю Алексею Ивановичу… И еще – мне очень важно успеть… Слишком трудным был путь к сегодняшнему дню.
Она, конечно, не разрешила. Сказала ему:
- Дорогой Яков Маркович, давай не станем разрушать твою замечательную судьбу. Немного позже мы все сделаем красиво. Я обещаю тебе: пока не проведем твой эксперимент, на пенсию не уйду. А теперь постарайся отдохнуть. Пожалуйста...
Через часа полтора на аварийной буровой появился главный инженер…
Яков Маркович лежал, покорившись воле памяти. А была уже поздняя ночь. Наконец, очень захотелось спать. Он понял, что даже ноющее сердце теперь не сможет помешать сну. Отдохнуть, отдохнуть… Права Олечка, дружочек верный.
Затем, в который уж раз, подумалось о том, что отраслевая наука России девяностых годов стала худосочной, мало ищет, не интересует молодежь – та утверждает себя в коммерческой предприимчивости. Неужели предприимчивость творческая, неужели смелый поиск врача, педагога, ученого, инженера – это уже нечто устаревшее, удел неудачников, не приспособившихся к жизни? Неужели в науке эстафета немолодого поколения просто выпадет из рук, и некому будет подхватить ее?
Он заснул… Утром первый телефонный звонок был от Ольги Сергеевны. Хотела пораньше поздравить с юбилеем. Но он не слышал звонка, на рассвете его сердце остановилось.
ЧЕМ ЖИТЬ ДАЛЬШЕ?..
Илья Михайлович лежал на кровати в вагончике бурового мастера и, печально глядя в потолок, ждал, когда остановится кровотечение из носа. Хотя все вели себя тактично – не входили в вагончик, он ощущал угнетающую неловкость. Ведь всем участникам промышленных испытаний ясно, что этот старик уже негоден для таких работ, что пора ему тихо сидеть дома на пенсии или писать какие-нибудь бумаги в своем московском научно-исследовательском институте. А он всё летает в Западную Сибирь и просиживает по несколько суток на буровых. Вокруг молодежь, здесь пенсионный возраст начинается у мужиков в 55 лет, поскольку условия – не для стариков. А ему-то уже 68… Вот и скачет кровяное давление, вот и начинает хлестать кровь из носа в самый неподходящий момент…
Но как не хочется сдаваться! Ведь останутся на произвол судьбы те заветные идеи и решения, которые выстраданы им и могут резко повысить производительность многих скважин.
Года, года… Как они спешат!.. Хорошо стареть какому-нибудь ученому-теоретику. Сиди над листом бумаги хоть в 90 лет и копайся в своих формулах. А он посвятил свою жизнь созданию и исследованию конкретных объектов техники и технологии. 10 лет назад стал доктором наук, является уважаемым ученым… Через два года, став шестидесятилетним, руководство лабораторией благородно передал своему воспитаннику, сорокалетнему кандидату наук, а сам получил почетную "стариковскую" должность главного научного сотрудника.
На ветрах лихих 90-х годов лаборатория очень "усохла", оставшиеся опытные специалисты предпочитают раздельно заниматься лишь собственными идеями, а перспективная молодежь уже не приходит. Есть пара молодых ребят, но они откровенно равнодушны к делам лаборатории – делам с непременными командировками к сибирским болотам и совсем некомфортным буровым. Их влечет красивая жизнь в каком-нибудь бизнесе. Активно смотрят по сторонам. Ненадежны. Нельзя доверить им свои надежды… Что же делать?..
Дверь вагончика неожиданно открылась, и в него вошла Зоя Петровна – повариха бригадной столовой. Эта милая, душевная женщина лет пятидесяти давно стала любимицей всей буровой бригады… Да, талантом украшается любое дело! Ребята говорят, что дома их так вкусно не накормят, а её шанежки славятся на весь город.
- Илья Михайлович, я принесла вам флакончик с перекисью водорода и ватку. Держите это в кармане. Сейчас пойдете на буровую – поможет, если вдруг снова кровь пойдет… Может быть, накормить вас немного? Котлетки есть свеженькие с жареной картошкой.
- Спасибо, дорогая Зоя Петровна! Я приду в столовую, когда будет ужин. А сейчас пойду работать, пожалуй.
- Ну, успеха! – Зоя Петровна тепло улыбнулась и направилась к двери.
- Спасибо вам, - еще раз произнес вдогонку ей Илья Михайлович.
…На буровой подготовка к скважинному эксперименту завершалась.
Больно кольнуло в сердце. Вдруг стало жарко, ощутил слабость. Сердце забилось очень быстро – неприятно тарахтело в груди. Такое, к сожалению, бывало уже не раз. Все же – шестьдесят пять лет… завтра. В Москве не очень-то отмечают эту "полукруглую" дату, а здесь, на тюменском севере, такая годовщина – редкость, замять ее не позволяют. Друзья уже заказали небольшой банкетный зал, прямо здесь, в гостинице. Какой-то нелепый праздник получится: днем проведут техсовет, где приостановят эксперимент до лучших времен, а вечером будут чествовать. Да уж…
На всякий случай выпил глоток воды с каплями валокордина, да еще положил под язык таблетку валидола.
А память работала… Эксперимент в скважине пришлось проводить при безжалостном декабрьском морозе. Термометр показывал около пятидесяти градусов. Вроде бы, ничего особенного для этих мест, такое буровиков не останавливает. Погоду, увы, не закажешь, а скважина была, действительно, прекрасна для эксперимента, прямо-таки подарок земных недр. В ней встретились все те геологические “коварства”, для преодоления которых Яков Маркович и его коллеги создали свой комплекс глубинных устройств. По существу, не скважина, а специальный стенд для самых надежных и достоверных испытаний… Но испытания в ней сорваны: их комплекс, предназначенный для установки в скважине навсегда, вызвал аварию при его спуске в зону нефтяной залежи, и теперь его поднимают на поверхность. Затем придется проверять его состояние, испытать его на стенде. Чем это все кончится и когда можно будет вновь начать скважинный эксперимент – загадка…
Грустно. Как старались сотрудники лаборатории! Как замучили заводчан стендовыми испытаниями и доработками!.. В необузданной стихии рыночных преобразований нынешних, 90-х, годов, кажется, уже не осталось ничего, что кормило бы скромнее, чем работа в науке. Но, к счастью, есть еще в ней люди, пусть почти все они уже не юные, для которых творческий труд важнее всего на свете… И очень нужна была удача после такого изнурительного напряжения. Чем еще вдохновить людей, поддержать их веру?
Яков Маркович чувствовал, что принял недостаточно валокордина. Сердце билось как-то необычно и не переставало побаливать. Он исправил свою ошибку, затем лег в кровать. Надо поспать – день потребует немало сил…
Память продолжала работать. Да, ни у кого не хватило ума предусмотреть то, что учинил с ними злой, почти пятидесятиградусный мороз. В гирлянде новых устройств, спускаемых в скважину на колонне труб, был и тот маленький, но совершенно необходимый клапан. Этот немудреный клапан не боялся никаких случайностей, кроме той, которая произошла и о которой никто не подумал заранее.
...В ходе спуска колонны труб возникла остановка часа на два или побольше – понадобился ремонт одного из механизмов. Когда с ремонтом справились, буровой мастер решил промыть скважину перед продолжением спуска. Обычное дело – буровой раствор должен некоторое время циркулировать под землей: в колонне устремляться вниз, а затем, за колонной, очищая ствол скважины, – обратно, на поверхность. Глухо зашумел громадный буровой насос…
Почти все участники работы на время промывки скважины собрались в вагончике бурового мастера. Он не спеша заваривал чай, раскладывал на столе угощение для всех – сахар и печенье. Яков Маркович наслаждался наступившей расслабленностью.
Но чай попить не удалось. Внезапно распахнулась дверь вагончика, и на пороге в клубах морозного тумана возник бурильщик. Рванув вниз, ото рта, заледенелую горловину толстого свитера и в недоумении глядя то на Якова Марковича, то на мастера, он взволнованно отчеканил:
- Колонна где-то перекрыта. Давление поднялось до двухсот “очков” и держится. Циркуляция невозможна – скважину не промыть.
Яков Маркович сразу понял: колонну мог перекрыть только тот самый маленький клапан. Только он может выдерживать эти самые двести "очков" – двести атмосфер. Но почему такое произошло?
Какое-то время все молчали. Вдруг буровой мастер начал говорить, медленно и негромко:
- Моя вина. Хотя ничего подобного у нас прежде не бывало, я должен был сообразить, что это может случиться, и действовать по-другому… Порция раствора, которая во время ремонта заполняла колонну возле устья скважины, конечно, стала замерзать и превратилась в шугу – плотную ледяную “кашу”. Ну, а затем шуга, не успев растаять на глубине, попала в новый клапан, застряла в нем, как пробка, и заставила его сработать раньше времени. Вот и весь фокус…
И добавил, обращаясь к Якову Марковичу:
- Не годится такой клапан для северных условий, опасен он здесь. Согласны?
Яков Маркович молча кивнул седой головой. Да, умница – этот молодой мастер, Алексей Иванович. В свои тридцать с небольшим видит скважину насквозь…
Почувствовал мастер, глядя на побледневшего, осунувшегося Якова Марковича, какой удар переживает этот беспокойный ученый, этот старый скромный еврей, давно ставший здесь привычным участником работ. Провал громадного эксперимента после всех стараний… И, вновь прервав молчание, предложил:
- Яков Маркович, позвоните главному геологу, Ольге Сергеевне, и попросите разрешения закончить спуск колонны без промывок скважины. Я смогу: мы хорошо подготовили ствол. Все зависит от ее решения – главный инженер с ней согласится. Он совсем молодой, а она-то наш корифей.
Ольга Сергеевна… Не мог знать мастер, что случилось в душе седого ученого в этом городке около тридцати лет назад. Тогда Яков, молодой кандидат наук, впервые приехал сюда со своими идеями по повышению качества нефтяных скважин. Оле, молодому специалисту, в те дни было доверено исполнять обязанности главного геолога бурового предприятия, пока тот был в отпуске. Она твердо поддержала идеи Яши. С этого и началась его сибирская судьба, долгая и трудная. И в общем-то счастливая…
То, что соединило их с Олей на многие годы, не вписывается в нынешнее обиходное понятие любви. Многое случается в океане жизни, и такое тоже… Она тогда уже была замужем, муж – замечательный парень. Да и Яша целых десять лет был семейным человеком. Двое сыновей радовались каждому его приезду из командировки.
...Наблюдательные сотрудницы геологического отдела улавливали, конечно, что-то неформальное в отношениях Яши и Оли. Но что могли они уловить? Неужели можно было заметить ту скрытую, щемящую, теплую трепетность сердца, которую ощущал он при каждой встрече с Олей? Лишь однажды вдруг рванулся он за эту грань, но Оля мягко сказала:
- Яшенька, судьба подарила нам волшебную сказку дружбы. Прошу тебя…
И волшебная сказка осталась в их жизни навсегда…
Наверно, не нужно было ему звонить Оле по предложению мастера. Разве не понимал он, доктор наук, что с такой, сверхдорогой скважиной, имеющей длинное горизонтальное окончание ствола, риск недопустим! Но почему-то позвонил, потеряв обычную рассудительность. Сообщил ей о ситуации, о решимости мастера. А затем совсем тихо произнес такие слова:
- Ольга Сергеевна, разреши закончить спуск колонны. Я верю Алексею Ивановичу… И еще – мне очень важно успеть… Слишком трудным был путь к сегодняшнему дню.
Она, конечно, не разрешила. Сказала ему:
- Дорогой Яков Маркович, давай не станем разрушать твою замечательную судьбу. Немного позже мы все сделаем красиво. Я обещаю тебе: пока не проведем твой эксперимент, на пенсию не уйду. А теперь постарайся отдохнуть. Пожалуйста...
Через часа полтора на аварийной буровой появился главный инженер…
Яков Маркович лежал, покорившись воле памяти. А была уже поздняя ночь. Наконец, очень захотелось спать. Он понял, что даже ноющее сердце теперь не сможет помешать сну. Отдохнуть, отдохнуть… Права Олечка, дружочек верный.
Затем, в который уж раз, подумалось о том, что отраслевая наука России девяностых годов стала худосочной, мало ищет, не интересует молодежь – та утверждает себя в коммерческой предприимчивости. Неужели предприимчивость творческая, неужели смелый поиск врача, педагога, ученого, инженера – это уже нечто устаревшее, удел неудачников, не приспособившихся к жизни? Неужели в науке эстафета немолодого поколения просто выпадет из рук, и некому будет подхватить ее?
Он заснул… Утром первый телефонный звонок был от Ольги Сергеевны. Хотела пораньше поздравить с юбилеем. Но он не слышал звонка, на рассвете его сердце остановилось.
ЧЕМ ЖИТЬ ДАЛЬШЕ?..
Илья Михайлович лежал на кровати в вагончике бурового мастера и, печально глядя в потолок, ждал, когда остановится кровотечение из носа. Хотя все вели себя тактично – не входили в вагончик, он ощущал угнетающую неловкость. Ведь всем участникам промышленных испытаний ясно, что этот старик уже негоден для таких работ, что пора ему тихо сидеть дома на пенсии или писать какие-нибудь бумаги в своем московском научно-исследовательском институте. А он всё летает в Западную Сибирь и просиживает по несколько суток на буровых. Вокруг молодежь, здесь пенсионный возраст начинается у мужиков в 55 лет, поскольку условия – не для стариков. А ему-то уже 68… Вот и скачет кровяное давление, вот и начинает хлестать кровь из носа в самый неподходящий момент…
Но как не хочется сдаваться! Ведь останутся на произвол судьбы те заветные идеи и решения, которые выстраданы им и могут резко повысить производительность многих скважин.
Года, года… Как они спешат!.. Хорошо стареть какому-нибудь ученому-теоретику. Сиди над листом бумаги хоть в 90 лет и копайся в своих формулах. А он посвятил свою жизнь созданию и исследованию конкретных объектов техники и технологии. 10 лет назад стал доктором наук, является уважаемым ученым… Через два года, став шестидесятилетним, руководство лабораторией благородно передал своему воспитаннику, сорокалетнему кандидату наук, а сам получил почетную "стариковскую" должность главного научного сотрудника.
На ветрах лихих 90-х годов лаборатория очень "усохла", оставшиеся опытные специалисты предпочитают раздельно заниматься лишь собственными идеями, а перспективная молодежь уже не приходит. Есть пара молодых ребят, но они откровенно равнодушны к делам лаборатории – делам с непременными командировками к сибирским болотам и совсем некомфортным буровым. Их влечет красивая жизнь в каком-нибудь бизнесе. Активно смотрят по сторонам. Ненадежны. Нельзя доверить им свои надежды… Что же делать?..
Дверь вагончика неожиданно открылась, и в него вошла Зоя Петровна – повариха бригадной столовой. Эта милая, душевная женщина лет пятидесяти давно стала любимицей всей буровой бригады… Да, талантом украшается любое дело! Ребята говорят, что дома их так вкусно не накормят, а её шанежки славятся на весь город.
- Илья Михайлович, я принесла вам флакончик с перекисью водорода и ватку. Держите это в кармане. Сейчас пойдете на буровую – поможет, если вдруг снова кровь пойдет… Может быть, накормить вас немного? Котлетки есть свеженькие с жареной картошкой.
- Спасибо, дорогая Зоя Петровна! Я приду в столовую, когда будет ужин. А сейчас пойду работать, пожалуй.
- Ну, успеха! – Зоя Петровна тепло улыбнулась и направилась к двери.
- Спасибо вам, - еще раз произнес вдогонку ей Илья Михайлович.
…На буровой подготовка к скважинному эксперименту завершалась.
|
Выстроились в своем привычном "боевом" порядке цементировочные агрегаты с большими баками для накопления закачиваемых в скважину жидкостей и насосами. В строю с ними стоят цементосмесительные машины с бункерами впечатляющей величины, снабженными внутри шнеками для подачи из них цементного порошка в смесительные емкости, куда одновременно подается и вода. Уже смонтированы нагнетательные линии от цементировочных агрегатов к устью скважины. Эти линии проходят через специальный блок с датчиками давления и расхода нагнетаемых жидкостей. Сигналы этих датчиков передаются по кабелям на приборную панель, размещенную в бункере станции контроля цементирования – специально оборудованного грузового автомобиля, всем здесь известного как СКЦ.
|
Руководить работами по цементированию скважины приехал молодой главный инженер тампонажного управления Сергей Викторович. Ранее он детально изучил технологический регламент, составленный Ильей Михайловичем и сейчас проведёт инструктаж бригады рабочих. Эти ребята настолько профессиональны, что им вполне достаточно устных оперативных указаний о порядке технологических операций – и никаких ошибок они не допустят.
Увидев Илью Михайловича, Сергей Викторович быстро подошел к нему и вопросительно заглянул ему в глаза:
- Ну, как настроение? Можно начинать понемногу?
- Подкачал я немного… Но не беспокойся, дорогой Сережа, никаких проблем уже нет. Командуй – а я буду рядом. Немало хороших дел мы с тобой сделали – всё будет хорошо и сейчас.
- Я тоже верю, - приветливо улыбнулся главный инженер. - Сколько готовились, все детали обсудили!..
Сергей Викторович помолчал несколько секунд и вдруг предложил:
- Илья Михайлович, скажите несколько слов ребятам, прежде чем я начну инструктаж. Пусть глубже поймут, что сейчас будет уникальный эксперимент.
Они поднялись по маленькой лесенке на платформу одного из цементировочных агрегатов, а рабочие сгруппировались возле агрегата. Давно знакомый им Илья Михайлович обратился к собравшимся:
- Сегодня нам предстоит провести эксперимент, каких еще не было в мировой практике. Процесс цементирования будет внешне почти таким же, как самые обычные, которыми вы занимаетесь ежедневно. Разницу можно заметить лишь в том, что в ходе процесса появится несколько непривычных всплесков давления, которые скажут нам о срабатывании в скважине наших специальных устройств. Что же получится в итоге? А в итоге скважина станет качественно новым техническим сооружением и будет работать намного производительнее. Почему? Потому что в зоне продуктивного пласта цементного раствора не будет, а значит, он совершенно не загрязнит этот пласт. Если сказать конкретнее, наш комплекс устройств автоматически обеспечит, чтобы зацементированные интервалы скважины были только за пределами зоны нефтеносных отложений – ниже и выше неё. Более того, в этой зоне будет размещена кислотная жидкость, которая, проникая в пласт, повышает его проницаемость. Вот и вся суть вопроса…Прошу вас теперь внимательно прослушать конкретные указания Сергея Викторовича. И успеха вам!
…Когда закончился инструктаж, Сергей Викторович спрыгнул с платформы цементировочного агрегата и пошел проверить, всё ли в порядке на устье скважины.
Настроение пожилого ученого улучшилось. Ощущая некоторое воодушевление, смешанное с естественным легким беспокойством, оглянулся вокруг. За буровой раскинулась до горизонта уже замерзшая болотистая земля, на которой живут редкие маленькие, нездоровые сосенки. А рядом – армада техники и замечательные, надежные молодые ребята, которые никогда не ропщут на то, что этот немолодой ученый регулярно вносит какие-то дополнительные сложности, дополнительную ответственность в их обычные трудовые будни. Они прекрасно понимают, что технический прогресс требует и их рук, их слаженной работы.
Вдруг возникла у него озорная мысль: "А не прыгнуть ли и мне с этой платформы? Нагнусь, одной рукой ухвачусь за её край и – прыг вниз! Не такой уж я старый дед, чтобы сползать отсюда по лесенке. Посвящу этот прыжок нашему успеху!"
Он улыбнулся и прыгнул точно так, как наметил. Но, коснувшись земли, понял, что его ребячество было великой глупостью: правая нога подвернулась, попав на какой-то не замеченный им бугорок, он упал, не удержавшись за край платформы, и ощутил острую боль возле лодыжки. К нему подбежали двое рабочих и попытались поставить его на ноги, но боль не позволяла ему наступать на правую ногу. Видимо, потянул, а то и порвал связки. Грустно произнес:
- Ребятки, дотащите меня, старого дурака, до СКЦ, пожалуйста. Я буду опираться на ваши плечи и допрыгаю на одной ноге.
Николай, молодой водитель грузовика, на котором смонтирована станция контроля цементирования, помог Илье Михайловичу кое-как забраться в фургон и допрыгать до кресла перед приборной панелью.
- Вы сидите здесь, пожалуйста, а я буду вертеться около вас. Все ваши указания буду немедленно передавать Сергею Викторовичу… И срочно расстегните ботинок – видно, что нога у вас здорово опухла. А лучше вообще снимите его – у меня есть огромный валенок, вот, возьмите…
Николай выпрыгнул из бункера и пошел к блоку датчиков. Илья Михайлович сидел в кресле в одном ботинке и одном валенке, и нахлынул на него поток невеселых мыслей. "Да, хватит смешить людей, - думал он. – Это моя последняя командировка, теперь решено твердо… Вернусь в Москву и тут же – на пенсию… Только вот чем жить-то дальше? Не подготовился я к этому дурацкому "заслуженному отдыху". Нет, не нужен он мне совершенно… Но закон жизни не победить. Одно несправедливо: такие хорошие дела затеяны, а эстафету в институте передать некому – на смену пришли слабаки, искатели денег, а не творческих успехов. Эх ты, эпоха девяностых, – надежная колыбель рвачей и махинаторов!.."
- Начинаем! – распахнул дверь бункера Николай. – Не грустите, Илья Михайлович! До гостиницы я вас довезу, а приедем мы туда победителями, я уверен. Все настроены по-боевому!
- Спасибо, дорогой Коля! Хотелось бы…
Эксперимент действительно прошел без сучка, без задоринки. Через два дня вечером Сергей Викторович принес болеющему в гостинице московскому гостю диаграммы, записанные в скважине акустическим и радиоактивным цементомерами. Илья Михайлович долго любовался ими: они показывали, что скважина прекрасно зацементирована по всей глубине, кроме зоны продуктивного пласта, – в ней цемент абсолютно отсутствует. Такого они еще не видели!
Радостный главный инженер тампонажного управления извлек из сумки бутылку водки, хлеб, палку копчёной колбасы и пакет яблочного сока.
- Грешно не отметить, - заявил он.
Илья Михайлович отказываться не стал…
Вскоре Илью Михайловича с провожатым и на костылях доставили в Москву.
Неожиданно ему домой позвонил сам генеральный директор нефтяной компании, где был проведён скважинный эксперимент. С этим человеком московский ученый давно сдружился. Игорь Леонидович был на пятнадцать лет моложе, и Илья Михайлович познакомился с ним в одной из своих командировок как с начинающим молодым специалистом из Тюмени. Но этот парень довольно скоро показал себя перспективным руководителем, да ещё склонным к научно-техническому творчеству. Им вдвоем было интересно обсуждать технологические проблемы. Илья Михайлович научил Игоря тонкостям изобретательства, затем дружески помог ему подготовить кандидатскую диссертацию, хотя его научным руководителем числился тюменский доцент. Их дружба, выросшая из единства душ, не угасала…
Из телефонной трубки слышался радостный голос друга:
- Михалыч, дорогой мой, хочу поздравить тебя с очередной победой: твоя скважина имеет дебит 25 тонн в сутки – это в 4–5 раз выше, чем скважины-соседки! Значит, разбуривание месторождения становится рентабельным! Ты представляешь, какой это успех?! Молодец ты! Спасибо!..
Этот звонок и слова старого друга искренне растрогали Илью Михайловича.
- Порадовал ты меня, Игорь Леонидович. Но, увы, это был апофеоз моей творческой карьеры. Пора на пенсию. Здоровье по-настоящему бунтует против моего энтузиазма. Я понял, что промышленные испытания и развернутые опытно-промышленные работы уже не для меня. Всё чаще шалит сердце в командировках. На буровой в самый разгар дела вдруг хлынет кровь из носа. Вот и связки порвал на ноге, лечусь… Прости, ради бога, за эту исповедь. Скажу еще только, что грустно и страшновато уходить на пенсию, я просто не готов себя там чем-то занять. Это для меня – не жизнь, особенно теперь, когда потерял жену… Уже три года – один. Как-то научился себя обслуживать, но разве в этом смысл жизни?!
- Илья, ведь в вашем НИИ есть молодые инженеры. Разве нельзя делать промысловые дела их руками, а тебе быть их методическим руководителем?
- Есть немного таких, ты прав. Но времена меняются – и что-то изменилось в психологии молодых. Я-то всегда рвался на буровые: там, в делах, начинал глубже и тоньше понимать специфику наших задач, там быстро и четко улавливал наши ошибки – до последней мелочи, там оперативно корректировал технологические моменты, обогащался опытом и мудростью производственников…
- Знаю, знаю... Но ты ведь начал говорить о молодых, и, вроде бы, забыл о них.
- Так вот, о молодых. Это московские ребята, которые попали в научный институт со студенческой скамьи. Их дискомфорт буровых не привлекает. По-моему, им интереснее уйти в какой-нибудь бизнес, где деньги делаются в чистых офисах. Может быть, не все такие и это мое старческое брюзжание, но в целом ощущение именно такое… Причем есть тут обстоятельство, сильно пугающее их. Мы ведь занимаемся заканчиванием скважин, мы вмешиваемся в её судьбу, когда буровая бригада уже успешно достигла заданной глубины. Если и мы достигли успеха, скважина всех порадует – и нас хвалят, но если мы в чем-то промахнулись, нас осуждают беспощадно – ведь мы навредили бригаде, обесценили её труд, создали скважину-калеку. Хочешь – верь, хочешь – нет, но я старался приобщить к опытно-промышленным работам четверых молодых специалистов – и все они уволились: слишком тяжелы оказались для них нервные нагрузки…
- Да, грустно тебя слушать, Илья Михайлович… Надо думать о том, что ты рассказал. Ну, ладно, главное – выздоравливай поскорее! Постарайся размышлять о хорошем. Пока!
…Но думалось ему о той скучной, одинокой жизни, которая его ждала. Как увлекала его любимая работа – и как быстро всё кончилось!..
Вдруг возникла резкая боль в груди, стало трудно дышать. Положил под язык таблетку валидола… Когда боль несколько утихла, вызвал по телефону "неотложку". И неожиданно узнал от приехавшего молодого врача, что у него предынфарктное состояние.
- Мы должны отправить вас в больницу – надо последить за вами, - сказал врач "неотложки". – У меня впечатление, что вас что-то сильно удручает. Постарайтесь не волноваться – этим вы спасете себя от инфаркта. Сможете?
- Ну, если вы рекомендуете… Я ведь человек покладистый… - невесело улыбнулся Илья Михайлович.
- Ещё и костыли вас обременяют. А помочь вам здесь некому?
- Увы… Жена умерла, а дочь живет со своей семьей в Казани, на родине мужа…
Через две недели он вернулся из больницы домой. Еще через неделю ему заменили костыли палочкой, и он решил съездить в свой институт – подать заявление об уходе на заслуженный отдых. Позвонил директору и согласовал свой визит.
Директором института полгода назад был назначен молодой кандидат наук, бывший аспирант Ильи Михайловича.
Прочитав заявление, директор повел себя как-то странно. Он вдруг весело улыбнулся, в его глазах мелькнула хитринка. Затем, вроде бы, о чем-то задумавшись, довольно долго молчал. Наконец задал неожиданный вопрос:
- Вы любите Москву, Илья Михайлович?
- Люблю, конечно. А при чем тут это, Алексей Петрович?
- А где вы больше бываете в последнее время, где вам привычнее: в Москве или Среднем Приобье? – спросил директор,
- Лёша, дорогой, что за допрос ты придумал? В Москве, пожалуй, но самые интересные дела были там, в Сибири… Так в чем дело все-таки?
- Ну, а как сердечко сейчас? – задал директор очередной вопрос.
- Терпимо… Протекает один клапан, но это не смертельно. Просто погрустил излишне о том, что жизнь круто меняется, – вот и угодил в больницу.
- А как нам следует отметить ваш уход от нас? Мы же любим вас и так просто не отпустим. Что бы вы предложили?
- Об этом не думал. Событие это печальное, лучше всего уйти тихо, без лишних слов.
- Ну, уж нет. Если мы отпускаем вас после того, как вы десятки лет посвятили нашему институту, коллектив должен ощутить при этом серьезный воспитательный импульс. Вы, Илья Михайлович, – живой пример настоящего ученого. Мы организуем расширенное заседание Ученого совета, посвященное вашему пути в науке…
- Спасибо за доброе намерение, но эта затея смущает меня… Да, Алексей Петрович, ты уже далеко не тот застенчивый аспирант, которого я учил уму – разуму. Ты стал д и р е к т о р о м!.. Но чего-то ты не договариваешь. Мне не по душе эта твоя таинственность, Алёша. Или скажи что-то внятное, или просто подпиши моё заявление – и я пойду домой.
- Теперь я твердо понимаю две вещи: вы настроены непременно уйти от нас, дорогой Илья Михайлович, и вы нормально себя чувствуете. А потому я должен согласовать с вами кое-что. Пусть ваше заявление немного полежит на моем столе, а вы сначала поговорите с вашим другом Игорем Леонидовичем – это его просьба. Завтра утром он будет ждать вашего звонка.
- Ну, это уже заговор какой-то… Алёша, я ведь не мальчик капризный – моё решение об уходе очень нелегко далось мне, но иного решения я принять не могу – пора! Постарел я, Алексей Петрович, и ничего тут не поделаешь…
- Не могу я проигнорировать просьбу генерального директора, поймите меня. Конечно же, не буду чинить вам никаких препятствий, но сначала вы переговорите с Игорем Леонидовичем и сообщите мне об этом. Ладно?
На следующее утро Илья Михайлович с некоторым беспокойством от неопределённости позвонил старому другу. Игорь Леонидович попросил его быть внимательным и сказал вот что:
- Дорогой Илюша, плевать в потолок – это не твой вариант. И тебе гарантирована депрессия, и нам без тебя будет плохо. Мы тут думали – думали и вот что надумали. Создадим здесь Центр научно-методического контроля (ЦНМК). Ты ведь знаешь, какой рыхлой нередко бывает методическая основа экспериментов и опытно-промышленных работ в скважинах.
А в скважине надо работать ювелирно, с точным учетом физико-геологической, физико-химической и технической обстановки. Не случайно подчас пожинаем вред, а не пользу. А Центр будет методически курировать каждую такую работу. Тебе предлагаю стать руководителем Центра – это абсолютно логично при твоем гигантском опыте и знании региона.
Увидев Илью Михайловича, Сергей Викторович быстро подошел к нему и вопросительно заглянул ему в глаза:
- Ну, как настроение? Можно начинать понемногу?
- Подкачал я немного… Но не беспокойся, дорогой Сережа, никаких проблем уже нет. Командуй – а я буду рядом. Немало хороших дел мы с тобой сделали – всё будет хорошо и сейчас.
- Я тоже верю, - приветливо улыбнулся главный инженер. - Сколько готовились, все детали обсудили!..
Сергей Викторович помолчал несколько секунд и вдруг предложил:
- Илья Михайлович, скажите несколько слов ребятам, прежде чем я начну инструктаж. Пусть глубже поймут, что сейчас будет уникальный эксперимент.
Они поднялись по маленькой лесенке на платформу одного из цементировочных агрегатов, а рабочие сгруппировались возле агрегата. Давно знакомый им Илья Михайлович обратился к собравшимся:
- Сегодня нам предстоит провести эксперимент, каких еще не было в мировой практике. Процесс цементирования будет внешне почти таким же, как самые обычные, которыми вы занимаетесь ежедневно. Разницу можно заметить лишь в том, что в ходе процесса появится несколько непривычных всплесков давления, которые скажут нам о срабатывании в скважине наших специальных устройств. Что же получится в итоге? А в итоге скважина станет качественно новым техническим сооружением и будет работать намного производительнее. Почему? Потому что в зоне продуктивного пласта цементного раствора не будет, а значит, он совершенно не загрязнит этот пласт. Если сказать конкретнее, наш комплекс устройств автоматически обеспечит, чтобы зацементированные интервалы скважины были только за пределами зоны нефтеносных отложений – ниже и выше неё. Более того, в этой зоне будет размещена кислотная жидкость, которая, проникая в пласт, повышает его проницаемость. Вот и вся суть вопроса…Прошу вас теперь внимательно прослушать конкретные указания Сергея Викторовича. И успеха вам!
…Когда закончился инструктаж, Сергей Викторович спрыгнул с платформы цементировочного агрегата и пошел проверить, всё ли в порядке на устье скважины.
Настроение пожилого ученого улучшилось. Ощущая некоторое воодушевление, смешанное с естественным легким беспокойством, оглянулся вокруг. За буровой раскинулась до горизонта уже замерзшая болотистая земля, на которой живут редкие маленькие, нездоровые сосенки. А рядом – армада техники и замечательные, надежные молодые ребята, которые никогда не ропщут на то, что этот немолодой ученый регулярно вносит какие-то дополнительные сложности, дополнительную ответственность в их обычные трудовые будни. Они прекрасно понимают, что технический прогресс требует и их рук, их слаженной работы.
Вдруг возникла у него озорная мысль: "А не прыгнуть ли и мне с этой платформы? Нагнусь, одной рукой ухвачусь за её край и – прыг вниз! Не такой уж я старый дед, чтобы сползать отсюда по лесенке. Посвящу этот прыжок нашему успеху!"
Он улыбнулся и прыгнул точно так, как наметил. Но, коснувшись земли, понял, что его ребячество было великой глупостью: правая нога подвернулась, попав на какой-то не замеченный им бугорок, он упал, не удержавшись за край платформы, и ощутил острую боль возле лодыжки. К нему подбежали двое рабочих и попытались поставить его на ноги, но боль не позволяла ему наступать на правую ногу. Видимо, потянул, а то и порвал связки. Грустно произнес:
- Ребятки, дотащите меня, старого дурака, до СКЦ, пожалуйста. Я буду опираться на ваши плечи и допрыгаю на одной ноге.
Николай, молодой водитель грузовика, на котором смонтирована станция контроля цементирования, помог Илье Михайловичу кое-как забраться в фургон и допрыгать до кресла перед приборной панелью.
- Вы сидите здесь, пожалуйста, а я буду вертеться около вас. Все ваши указания буду немедленно передавать Сергею Викторовичу… И срочно расстегните ботинок – видно, что нога у вас здорово опухла. А лучше вообще снимите его – у меня есть огромный валенок, вот, возьмите…
Николай выпрыгнул из бункера и пошел к блоку датчиков. Илья Михайлович сидел в кресле в одном ботинке и одном валенке, и нахлынул на него поток невеселых мыслей. "Да, хватит смешить людей, - думал он. – Это моя последняя командировка, теперь решено твердо… Вернусь в Москву и тут же – на пенсию… Только вот чем жить-то дальше? Не подготовился я к этому дурацкому "заслуженному отдыху". Нет, не нужен он мне совершенно… Но закон жизни не победить. Одно несправедливо: такие хорошие дела затеяны, а эстафету в институте передать некому – на смену пришли слабаки, искатели денег, а не творческих успехов. Эх ты, эпоха девяностых, – надежная колыбель рвачей и махинаторов!.."
- Начинаем! – распахнул дверь бункера Николай. – Не грустите, Илья Михайлович! До гостиницы я вас довезу, а приедем мы туда победителями, я уверен. Все настроены по-боевому!
- Спасибо, дорогой Коля! Хотелось бы…
Эксперимент действительно прошел без сучка, без задоринки. Через два дня вечером Сергей Викторович принес болеющему в гостинице московскому гостю диаграммы, записанные в скважине акустическим и радиоактивным цементомерами. Илья Михайлович долго любовался ими: они показывали, что скважина прекрасно зацементирована по всей глубине, кроме зоны продуктивного пласта, – в ней цемент абсолютно отсутствует. Такого они еще не видели!
Радостный главный инженер тампонажного управления извлек из сумки бутылку водки, хлеб, палку копчёной колбасы и пакет яблочного сока.
- Грешно не отметить, - заявил он.
Илья Михайлович отказываться не стал…
Вскоре Илью Михайловича с провожатым и на костылях доставили в Москву.
Неожиданно ему домой позвонил сам генеральный директор нефтяной компании, где был проведён скважинный эксперимент. С этим человеком московский ученый давно сдружился. Игорь Леонидович был на пятнадцать лет моложе, и Илья Михайлович познакомился с ним в одной из своих командировок как с начинающим молодым специалистом из Тюмени. Но этот парень довольно скоро показал себя перспективным руководителем, да ещё склонным к научно-техническому творчеству. Им вдвоем было интересно обсуждать технологические проблемы. Илья Михайлович научил Игоря тонкостям изобретательства, затем дружески помог ему подготовить кандидатскую диссертацию, хотя его научным руководителем числился тюменский доцент. Их дружба, выросшая из единства душ, не угасала…
Из телефонной трубки слышался радостный голос друга:
- Михалыч, дорогой мой, хочу поздравить тебя с очередной победой: твоя скважина имеет дебит 25 тонн в сутки – это в 4–5 раз выше, чем скважины-соседки! Значит, разбуривание месторождения становится рентабельным! Ты представляешь, какой это успех?! Молодец ты! Спасибо!..
Этот звонок и слова старого друга искренне растрогали Илью Михайловича.
- Порадовал ты меня, Игорь Леонидович. Но, увы, это был апофеоз моей творческой карьеры. Пора на пенсию. Здоровье по-настоящему бунтует против моего энтузиазма. Я понял, что промышленные испытания и развернутые опытно-промышленные работы уже не для меня. Всё чаще шалит сердце в командировках. На буровой в самый разгар дела вдруг хлынет кровь из носа. Вот и связки порвал на ноге, лечусь… Прости, ради бога, за эту исповедь. Скажу еще только, что грустно и страшновато уходить на пенсию, я просто не готов себя там чем-то занять. Это для меня – не жизнь, особенно теперь, когда потерял жену… Уже три года – один. Как-то научился себя обслуживать, но разве в этом смысл жизни?!
- Илья, ведь в вашем НИИ есть молодые инженеры. Разве нельзя делать промысловые дела их руками, а тебе быть их методическим руководителем?
- Есть немного таких, ты прав. Но времена меняются – и что-то изменилось в психологии молодых. Я-то всегда рвался на буровые: там, в делах, начинал глубже и тоньше понимать специфику наших задач, там быстро и четко улавливал наши ошибки – до последней мелочи, там оперативно корректировал технологические моменты, обогащался опытом и мудростью производственников…
- Знаю, знаю... Но ты ведь начал говорить о молодых, и, вроде бы, забыл о них.
- Так вот, о молодых. Это московские ребята, которые попали в научный институт со студенческой скамьи. Их дискомфорт буровых не привлекает. По-моему, им интереснее уйти в какой-нибудь бизнес, где деньги делаются в чистых офисах. Может быть, не все такие и это мое старческое брюзжание, но в целом ощущение именно такое… Причем есть тут обстоятельство, сильно пугающее их. Мы ведь занимаемся заканчиванием скважин, мы вмешиваемся в её судьбу, когда буровая бригада уже успешно достигла заданной глубины. Если и мы достигли успеха, скважина всех порадует – и нас хвалят, но если мы в чем-то промахнулись, нас осуждают беспощадно – ведь мы навредили бригаде, обесценили её труд, создали скважину-калеку. Хочешь – верь, хочешь – нет, но я старался приобщить к опытно-промышленным работам четверых молодых специалистов – и все они уволились: слишком тяжелы оказались для них нервные нагрузки…
- Да, грустно тебя слушать, Илья Михайлович… Надо думать о том, что ты рассказал. Ну, ладно, главное – выздоравливай поскорее! Постарайся размышлять о хорошем. Пока!
…Но думалось ему о той скучной, одинокой жизни, которая его ждала. Как увлекала его любимая работа – и как быстро всё кончилось!..
Вдруг возникла резкая боль в груди, стало трудно дышать. Положил под язык таблетку валидола… Когда боль несколько утихла, вызвал по телефону "неотложку". И неожиданно узнал от приехавшего молодого врача, что у него предынфарктное состояние.
- Мы должны отправить вас в больницу – надо последить за вами, - сказал врач "неотложки". – У меня впечатление, что вас что-то сильно удручает. Постарайтесь не волноваться – этим вы спасете себя от инфаркта. Сможете?
- Ну, если вы рекомендуете… Я ведь человек покладистый… - невесело улыбнулся Илья Михайлович.
- Ещё и костыли вас обременяют. А помочь вам здесь некому?
- Увы… Жена умерла, а дочь живет со своей семьей в Казани, на родине мужа…
Через две недели он вернулся из больницы домой. Еще через неделю ему заменили костыли палочкой, и он решил съездить в свой институт – подать заявление об уходе на заслуженный отдых. Позвонил директору и согласовал свой визит.
Директором института полгода назад был назначен молодой кандидат наук, бывший аспирант Ильи Михайловича.
Прочитав заявление, директор повел себя как-то странно. Он вдруг весело улыбнулся, в его глазах мелькнула хитринка. Затем, вроде бы, о чем-то задумавшись, довольно долго молчал. Наконец задал неожиданный вопрос:
- Вы любите Москву, Илья Михайлович?
- Люблю, конечно. А при чем тут это, Алексей Петрович?
- А где вы больше бываете в последнее время, где вам привычнее: в Москве или Среднем Приобье? – спросил директор,
- Лёша, дорогой, что за допрос ты придумал? В Москве, пожалуй, но самые интересные дела были там, в Сибири… Так в чем дело все-таки?
- Ну, а как сердечко сейчас? – задал директор очередной вопрос.
- Терпимо… Протекает один клапан, но это не смертельно. Просто погрустил излишне о том, что жизнь круто меняется, – вот и угодил в больницу.
- А как нам следует отметить ваш уход от нас? Мы же любим вас и так просто не отпустим. Что бы вы предложили?
- Об этом не думал. Событие это печальное, лучше всего уйти тихо, без лишних слов.
- Ну, уж нет. Если мы отпускаем вас после того, как вы десятки лет посвятили нашему институту, коллектив должен ощутить при этом серьезный воспитательный импульс. Вы, Илья Михайлович, – живой пример настоящего ученого. Мы организуем расширенное заседание Ученого совета, посвященное вашему пути в науке…
- Спасибо за доброе намерение, но эта затея смущает меня… Да, Алексей Петрович, ты уже далеко не тот застенчивый аспирант, которого я учил уму – разуму. Ты стал д и р е к т о р о м!.. Но чего-то ты не договариваешь. Мне не по душе эта твоя таинственность, Алёша. Или скажи что-то внятное, или просто подпиши моё заявление – и я пойду домой.
- Теперь я твердо понимаю две вещи: вы настроены непременно уйти от нас, дорогой Илья Михайлович, и вы нормально себя чувствуете. А потому я должен согласовать с вами кое-что. Пусть ваше заявление немного полежит на моем столе, а вы сначала поговорите с вашим другом Игорем Леонидовичем – это его просьба. Завтра утром он будет ждать вашего звонка.
- Ну, это уже заговор какой-то… Алёша, я ведь не мальчик капризный – моё решение об уходе очень нелегко далось мне, но иного решения я принять не могу – пора! Постарел я, Алексей Петрович, и ничего тут не поделаешь…
- Не могу я проигнорировать просьбу генерального директора, поймите меня. Конечно же, не буду чинить вам никаких препятствий, но сначала вы переговорите с Игорем Леонидовичем и сообщите мне об этом. Ладно?
На следующее утро Илья Михайлович с некоторым беспокойством от неопределённости позвонил старому другу. Игорь Леонидович попросил его быть внимательным и сказал вот что:
- Дорогой Илюша, плевать в потолок – это не твой вариант. И тебе гарантирована депрессия, и нам без тебя будет плохо. Мы тут думали – думали и вот что надумали. Создадим здесь Центр научно-методического контроля (ЦНМК). Ты ведь знаешь, какой рыхлой нередко бывает методическая основа экспериментов и опытно-промышленных работ в скважинах.
А в скважине надо работать ювелирно, с точным учетом физико-геологической, физико-химической и технической обстановки. Не случайно подчас пожинаем вред, а не пользу. А Центр будет методически курировать каждую такую работу. Тебе предлагаю стать руководителем Центра – это абсолютно логично при твоем гигантском опыте и знании региона.
|
Твой коллектив соберем из талантливых, творческих молодых ребят – это будут твои посланники на буровые… Не из тех московских хлюпиков, которым некомфортно на буровой, а из наших, проверенных в деле. С ними твоего здоровья хватит надолго…
Двухкомнатную квартиру мы тебе выделили в центре нашего города. Если согласишься, все детально обсудим здесь. И немедленно оформим твой перевод сюда – с директором института всё согласовано. Илья Михайлович ошеломленно молчал. Наконец снова услышал голос Игоря Леонидовича: - Ты скажешь что-нибудь? - Игорь, это ж беспрецедентная затея… И какая мудрая! Что тут думать – согласен, конечно! Спасибо, мой чуткий друг, за доверие! Не подведу… - Т е б е спасибо! Курировать твой Центр буду лично! Готовься потихоньку. Ждём тебя! После этого разговора Илья Михайлович долго стоял у окна и глядел на Москву… Уже и золотая осень прошла, город украшен первым, ноябрьским пушистым снежком. Но он словно и не видит эту красоту – ему в задумчивости видится что-то другое. И он улыбается. Потому что впереди – жизнь! |
|
_________
…Илья Михайлович вдохновенно руководил Центром научно-методического контроля девять лет, вырастил когорту надежных специалистов этого дела. Он умер на рабочем месте: неожиданно отказало сердце…
Кто-то предложил присвоить Центру имя его первого руководителя… В текучке эта идея забылась…
…Илья Михайлович вдохновенно руководил Центром научно-методического контроля девять лет, вырастил когорту надежных специалистов этого дела. Он умер на рабочем месте: неожиданно отказало сердце…
Кто-то предложил присвоить Центру имя его первого руководителя… В текучке эта идея забылась…