"Я просто делал свое дело..."
К 70-летию Михаила Романовича Шимонова
Признаюсь вам, уважаемый читатель, что это интервью я брал с каким-то особым удовольствием. И тут уж ничего с собой не поделаешь. Я – выходец из племени “технарей” и когда общаюсь с “соплеменником”, пусть он и не нефтяник, а, к примеру, текстильщик, душа невольно теплеет. Так же бывает, когда на далекой, чужой земле вдруг встречаешь земляка, которого раньше никогда и не знал. А теперь воспринимаешь его как родного...
Житель Квинса, в прошлом крупный инженер текстильной промышленности Узбекистана МИХАИЛ РОМАНОВИЧ ШИМОНОВ ныне – юбиляр. Он – на рубеже 70-летия, с чем сердечно его поздравляю!
Михаил Романович любезно согласился ответить на несколько моих вопросов для читателей The Bukharian Times, и хочется думать, что наша беседа вызовет интерес многих. “Людей неинтересных в мире нет”, - стремится доказать нам Евгений Евтушенко. А уж судьба М.Р. Шимонова, без всякого сомнения, интересна и достойна внимания.
Как любят говорить телеведущие, оставайтесь, пожалуйста, с нами...
Житель Квинса, в прошлом крупный инженер текстильной промышленности Узбекистана МИХАИЛ РОМАНОВИЧ ШИМОНОВ ныне – юбиляр. Он – на рубеже 70-летия, с чем сердечно его поздравляю!
Михаил Романович любезно согласился ответить на несколько моих вопросов для читателей The Bukharian Times, и хочется думать, что наша беседа вызовет интерес многих. “Людей неинтересных в мире нет”, - стремится доказать нам Евгений Евтушенко. А уж судьба М.Р. Шимонова, без всякого сомнения, интересна и достойна внимания.
Как любят говорить телеведущие, оставайтесь, пожалуйста, с нами...
Юрий Цырин
Юрий Цырин: Михаил Романович, давайте для начала буквально в стиле анкеты пробежимся по Вашему жизненному пути, который привел Вас к нынешнему юбилею. Таким образом, Вы как бы кратко представитесь нашим читателям.
Михаил Шимонов: Я родился в Коканде в 1938 году. Окончив там школу, поехал учиться в Ташкент. Учился в текстильном институте, по окончании которого был направлен на работу в родной Коканд. Проработал на прядильно-ткацкой фабрике ровно 17 лет, пройдя путь от мастера до главного инженера. Затем решением коллегии Министерства легкой промышленности республики был направлен на работу в город Хиву, где строился громадный по размерам и по мощности ковровый комбинат. Здесь мне было суждено проработать в должности главного инженера четыре года. На третий год моей работы комбинат был выведен на проектную мощность, за год мы выпустили 2 миллиона 450 тысяч квадратных метров ковров. Работа моя была очень интересной, творческой, на комбинате работали специалисты со всего Советского Союза.
После четырех лет работы на комбинате меня перевели на работу в Ташкент, в аппарат Министерства легкой промышленности. Там я работал главным инженером, а затем начальником Республиканского промышленного объединения “Узтекстильпром”. За пять лет этой моей работы было построено три крупных хлопчатобумажных комбината и более 60-ти прядильных и ткацких фабрик в сельских местностях Узбекистана. Это были трудоизбыточные районы республики, где многие не имели работы.
Затем я был назначен начальником Главного планово-экономического управления и утвержден членом коллегии министерства. В этой должности я проработал более десяти лет, до 1999 года, когда вышел на пенсию. И через полгода наша семья переехала в США.
Ю.Ц.: Несомненно, что у любого из нас ростки личности, ростки судьбы возникают в детстве. Кто в Вашем детстве стали источниками Вашего жизненного поведения на ветрах жизни?
М.Ш.: Для меня примером добросовестного отношения к труду, любви к своей профессии были отец и братья. Они всегда работали добросовестно на благо той нашей отчизны. Это перешло и в мое мировоззрение, а значит, определило в принципе всё мое жизненное поведение.
Ю.Ц.: Что в делах Вашей жизни Вы считаете наиболее значимым?
М.Ш.: Трудно что-то выделять, ведь в жизни было немало серьезных, значимых дел.
За 39 лет работы мне пришлось трудиться на различных участках отрасли, решать разнообразные задачи, постоянно познавать новое, интересное, вникать в проблемные вопросы и стараться их решить... И когда получался положительный результат, это, конечно, доставляло моральное удовлетворение. Все дела вспоминаются как достаточно значимые, и стоит ли их ранжировать?
Ю.Ц.: Я вполне понимаю Вас. Но, быть может, Вы вспомните для читателей какую-то живую ситуацию особого напряжения или риска, человеческих сложностей. Ведь таких ситуаций не могло не быть в той огромной работе, которую Вы делали.
М.Ш.: Ну, что ж, уговорили... Я работал главным инженером Кокандской прядильно-ткацкой фабрики. Фабрика была организована на базе артели, и, естественно, ее корпуса не были приспособлены для внедрения новой техники, для механизации производственных процессов. И в 1974 году, изучив передовой опыт аналогичной фабрики в Харькове, я изложил руководству и ИТР фабрики свои соображения о повышении эффективности работы нашего предприятия. Для этого, в частности, было необходимо временно, на два – три месяца, перейти на прежний, трехсменный режим работы с выходными днями – вторая половина субботы и воскресенье.
Казалось, меня поддержал весь коллектив фабрики. Но вдруг, когда уже был издан приказ, одна группа рабочих вышла на смену в тот день, когда фабрика по новому графику не работала. Получилось нечто типа забастовки: эти рабочие всю смену просидели, не приступая к работе. Об этом стало известно горкому партии. А второй секретарь горкома в то время вообще подкапывался под меня. Почему? Потому что не имел от меня личной выгоды (говорю открытым текстом). И я знал, что он ищет повод назначить на моё место другого человека. "Забастовка" оказалась ему как нельзя кстати, и он тут же подключил к данному "делу" аппарат Комитета госбезопасности. Однако представители Комитета, выслушав меня, посчитали, что ничего из ряда вон выходящего не произошло, а просто были некоторые издержки на пути к прогрессу.
Но, как говорится, "процесс пошел", и ему способствовало то, что я был беспартийным. Вопрос рассматривался на бюро горкома партии, куда вызвали с фабрики некоторых коммунистов, а со мной на фабрике тогда остался главный инженер нашего Управления из Ташкента. Я заявил ему, что не считаю возможным не понести наказания, если в связи с нашей "забастовкой" некоторые коммунисты фабрики получат партийные взыскания, и прошу в этом случае снять меня с занимаемой должности.
И вдруг – звонок: меня вызывают на бюро горкома. Когда я пришел, второй секретарь докладывал, что за время моей работы главным инженером, с 1971 года, все показатели работы фабрики, якобы, ухудшились. Получив слово, я решительно, на фактах, опроверг его информацию. Еще резче выступила в мою защиту председатель месткома фабрики. В итоге, хотя горком и принял решение о целесообразности моего освобождения от занимаемой должности, оно не было отправлено в министерство – и я еще год проработал на своем месте. Но деятели горкома время от времени упорно продолжали устно высказывать недоумение, почему я всё ещё работаю главным инженером. В конце концов, потеряв душевное равновесие, я подал министерство заявление с просьбой освободить меня от занимаемой должности. Но меня попросили пока поработать на своем месте, пообещав найти решение моего вопроса. Продолжая работать, я инициативно возглавил крупное строительство и переоснащение на фабрике с целью освоения прогрессивной технологии нетканых материалов. Нашим делам эффективно посодействовал Министр легкой промышленности республики. Получив в установленный срок образцы новой продукции фабрики, он жестко заявил секретарю горкома, что в отношении меня горком "раздул из мухи слона". Подчеркнул, что хороший – инициативный и творческий – главный инженер формируется 10 – 15 лет, и такими кадрами разбрасываться недопустимо. Но вскоре этот министр внезапно умер. Новый же министр поддержал настрой горкома в отношении меня: дескать, решения партии не обсуждаются, а выполняются. И меня направили на новостройку – Хивинский ковровый комбинат. Работа там оказалась чрезвычайно сложной, случались и недоразумения с “верхами”, отнявшие немало нервов. Однако, к счастью, моя судьба в целом развивалась только поступательно. И новый министр в конце концов стал поддерживать все мои начинания.
Ю.Ц.: Спасибо за эту убедительную иллюстрацию печальных гримас эпохи партийной диктатуры. Но Вы смогли достойно выстоять до ухода на пенсию. А что привело Вас к мысли об эмиграции и чем стала для Вас жизнь на американской земле?
М.Ш.: Буду краток. Мое поколение пережило целый ряд вех судьбы Советского Союза. Но я просто делал свое дело, какую бы веху ни переживала страна, и получал удовлетворение от своей работы. Так же старался вести себя и в годы независимости Узбекистана, не задумывался над вопросом эмиграции. Но в семье возникли новые ситуации. Дочь с мужем эмигрировали в Америку в 1998 году. Это было время хаоса в республиках бывшего Советского Союза. Мой сын руководил пусконаладочным управлением, и работа этой организации оказалась парализованной. Он, не видя перспективы работы, тоже решил уехать в США.
И тогда мы с супругой решили последовать за детьми...
Мы полюбили большой, шумный Нью-Йорк. Конечно, стали учить английский язык. Но главной своей задачей здесь считаем помочь детям в воспитании внуков, другими словами, обеспечить детям надежный тыл.
Нам приятно ощущать силу и мощь бухарско-еврейской общины Америки. Видя её нынешние достижения, невольно думаешь, как много мы могли бы свершить для той страны, и, конечно, гордишься тем, как много сделано соплеменниками здесь, на американской земле. Общиной не забываются наши корни и в то же время активно развивается наша жизнь в Америке. Мне лично приятно приносить определенную пользу любимой газете нашей общины. Регулярно публикуются составленные мною кроссворды, в которых я стараюсь пропагандировать выдающихся деятелей нашего этноса... Конечно, важнее всего для моего поколения, чтобы наша молодежь крепко стояла здесь на ногах и достойно служила нашей новой стране.
Михаил Шимонов: Я родился в Коканде в 1938 году. Окончив там школу, поехал учиться в Ташкент. Учился в текстильном институте, по окончании которого был направлен на работу в родной Коканд. Проработал на прядильно-ткацкой фабрике ровно 17 лет, пройдя путь от мастера до главного инженера. Затем решением коллегии Министерства легкой промышленности республики был направлен на работу в город Хиву, где строился громадный по размерам и по мощности ковровый комбинат. Здесь мне было суждено проработать в должности главного инженера четыре года. На третий год моей работы комбинат был выведен на проектную мощность, за год мы выпустили 2 миллиона 450 тысяч квадратных метров ковров. Работа моя была очень интересной, творческой, на комбинате работали специалисты со всего Советского Союза.
После четырех лет работы на комбинате меня перевели на работу в Ташкент, в аппарат Министерства легкой промышленности. Там я работал главным инженером, а затем начальником Республиканского промышленного объединения “Узтекстильпром”. За пять лет этой моей работы было построено три крупных хлопчатобумажных комбината и более 60-ти прядильных и ткацких фабрик в сельских местностях Узбекистана. Это были трудоизбыточные районы республики, где многие не имели работы.
Затем я был назначен начальником Главного планово-экономического управления и утвержден членом коллегии министерства. В этой должности я проработал более десяти лет, до 1999 года, когда вышел на пенсию. И через полгода наша семья переехала в США.
Ю.Ц.: Несомненно, что у любого из нас ростки личности, ростки судьбы возникают в детстве. Кто в Вашем детстве стали источниками Вашего жизненного поведения на ветрах жизни?
М.Ш.: Для меня примером добросовестного отношения к труду, любви к своей профессии были отец и братья. Они всегда работали добросовестно на благо той нашей отчизны. Это перешло и в мое мировоззрение, а значит, определило в принципе всё мое жизненное поведение.
Ю.Ц.: Что в делах Вашей жизни Вы считаете наиболее значимым?
М.Ш.: Трудно что-то выделять, ведь в жизни было немало серьезных, значимых дел.
За 39 лет работы мне пришлось трудиться на различных участках отрасли, решать разнообразные задачи, постоянно познавать новое, интересное, вникать в проблемные вопросы и стараться их решить... И когда получался положительный результат, это, конечно, доставляло моральное удовлетворение. Все дела вспоминаются как достаточно значимые, и стоит ли их ранжировать?
Ю.Ц.: Я вполне понимаю Вас. Но, быть может, Вы вспомните для читателей какую-то живую ситуацию особого напряжения или риска, человеческих сложностей. Ведь таких ситуаций не могло не быть в той огромной работе, которую Вы делали.
М.Ш.: Ну, что ж, уговорили... Я работал главным инженером Кокандской прядильно-ткацкой фабрики. Фабрика была организована на базе артели, и, естественно, ее корпуса не были приспособлены для внедрения новой техники, для механизации производственных процессов. И в 1974 году, изучив передовой опыт аналогичной фабрики в Харькове, я изложил руководству и ИТР фабрики свои соображения о повышении эффективности работы нашего предприятия. Для этого, в частности, было необходимо временно, на два – три месяца, перейти на прежний, трехсменный режим работы с выходными днями – вторая половина субботы и воскресенье.
Казалось, меня поддержал весь коллектив фабрики. Но вдруг, когда уже был издан приказ, одна группа рабочих вышла на смену в тот день, когда фабрика по новому графику не работала. Получилось нечто типа забастовки: эти рабочие всю смену просидели, не приступая к работе. Об этом стало известно горкому партии. А второй секретарь горкома в то время вообще подкапывался под меня. Почему? Потому что не имел от меня личной выгоды (говорю открытым текстом). И я знал, что он ищет повод назначить на моё место другого человека. "Забастовка" оказалась ему как нельзя кстати, и он тут же подключил к данному "делу" аппарат Комитета госбезопасности. Однако представители Комитета, выслушав меня, посчитали, что ничего из ряда вон выходящего не произошло, а просто были некоторые издержки на пути к прогрессу.
Но, как говорится, "процесс пошел", и ему способствовало то, что я был беспартийным. Вопрос рассматривался на бюро горкома партии, куда вызвали с фабрики некоторых коммунистов, а со мной на фабрике тогда остался главный инженер нашего Управления из Ташкента. Я заявил ему, что не считаю возможным не понести наказания, если в связи с нашей "забастовкой" некоторые коммунисты фабрики получат партийные взыскания, и прошу в этом случае снять меня с занимаемой должности.
И вдруг – звонок: меня вызывают на бюро горкома. Когда я пришел, второй секретарь докладывал, что за время моей работы главным инженером, с 1971 года, все показатели работы фабрики, якобы, ухудшились. Получив слово, я решительно, на фактах, опроверг его информацию. Еще резче выступила в мою защиту председатель месткома фабрики. В итоге, хотя горком и принял решение о целесообразности моего освобождения от занимаемой должности, оно не было отправлено в министерство – и я еще год проработал на своем месте. Но деятели горкома время от времени упорно продолжали устно высказывать недоумение, почему я всё ещё работаю главным инженером. В конце концов, потеряв душевное равновесие, я подал министерство заявление с просьбой освободить меня от занимаемой должности. Но меня попросили пока поработать на своем месте, пообещав найти решение моего вопроса. Продолжая работать, я инициативно возглавил крупное строительство и переоснащение на фабрике с целью освоения прогрессивной технологии нетканых материалов. Нашим делам эффективно посодействовал Министр легкой промышленности республики. Получив в установленный срок образцы новой продукции фабрики, он жестко заявил секретарю горкома, что в отношении меня горком "раздул из мухи слона". Подчеркнул, что хороший – инициативный и творческий – главный инженер формируется 10 – 15 лет, и такими кадрами разбрасываться недопустимо. Но вскоре этот министр внезапно умер. Новый же министр поддержал настрой горкома в отношении меня: дескать, решения партии не обсуждаются, а выполняются. И меня направили на новостройку – Хивинский ковровый комбинат. Работа там оказалась чрезвычайно сложной, случались и недоразумения с “верхами”, отнявшие немало нервов. Однако, к счастью, моя судьба в целом развивалась только поступательно. И новый министр в конце концов стал поддерживать все мои начинания.
Ю.Ц.: Спасибо за эту убедительную иллюстрацию печальных гримас эпохи партийной диктатуры. Но Вы смогли достойно выстоять до ухода на пенсию. А что привело Вас к мысли об эмиграции и чем стала для Вас жизнь на американской земле?
М.Ш.: Буду краток. Мое поколение пережило целый ряд вех судьбы Советского Союза. Но я просто делал свое дело, какую бы веху ни переживала страна, и получал удовлетворение от своей работы. Так же старался вести себя и в годы независимости Узбекистана, не задумывался над вопросом эмиграции. Но в семье возникли новые ситуации. Дочь с мужем эмигрировали в Америку в 1998 году. Это было время хаоса в республиках бывшего Советского Союза. Мой сын руководил пусконаладочным управлением, и работа этой организации оказалась парализованной. Он, не видя перспективы работы, тоже решил уехать в США.
И тогда мы с супругой решили последовать за детьми...
Мы полюбили большой, шумный Нью-Йорк. Конечно, стали учить английский язык. Но главной своей задачей здесь считаем помочь детям в воспитании внуков, другими словами, обеспечить детям надежный тыл.
Нам приятно ощущать силу и мощь бухарско-еврейской общины Америки. Видя её нынешние достижения, невольно думаешь, как много мы могли бы свершить для той страны, и, конечно, гордишься тем, как много сделано соплеменниками здесь, на американской земле. Общиной не забываются наши корни и в то же время активно развивается наша жизнь в Америке. Мне лично приятно приносить определенную пользу любимой газете нашей общины. Регулярно публикуются составленные мною кроссворды, в которых я стараюсь пропагандировать выдающихся деятелей нашего этноса... Конечно, важнее всего для моего поколения, чтобы наша молодежь крепко стояла здесь на ногах и достойно служила нашей новой стране.