Тотоша, Ролекс и Рики
|
Человек культурен настолько, насколько он способен понять кошку.
Бернард Шоу
|
Тотоша появился у нас в семье в середине
80-х годов, когда нашему сыну исполнилось двадцать лет. Котенок был еще
крошечным белым комочком, полностью помещался на ладони. Ему предстояло вырасти
в сиамского красавца – шоколадного кота, и сын взял его у своих друзей, чтобы
передать какому-то любителю кошек. Но тот почему-то вдруг отказался от этого
приобретения, и котенок остался в нашей семье. Он продемонстрировал громкий и
скрипучий голос. Сын решил пошутить в отношении певческого дарования котенка и
назвал его Тото Кутуньо. Но имя это, конечно, довольно быстро перестало
использоваться, превратившись в привычное нашему уху благодаря Корнею
Чуковскому – Тотоша. Мы с гордостью сообщали друзьям, что наш котенок – чистопородный, с прекрасной родословной (и это было правдой). В подтверждение предлагали им нащупать излом на кончике его хвоста. Известная легенда повествует, что в давние времена на Востоке жила принцесса и имела любимую сиамскую кошку. Принцесса любила купаться в маленьком лотосовом озере, а перед купанием снимала с себя колечки и нанизывала их кошке на хвост. Но поскольку кошка желала купаться в озере со своей хозяйкой, приходилось завязывать на хвосте любимицы узелок, чтобы драгоценности не потерялись. Так и появился излом на хвосте у кошек сиамской породы.
Свою любовь к воде Тотоша проявил уже в раннем возрасте. Купание в ванне было для него наслаждением. Он охотно принимал эту водную процедуру, никогда не стремясь ее завершить. А если мы наполняли ванну водой почти до краев, он с явным удовольствием плавал в ней кругами.
Позже, на даче, я забавлял отдыхающих прямо-таки цирковым номером в исполнении Тотоши. Уплывал на середину большого озера, держа кота в руке, и там опускал его на воду. Затем мы не спеша плыли обратно, к пляжу, Тотоша – впереди, я – за ним. Кот рулил хвостом и поворачивал в разные стороны гордо поднятую голову, с интересом разглядывая окрестности. Нащупав лапами песчаное дно, он не торопился выбежать на берег. Погруженный в воду по шею, он некоторое время оглядывал восхищенных зрителей, оценивая произведенный эффект. Лишь через несколько минут медленно выходил на берег и направлялся к моей жене, которая обтирала его полотенцем во избежание простуды (дело-то было не где-нибудь в Майами, а на Карельском перешейке).
Он был очень привязан к нам, но при этом не терял самолюбивого и вспыльчивого характера. Если он пребывал в благодушном состоянии, глаза его были голубыми; если же начинал сердиться, они становились красными. Вспылить он мог мгновенно, как только ощутит бесцеремонность или несправедливость. Бесцеремонностью он мог посчитать резкое нарушение своего покоя, даже во имя предлагаемой ему игры. Если он дремал или просто отдыхал в задумчивости, его категорически нельзя было резко тормошить. Предварительно надо было, поглаживая кота, обратиться к нему со вступительной речью, посвященной раскрытию делового предложения и испрашиванию тотошиной благосклонности. И только затем можно было попытаться реализовывать свое предложение. Ну, а главной несправедливостью он считал наше внимание к какому-либо другому коту. Нельзя было допустить, чтобы Тотоша обнаружил, что от нас пахнет таким чужаком.
А когти у Тотоши были устрашающе большими. К тому же, они никогда полностью не убирались, в отличие от большинства кошек (такая уж у сиамцев особенность). Поэтому, даже когда он был совсем маленьким, игра с ним заканчивалась плачевным состоянием наших рук. Единственным достаточно безопасным местом для прикосновения к нему в игре являлась та часть спины, которая соседствовала с основанием хвоста – туда его когти, как правило, не добирались. Не угадал, как к нему прикоснуться, – след от игры гарантирован.
Он был заядлым верхолазом. Еще будучи маленьким, придумал себе забаву: по шторе, возле лоджии, забирался к потолку, затем влезал в узкую щель между потолком и огромным платяным шкафом, проползал по этой щели до противоположного края шкафа и прыгал оттуда на мягкую кровать, пролетая с восторгом около двух метров.
Летом он регулярно укреплял здоровье на той даче с озером, которую я уже упомянул. С этой целью он ездил из Москвы в Ленинград-Петербург, к моей теще, или обратно в целом 26 раз. Как правило, совершал эти поездки с моей женой. Помню, садился в поезд привычно, без малейших волнений, и сразу с интересом начинал наблюдать жизнь за окном…
И вот однажды, вернувшись с дачи, он с удивлением обнаружил, что уже не может влезть в ту самую щель над шкафом, уже не соответствует ей своей комплекцией. Но огорчался он недолго. Абсолютно не боясь в молодости высоты, он затеял новый трюк: забирался на узкие металлические перила нашей лоджии, прогуливался по ним до самой середины и там несколько раз разворачивался на 180 градусов. Жили мы на пятом этаже, и сердца наши, естественно, замирали от ужаса. А он победоносно бросал взгляд на наши тревожные лица.
Тотоша имел удивительно красивую, гармоничную внешность. Такой мягкий нежный окрас мы ни разу не встречали у других сиамцев. Поведение его нередко соответствовало окрасу. Но, как Вы уже поняли, не всегда… Саиамские кошки вообще очень ревнивы, а наш Тотоша, проживший многие годы в атмосфере нежной безраздельной любви и заботы, стал, конечно, не только ревнив, но и достаточно эгоистичен. И в этом не было бы ничего печального, если бы внезапно в жизни нашей семьи не произошло серьезное изменение.
Пока Тотоша радовался жизни, наш сын окончил институт, пытался найти себя в инженерных делах на российских предприятиях, а в 27 лет улетел работать в Нью-Йорк. Мы с женой продолжали жить в Москве, а в Америке подрастала наша внучка Дашечка. Она дружила с черным молодым котом, названным по какой-то причине Ролексом. Но вдруг у нее обнаружили аллергию на кошек. И тогда Ролекса посадили в самолет, приписав к имуществу какого-то любезного пассажира, и кот благополучно долетел до Москвы.
О породе Ролекса я не берусь судить с уверенностью, поскольку его, тогда еще тощего маленького бездомного котенка, из жалости подобрала на каком-то нью-йоркском пустыре наша невестка. Если вы помните мультфильм “Маугли”, то я могу сообщить, что наш Ролекс, став взрослым котом, был почти копией пантеры Багиры.
Он появился в нашей квартире, ужасно напуганный своим путешествием в багажном отделении самолета, с заметной дрожью всего тела, потерянный и безвольный.
Тотоша сначала отнесся к Ролексу снисходительно, не обратил на него особого внимания, посчитав, видимо, что присутствие этого пришельца – явление временное и незначительное. Но когда осознал, что явление это затягивается, что в квартире теперь стабильно размещены дополнительная посуда и дополнительый туалет, которыми этот пришелец уже привычно пользуется, пришлось задуматься о том, как вести себя дальше. И он принял самый эффективный, по его мнению, метод – повседневно вредничать и изводить этого ненужного кота. Он стал планомерно демонстрировать Ролексу, кто здесь хозяин и как этот хозяин настроен. Регулярно оказывался на дороге Ролекса к еде, к воде, к туалету с видом, не внушающим оптимизма. Мягкий, тихий, очень сдержанный Ролекс вынужден был отказываться от этих маршрутов. И несколько раз, будучи не в состоянии далее терпеть, оставлял мокрые пятна на ковровых дорожках. Мы с женой тогда еще не осознали, что это результат тотошиной вредности, и наказывали Ролекса за плохое поведение, к глубокому удовлетворению старшего кота.
Особенно распоясался Тотоша, когда мы повезли обоих котов в поезде на летний, дачный отдых. Красными глазами, с ненавистью он смотрел на нас с женой и на Ролекса, которого пришлось, буквально, оборонять. Тотоша завывал и шипел, подергивал хвостом. Было жутковато. Я сочувствовал нашей попутчице по купе, которая, к счастью, отнеслась к ситуации с пониманием и воздержалась от упреков в наш адрес. Дачный простор разрядил напряженность. И хотя дружбы котов не наблюдалось все лето, несмотря на дружественные проявления со стороны Ролекса, но необходимость сосуществования Тотоша постепенно осознавал.
А еще через некоторое время, в Москве, Тотоша окончательно понял, что Ролекс для него – не зло, а благо, что он друг. И жизнь семьи совершенно наладилась. Как весело они играли! Как тщательно вылизывали друг друга! Как аппетитно ели по настроению из единой миски! Как уютно дремали, прижавшись друг к другу боками или спинами! Особенно укреплялась их дружба, когда по тем или иным причинам им приходилось оставаться дома без нас на несколько дней.
Глубокой осенью 1999 года мы с женой переселялись в Нью-Йорк. Нам повезло: в самолете было немало свободных мест, поэтому коты расположились на соседних c нами креслах. Они вели себя весьма достойно, как опытные путешественники. Стюардессы дружелюбно подкармливали их вареной рыбой из рациона пассажиров. Тотоша, по старой привычке, с интересом смотрел в окошко. Ему шел шестнадцатый год, и был он уже далеко не такой, как в молодости. Но полет, как и Ролекс, перенес прекрасно. И в новой, нью-йоркской квартире чувствовал себя спокойно и комфортно.
А через три месяца у него случился инфаркт. В кошачьем госпитале связали это со старостью, изношенностью организма. Он прожил еще несколько дней, теряя силы. Ролекс почти не отходил от него. Он, несомненно, понимал, что случилась беда. Временами старался согреть Тотошу своим телом…
Думаю, Ролекс очень сильно пережил смерть друга. Он заметно изменился: стал нежнее относиться к нам, особенно к моей жене, начал, как и Тотоша, спать у нее на коленях или класть голову на краешек ее подушки, чего ранее себе не позволял. Казалось, он все время тревожился, чтобы в его жизнь не пришли новые потери. В жизнь, которая в последние годы стала такой приятной…
Но судьба распорядилась так, что через несколько месяцев после смерти Тотоши он сам ушел из жизни. Говорят: все – от нервов. Быть может, и здесь, вероятно, было такое… Потеря друга, тоска, тревога… Почему-то отказала одна почка, за ней – вторая… Ему только что исполнилось семь лет.
На жену тяжело было смотреть.
…А невестка с сыном вскоре принесли нового, крошечного котенка, вроде бы малоаллергенного – шерсть с него почти не слетает. Выбрали его, чтобы внучка могла чаще и продолжительнее бывать у нас. Посмотрели мы на него: смесь летучей мышки с черно-белым барашком. Над острой мордочкой торчат громадные ушки, а шерсть – волнистая и курчавая. Порода – корниш-рекс. Мы сначала просто расстроились – разве заменишь этим странным существом наших любимых красавцев?
Внучка назвала его Рики.
Он проявил к нам столько нежности! Словно хотел убедить нас: не отказывайтесь от меня – я постараюсь вас не огорчать, только радовать. В любой удобный момент стремился полизать наши руки или щеки своим до боли шершавым язычком.
Теперь он уже взрослый кот. Веселый, собразительный, ласковый. Неугомонный выдумщик новых забав, подчас опасных для посуды и домашних украшений. Однако мы давно заметили: если на краю полки посадить плюшевого тигренка или пластмассового зайца, Рики, принимая их за владельцев данной территории, теряет интерес к такой полке. Настоящий американец – частная собственность для него священна.
Всех любит, кроме залетающих иногда в окно мух. И мы любим его.
Жизнь продолжается…
Свою любовь к воде Тотоша проявил уже в раннем возрасте. Купание в ванне было для него наслаждением. Он охотно принимал эту водную процедуру, никогда не стремясь ее завершить. А если мы наполняли ванну водой почти до краев, он с явным удовольствием плавал в ней кругами.
Позже, на даче, я забавлял отдыхающих прямо-таки цирковым номером в исполнении Тотоши. Уплывал на середину большого озера, держа кота в руке, и там опускал его на воду. Затем мы не спеша плыли обратно, к пляжу, Тотоша – впереди, я – за ним. Кот рулил хвостом и поворачивал в разные стороны гордо поднятую голову, с интересом разглядывая окрестности. Нащупав лапами песчаное дно, он не торопился выбежать на берег. Погруженный в воду по шею, он некоторое время оглядывал восхищенных зрителей, оценивая произведенный эффект. Лишь через несколько минут медленно выходил на берег и направлялся к моей жене, которая обтирала его полотенцем во избежание простуды (дело-то было не где-нибудь в Майами, а на Карельском перешейке).
Он был очень привязан к нам, но при этом не терял самолюбивого и вспыльчивого характера. Если он пребывал в благодушном состоянии, глаза его были голубыми; если же начинал сердиться, они становились красными. Вспылить он мог мгновенно, как только ощутит бесцеремонность или несправедливость. Бесцеремонностью он мог посчитать резкое нарушение своего покоя, даже во имя предлагаемой ему игры. Если он дремал или просто отдыхал в задумчивости, его категорически нельзя было резко тормошить. Предварительно надо было, поглаживая кота, обратиться к нему со вступительной речью, посвященной раскрытию делового предложения и испрашиванию тотошиной благосклонности. И только затем можно было попытаться реализовывать свое предложение. Ну, а главной несправедливостью он считал наше внимание к какому-либо другому коту. Нельзя было допустить, чтобы Тотоша обнаружил, что от нас пахнет таким чужаком.
А когти у Тотоши были устрашающе большими. К тому же, они никогда полностью не убирались, в отличие от большинства кошек (такая уж у сиамцев особенность). Поэтому, даже когда он был совсем маленьким, игра с ним заканчивалась плачевным состоянием наших рук. Единственным достаточно безопасным местом для прикосновения к нему в игре являлась та часть спины, которая соседствовала с основанием хвоста – туда его когти, как правило, не добирались. Не угадал, как к нему прикоснуться, – след от игры гарантирован.
Он был заядлым верхолазом. Еще будучи маленьким, придумал себе забаву: по шторе, возле лоджии, забирался к потолку, затем влезал в узкую щель между потолком и огромным платяным шкафом, проползал по этой щели до противоположного края шкафа и прыгал оттуда на мягкую кровать, пролетая с восторгом около двух метров.
Летом он регулярно укреплял здоровье на той даче с озером, которую я уже упомянул. С этой целью он ездил из Москвы в Ленинград-Петербург, к моей теще, или обратно в целом 26 раз. Как правило, совершал эти поездки с моей женой. Помню, садился в поезд привычно, без малейших волнений, и сразу с интересом начинал наблюдать жизнь за окном…
И вот однажды, вернувшись с дачи, он с удивлением обнаружил, что уже не может влезть в ту самую щель над шкафом, уже не соответствует ей своей комплекцией. Но огорчался он недолго. Абсолютно не боясь в молодости высоты, он затеял новый трюк: забирался на узкие металлические перила нашей лоджии, прогуливался по ним до самой середины и там несколько раз разворачивался на 180 градусов. Жили мы на пятом этаже, и сердца наши, естественно, замирали от ужаса. А он победоносно бросал взгляд на наши тревожные лица.
Тотоша имел удивительно красивую, гармоничную внешность. Такой мягкий нежный окрас мы ни разу не встречали у других сиамцев. Поведение его нередко соответствовало окрасу. Но, как Вы уже поняли, не всегда… Саиамские кошки вообще очень ревнивы, а наш Тотоша, проживший многие годы в атмосфере нежной безраздельной любви и заботы, стал, конечно, не только ревнив, но и достаточно эгоистичен. И в этом не было бы ничего печального, если бы внезапно в жизни нашей семьи не произошло серьезное изменение.
Пока Тотоша радовался жизни, наш сын окончил институт, пытался найти себя в инженерных делах на российских предприятиях, а в 27 лет улетел работать в Нью-Йорк. Мы с женой продолжали жить в Москве, а в Америке подрастала наша внучка Дашечка. Она дружила с черным молодым котом, названным по какой-то причине Ролексом. Но вдруг у нее обнаружили аллергию на кошек. И тогда Ролекса посадили в самолет, приписав к имуществу какого-то любезного пассажира, и кот благополучно долетел до Москвы.
О породе Ролекса я не берусь судить с уверенностью, поскольку его, тогда еще тощего маленького бездомного котенка, из жалости подобрала на каком-то нью-йоркском пустыре наша невестка. Если вы помните мультфильм “Маугли”, то я могу сообщить, что наш Ролекс, став взрослым котом, был почти копией пантеры Багиры.
Он появился в нашей квартире, ужасно напуганный своим путешествием в багажном отделении самолета, с заметной дрожью всего тела, потерянный и безвольный.
Тотоша сначала отнесся к Ролексу снисходительно, не обратил на него особого внимания, посчитав, видимо, что присутствие этого пришельца – явление временное и незначительное. Но когда осознал, что явление это затягивается, что в квартире теперь стабильно размещены дополнительная посуда и дополнительый туалет, которыми этот пришелец уже привычно пользуется, пришлось задуматься о том, как вести себя дальше. И он принял самый эффективный, по его мнению, метод – повседневно вредничать и изводить этого ненужного кота. Он стал планомерно демонстрировать Ролексу, кто здесь хозяин и как этот хозяин настроен. Регулярно оказывался на дороге Ролекса к еде, к воде, к туалету с видом, не внушающим оптимизма. Мягкий, тихий, очень сдержанный Ролекс вынужден был отказываться от этих маршрутов. И несколько раз, будучи не в состоянии далее терпеть, оставлял мокрые пятна на ковровых дорожках. Мы с женой тогда еще не осознали, что это результат тотошиной вредности, и наказывали Ролекса за плохое поведение, к глубокому удовлетворению старшего кота.
Особенно распоясался Тотоша, когда мы повезли обоих котов в поезде на летний, дачный отдых. Красными глазами, с ненавистью он смотрел на нас с женой и на Ролекса, которого пришлось, буквально, оборонять. Тотоша завывал и шипел, подергивал хвостом. Было жутковато. Я сочувствовал нашей попутчице по купе, которая, к счастью, отнеслась к ситуации с пониманием и воздержалась от упреков в наш адрес. Дачный простор разрядил напряженность. И хотя дружбы котов не наблюдалось все лето, несмотря на дружественные проявления со стороны Ролекса, но необходимость сосуществования Тотоша постепенно осознавал.
А еще через некоторое время, в Москве, Тотоша окончательно понял, что Ролекс для него – не зло, а благо, что он друг. И жизнь семьи совершенно наладилась. Как весело они играли! Как тщательно вылизывали друг друга! Как аппетитно ели по настроению из единой миски! Как уютно дремали, прижавшись друг к другу боками или спинами! Особенно укреплялась их дружба, когда по тем или иным причинам им приходилось оставаться дома без нас на несколько дней.
Глубокой осенью 1999 года мы с женой переселялись в Нью-Йорк. Нам повезло: в самолете было немало свободных мест, поэтому коты расположились на соседних c нами креслах. Они вели себя весьма достойно, как опытные путешественники. Стюардессы дружелюбно подкармливали их вареной рыбой из рациона пассажиров. Тотоша, по старой привычке, с интересом смотрел в окошко. Ему шел шестнадцатый год, и был он уже далеко не такой, как в молодости. Но полет, как и Ролекс, перенес прекрасно. И в новой, нью-йоркской квартире чувствовал себя спокойно и комфортно.
А через три месяца у него случился инфаркт. В кошачьем госпитале связали это со старостью, изношенностью организма. Он прожил еще несколько дней, теряя силы. Ролекс почти не отходил от него. Он, несомненно, понимал, что случилась беда. Временами старался согреть Тотошу своим телом…
Думаю, Ролекс очень сильно пережил смерть друга. Он заметно изменился: стал нежнее относиться к нам, особенно к моей жене, начал, как и Тотоша, спать у нее на коленях или класть голову на краешек ее подушки, чего ранее себе не позволял. Казалось, он все время тревожился, чтобы в его жизнь не пришли новые потери. В жизнь, которая в последние годы стала такой приятной…
Но судьба распорядилась так, что через несколько месяцев после смерти Тотоши он сам ушел из жизни. Говорят: все – от нервов. Быть может, и здесь, вероятно, было такое… Потеря друга, тоска, тревога… Почему-то отказала одна почка, за ней – вторая… Ему только что исполнилось семь лет.
На жену тяжело было смотреть.
…А невестка с сыном вскоре принесли нового, крошечного котенка, вроде бы малоаллергенного – шерсть с него почти не слетает. Выбрали его, чтобы внучка могла чаще и продолжительнее бывать у нас. Посмотрели мы на него: смесь летучей мышки с черно-белым барашком. Над острой мордочкой торчат громадные ушки, а шерсть – волнистая и курчавая. Порода – корниш-рекс. Мы сначала просто расстроились – разве заменишь этим странным существом наших любимых красавцев?
Внучка назвала его Рики.
Он проявил к нам столько нежности! Словно хотел убедить нас: не отказывайтесь от меня – я постараюсь вас не огорчать, только радовать. В любой удобный момент стремился полизать наши руки или щеки своим до боли шершавым язычком.
Теперь он уже взрослый кот. Веселый, собразительный, ласковый. Неугомонный выдумщик новых забав, подчас опасных для посуды и домашних украшений. Однако мы давно заметили: если на краю полки посадить плюшевого тигренка или пластмассового зайца, Рики, принимая их за владельцев данной территории, теряет интерес к такой полке. Настоящий американец – частная собственность для него священна.
Всех любит, кроме залетающих иногда в окно мух. И мы любим его.
Жизнь продолжается…