Я шел тропой надежд...
Повесть-эссе
ЛИРИЧЕСКОЕ ВСТУПЛЕНИЕ
Строка, ставшая заголовком этого повествования, взята из моего стихотворения, написанного в России, когда я начал отсчет седьмого десятка лет жизни. Думаю, эту строку могли бы написать о себе многие мои ровесники с просторов бывшего Советского Союза.
Давно, лет в тридцать (а значит, более пятидесяти лет назад), я написал четверостишие, ставшее для меня своеобразной клятвой верности, а еще могу сказать, что своеобразным талисманом:
Строка, ставшая заголовком этого повествования, взята из моего стихотворения, написанного в России, когда я начал отсчет седьмого десятка лет жизни. Думаю, эту строку могли бы написать о себе многие мои ровесники с просторов бывшего Советского Союза.
Давно, лет в тридцать (а значит, более пятидесяти лет назад), я написал четверостишие, ставшее для меня своеобразной клятвой верности, а еще могу сказать, что своеобразным талисманом:
|
Меня спасало творчество всегда:
и в нездоровье, и в ненастье буден. Оно мой воздух. Мне нельзя туда, где сладостного творчества не будет. |
В 1959 году, получив в Московском нефтяном институте имени академика И.М. Губкина диплом горного инженера по бурению нефтяных и газовых скважин, я начал трудиться в только что созданном Казанском филиале ВНИИ комплексной автоматизации нефтяной и газовой промышленности (ВНИИКАнефтегаз). Одновременно повысил квалификацию в области электронного приборостроения на вечернем инженерном потоке в Казанском авиационном институте.
Так началась моя творческая деятельность в науке и изобретательстве, которая длилась более 40 лет, до той поры, когда, выйдя на пенсию по старости, я сосредоточился на журналистском и литературном творчестве, тоже увлекательном и, к счастью, тепло принятом моими читателями.
Я решил учиться на буровика, потому что увлекся романтикой этого дела мужественных людей еще в детстве, наблюдая за работой отца и его коллег в Башкирии.
Моему школьному другу Володе тогда еще не довелось видеть бурения скважин, он только знал, что мне хочется туда… Однажды я при нем рассказывал о нефти его маленькому брату Виталику. Придумал романтическую сказку про то, как когда-то люди вырыли глубокую-преглубокую яму и в самом ее низу увидели вход в огромную пещеру, а в ней стояла большущая глиняная ваза. И была она не пустая, рассказывал я. В ней оказалась волшебная черная жидкость. Она помогла людям сотворить много чудес: по дорогам побежали красивые автомобили, в небо, как легкие птицы, поднялись быстрые самолеты, а на врагов стали наступать грозные танки… Думаю, продолжал я, под землей – немало таких пещер, где можно найти эту волшебную жидкость. И я хочу трудиться вместе с теми, кто находит ее и дарит всем людям, чтобы им лучше жилось на земле...
Но Виталик через много лет пошел не в буровики, а в моряки. А мой друг Вовка вдруг сообщил мне в десятом классе радостную новость: "Поеду учиться с тобой".
Так и сделал... А в семидесятые годы прошлого века он был награжден орденом «Знак Почета» за открытие нового газового месторождения в Красноярском крае.
…В студенческих буднях рождались и рождались новые раздумья о жизни, о людях. Я учился на нефтяника-буровика, и, конечно, дни моей производственной практики проходили в буровой бригаде. Мало стихов посвящено поэтами этим ребятам, которые день за днем вершат в повседневности поистине героические дела. А, собственно, нужны ли широкому читателю стихи о них? Интересна ли ему жизнь этих неугомонных чудаков? И уже в те годы я подумал, что не столь уж важно, зная таких вот парней, стремиться к созданию некоей бессмертной поэмы о них – важнее просто согревать их, именно этих, конкретных, ребят, теплом своей души, дарить им какие-то приятные моменты жизни.
Так началась моя творческая деятельность в науке и изобретательстве, которая длилась более 40 лет, до той поры, когда, выйдя на пенсию по старости, я сосредоточился на журналистском и литературном творчестве, тоже увлекательном и, к счастью, тепло принятом моими читателями.
Я решил учиться на буровика, потому что увлекся романтикой этого дела мужественных людей еще в детстве, наблюдая за работой отца и его коллег в Башкирии.
Моему школьному другу Володе тогда еще не довелось видеть бурения скважин, он только знал, что мне хочется туда… Однажды я при нем рассказывал о нефти его маленькому брату Виталику. Придумал романтическую сказку про то, как когда-то люди вырыли глубокую-преглубокую яму и в самом ее низу увидели вход в огромную пещеру, а в ней стояла большущая глиняная ваза. И была она не пустая, рассказывал я. В ней оказалась волшебная черная жидкость. Она помогла людям сотворить много чудес: по дорогам побежали красивые автомобили, в небо, как легкие птицы, поднялись быстрые самолеты, а на врагов стали наступать грозные танки… Думаю, продолжал я, под землей – немало таких пещер, где можно найти эту волшебную жидкость. И я хочу трудиться вместе с теми, кто находит ее и дарит всем людям, чтобы им лучше жилось на земле...
Но Виталик через много лет пошел не в буровики, а в моряки. А мой друг Вовка вдруг сообщил мне в десятом классе радостную новость: "Поеду учиться с тобой".
Так и сделал... А в семидесятые годы прошлого века он был награжден орденом «Знак Почета» за открытие нового газового месторождения в Красноярском крае.
…В студенческих буднях рождались и рождались новые раздумья о жизни, о людях. Я учился на нефтяника-буровика, и, конечно, дни моей производственной практики проходили в буровой бригаде. Мало стихов посвящено поэтами этим ребятам, которые день за днем вершат в повседневности поистине героические дела. А, собственно, нужны ли широкому читателю стихи о них? Интересна ли ему жизнь этих неугомонных чудаков? И уже в те годы я подумал, что не столь уж важно, зная таких вот парней, стремиться к созданию некоей бессмертной поэмы о них – важнее просто согревать их, именно этих, конкретных, ребят, теплом своей души, дарить им какие-то приятные моменты жизни.
Да и вообще, не важнее ли всего – уметь жить с искренней, благородной, действенной любовью к тем хорошим людям, что р я д о м, и не подменять ее декларациями своей глобальной любви к стране, народу, а то и человечеству.
И тут почувствовал я, что этот принцип не так уж прост и, пожалуй, не каждому по силам. И явился мне поэтический образ в виде… культбудки бригады буровиков. Да, есть такой, ничем не заменимый для ребят уголок уюта – вагончик на полозьях или колесах. К той самой, родной буровику культбудке я и обратился стихами:
И тут почувствовал я, что этот принцип не так уж прост и, пожалуй, не каждому по силам. И явился мне поэтический образ в виде… культбудки бригады буровиков. Да, есть такой, ничем не заменимый для ребят уголок уюта – вагончик на полозьях или колесах. К той самой, родной буровику культбудке я и обратился стихами:
|
Не стать твоей опорой пьедесталу:
Кто знал тебя среди лесов и гор?! Ведь не народы жизнью согревала, А человек десяточек-другой. Ты и для сотен – маленькая малость: Две комнатки, две лавки, да кровать. Но для немногих ты не уменьшалась Всем тем, что может многих согревать. Со всею силой радость нам дарила… А мне, скажи, судьба твоя под силу? |
, …Мое поколение россиян прошло на своем трудовом пути несколько вех жизни многострадальных Советского Союза, а затем и независимой России: так называемые волюнтаризм, застой, перестройку, а также незавидное время разрушительно-восстановительных процессов после 1991 года...
Я убежденно написал о своих однокашниках-технарях: "Мы шли вперед, не думая о вехах, чтоб брать высоты дела на пути..." А еще добавил: "И верится, что знали мы, как жить".
Читал эти стихи друзьям – они от души аплодировали. Значит, солидарны – значит, так оно и было...
Некоторым незабываемым штрихам того долгого пути в науке и изобретательстве, который пройден мною в трех научно-исследовательских институтах Казани и Москвы и нефтедобывающих регионах России, посвящено настоящее повествование. Здесь я лишь вскользь касаюсь специфики наших профессиональных дел, а стремлюсь наглядно представить окружавшую меня человеческую среду, точнее, те нравственные уроки, которые я получил в общении с коллегами. Надеюсь, мое повествование не разочарует уважаемых читателей.
ПЕРВЫЕ ТВОРЧЕСКИЕ ШАГИ
Летом 1961 года я был еще молодым специалистом после окончания Московского нефтяного института, но уже успел кое-что создать с молодыми коллегами, трудясь в Казанском филиале ВНИИ комплексной автоматизации нефтяной и газовой промышленности. А создали мы полуавтоматический регистратор параметров глинистого раствора, получивший шифр РПГР-10. Эта комплексная аппаратура должна была значительно облегчить буровой бригаде регулярный контроль за основными параметрами циркулирующей в скважине промывочной жидкости. Её качество постоянно подвергается влиянию подземных геолого-физических условий и должно поддерживаться на заданном уровне для успешного бурения.
Эту аппаратуру я с двумя молодыми коллегами повез на грузовике из Казани в город Елабугу, где бурились геологоразведочные скважины. Не знаю, как выглядит Елабуга сегодня, но тогда она практически в полной мере сохраняла черты старого купеческого городка России – и тем, по-моему, была очаровательна. И, конечно, её очарование дополнялось красавицей Камой, берега которой покрыты зеленым нарядом среднерусской природы.
Кроме того, там душа наполнялась приятным волнением от сознания, что по этим улицам в разные времена ходили кавалерист-девица Надежда Дурова, великий живописец Иван Шишкин и неподражаемая поэтесса Марина Цветаева…
Но наши эмоции скоро стали подчинены не встрече с Елабугой, а весьма прозаической и печальной проблеме: почему-то вышел из строя трансформатор нашей аппаратуры – надо было сменить его обмотку. На наше счастье, в городе работал учительский институт, и душевный молодой сотрудник его физической лаборатории буквально спас нас. Он пожертвовал нам необходимую проволоку и разрешил попользоваться устройством для её намотки.
Трансформатор заработал именно к тому моменту, когда нас пригласили на буровую для проведения испытаний созданного нами контрольного комплекса. И вскоре вожделенные испытания начались.
Не буду утомлять уважаемых читателей техническими деталями, достаточно сообщить, что испытания прошли весьма успешно, буровиками был подписан положительный акт. Приятно вспомнить, что вскоре наша аппаратура была освещена в новом издании "Справочника бурового мастера".
Мы погрузили в свой грузовик наше имущество, разместились в нём сами – все в кузове, чтобы веселее было трястись на привычной российской дороге, – и поехали домой, в Казань.
Обрадованный нашим успехом директор родного филиала ВНИИ немедленно объявил нам по благодарности, которые занесли в наши трудовые книжки.
А через день мы решили провести ревизию нашей аппаратуры после дальней и совсем не первосортной дороги. Открыли крышку общего ящика и… пришли в ужас. В дороге трансформатор сорвался с места и буквально размолотил всё, что было в ящике и являлось нашим созданием.
Дело в том, что в спешке трансформатор был закреплен лишь одним болтом из положенных четырех, а затем, в радостном возбуждении, никто не вспомнил об этом. Весил он не меньше, чем старомодный чугунный утюг – вот и потрудился, как говорится "от души".
Только через полтора месяца мы смогли восстановить свой комплекс приборов, чтобы продолжить его испытания в новых условиях – при бурении сверхглубокой скважины СГ-1 (глубиной 7 км) в Западном Казахстане.
А за те, первые испытания моя благодарность была дополнена выговором за халатное отношение к своим обязанностям. Ведь я был руководителем группы…
На скважину СГ-1 я приехал для испытаний нашего комплекса приборов, когда мне было 25 лет. Тут необходимо кое-что отметить. Разработка получилась достаточно изобретательной, интересной, но, пожалуй, самым экстравагантным в ней было то, что, по моему предложению, для автоматического измерения плотности раствора использовался метод, основанный на поглощении этой жидкостью радиоактивного излучения. А предложение мое возникло под влиянием популярнейшего в то время фильма Михаила Ромма "Девять дней одного года", посвященного героическим делам ученых-ядерщиков. Ну как можно было не коснуться хотя бы краешка той захватывающей сферы поисков, которой они посвятили свои жизни!
Таким образом, на буровой, а точнее, на просторном желобе, по которому в огромный приемный бак вытекал циркулирующий в скважине для ее промывки глинистый раствор, был смонтирован радиоактивный кобальтовый источник. Но вдоль желоба тянулись деревянные мостки – дорожка к насосному блоку. Так что теперь возникло требование к рабочим проходить по мосткам возле смонтированного нами источника без остановок, чтобы избежать нежелательного облучения.
А ведь это было совсем неплохо – вольготно постоять над желобом в любом месте и под журчание бегущего по нему раствора подумать о чем-то, если возникают минуты свободного времени…
Но я, кажется, сумел убедить бригаду, что принятый нами метод контроля наиболее надежен и точен, что он соответствует самым современным достижениям науки, а значит, возникающие неудобства не следует принимать остро. И – хоть верьте, хоть нет – никто меня не ругал. Тут сказалось и доброжелательное отношение к нашей разработке довольно молодого начальника экспедиции сверхглубокого бурения Юрия Григорьевича Апановича.
Он подытожил мое страстное выступление в защиту нашего РПГР-10 коротко и четко: "Ну, что друзья, наука ищет, хочет нам помочь, значит надо пробовать. Ведь приборами контроля мы совсем не избалованы... А чтобы, мужики, на вас не стали обижаться жены, не прохлаждайтесь у желоба. Думаю, всем все ясно!". И улыбнулся. Этот энергичный, мудрый и решительный человек был родом с Западной Украины, окончил Львовский политехнический институт.
А главным инженером экспедиции был Эльмар Августович Липсон из Эстонии, Спокойный, очень обходительный, мало похожий на типичного буровика.
Позже судьба свела нас троих в Москве, во ВНИИ буровой техники, где Юрий Григорьевич стал директором института, мы же с Эльмаром Августовичем руководили лабораториями. А ранее мне довелось выступить на защите диссертации Ю.Г. Апановича. С волнением рассказывал, как чутко он, будучи производственником, относился к поискам науки. Я заявил, что вспоминаю поселок Аралсор, где размещалась его экспедиция, как поистине Мекку буровой науки. Так оно и было, там мне довелось навсегда обрести добрых товарищей из разных научных учреждений. Но об этом нужен специальный рассказ.
Да, руководству сверхглубоким бурением в Аралсоре отдавали свои силы, свои бессонные ночи талантливые посланцы Украины и Эстонии... А в это время начинали мужать в делах молодые специалисты-казахи – мои друзья, окончившие со мной в Москве нефтяной институт имени академика И.М. Губкина. Из них наиболее близкими мне были Болат Утебаев, Халит Худайбергенов, Насипкали Марабаев, Мажит Жуматов...
Ну, а что касается нашего регистратора РПГР-10, он, хотя и был описан в новейшем справочнике бурового мастера тех времен, но, к сожалению, в широкую практику не вошел. Нет, не потому, что был недостаточно хорош, а из-за неготовности буровых предприятий обслуживать достаточно сложные средства технологического контроля. Что тут можно было поделать!
Зато наша работа дополнительно заострила внимание специалистов на актуальности развития такого контроля. Движение в этом направлении становилось все заметнее... Сегодня такой контроль комплексно и на высоком уровне осуществляют специальные мобильные геофизические партии: приезжают на буровую и помогают буровикам. Геофизики – коренные прибористы, им и карты в руки.
НЕКОТОРЫЕ УРОКИ АСПИРАНТУРЫ
Решение поступить в аспирантуру я принял довольно неожиданно, по настоянию жены. Сам бы, пожалуй, проигнорировал попавший в мои руки рекламный листок, приглашающий желающих специалистов сдавать вступительные экзамены в аспирантуру знаменитого Института геологии и разработки горючих ископаемых (ИГиРГИ), имеющего двойное подчинение: Академии Наук СССР и Министерству нефтяной промышленности. К этому времени я, успев повысить квалификацию в области приборов на инженерном потоке Казанского авиационного института, продолжал увлечённо трудиться в уже родном Казанском филиале ВНИИКАнефтегаз. Мне было вполне хорошо и там.
Но моя Таня стала мыслить стратегически. Она убеждала меня, что тот комплекс знаний, которым я теперь обладаю (знания и по строительству скважин, и по современным электронным приборам) позволит мне сделать оригинальную и интересную диссертационную работу.
Так и получилось. В ИГиРГИ передо мной была поставлена задача, которую не мог бы осилить «чистый» буровик: разработать новую методику определения технологических свойств материалов для цементирования скважин, применимую как в лабораторных условиях, так и при скважинных геофизических исследованиях. Такая методика позволила бы прямо сопоставлять свойства материалов, достигнутые в лаборатории, с теми, что возникают в сложных скважинных условиях, а на этой основе корректировать методику подбора рецептуры предлагаемых материалов.
Хотелось бы, но не позволю себе утомлять Вас, уважаемый читатель, рассказом о работе над своей кандидатской диссертацией, о подготовке к её защите. Затрону, как и пообещал, только некоторые поучительные штрихи сопутствующих человеческих отношений.
Я убежденно написал о своих однокашниках-технарях: "Мы шли вперед, не думая о вехах, чтоб брать высоты дела на пути..." А еще добавил: "И верится, что знали мы, как жить".
Читал эти стихи друзьям – они от души аплодировали. Значит, солидарны – значит, так оно и было...
Некоторым незабываемым штрихам того долгого пути в науке и изобретательстве, который пройден мною в трех научно-исследовательских институтах Казани и Москвы и нефтедобывающих регионах России, посвящено настоящее повествование. Здесь я лишь вскользь касаюсь специфики наших профессиональных дел, а стремлюсь наглядно представить окружавшую меня человеческую среду, точнее, те нравственные уроки, которые я получил в общении с коллегами. Надеюсь, мое повествование не разочарует уважаемых читателей.
ПЕРВЫЕ ТВОРЧЕСКИЕ ШАГИ
Летом 1961 года я был еще молодым специалистом после окончания Московского нефтяного института, но уже успел кое-что создать с молодыми коллегами, трудясь в Казанском филиале ВНИИ комплексной автоматизации нефтяной и газовой промышленности. А создали мы полуавтоматический регистратор параметров глинистого раствора, получивший шифр РПГР-10. Эта комплексная аппаратура должна была значительно облегчить буровой бригаде регулярный контроль за основными параметрами циркулирующей в скважине промывочной жидкости. Её качество постоянно подвергается влиянию подземных геолого-физических условий и должно поддерживаться на заданном уровне для успешного бурения.
Эту аппаратуру я с двумя молодыми коллегами повез на грузовике из Казани в город Елабугу, где бурились геологоразведочные скважины. Не знаю, как выглядит Елабуга сегодня, но тогда она практически в полной мере сохраняла черты старого купеческого городка России – и тем, по-моему, была очаровательна. И, конечно, её очарование дополнялось красавицей Камой, берега которой покрыты зеленым нарядом среднерусской природы.
Кроме того, там душа наполнялась приятным волнением от сознания, что по этим улицам в разные времена ходили кавалерист-девица Надежда Дурова, великий живописец Иван Шишкин и неподражаемая поэтесса Марина Цветаева…
Но наши эмоции скоро стали подчинены не встрече с Елабугой, а весьма прозаической и печальной проблеме: почему-то вышел из строя трансформатор нашей аппаратуры – надо было сменить его обмотку. На наше счастье, в городе работал учительский институт, и душевный молодой сотрудник его физической лаборатории буквально спас нас. Он пожертвовал нам необходимую проволоку и разрешил попользоваться устройством для её намотки.
Трансформатор заработал именно к тому моменту, когда нас пригласили на буровую для проведения испытаний созданного нами контрольного комплекса. И вскоре вожделенные испытания начались.
Не буду утомлять уважаемых читателей техническими деталями, достаточно сообщить, что испытания прошли весьма успешно, буровиками был подписан положительный акт. Приятно вспомнить, что вскоре наша аппаратура была освещена в новом издании "Справочника бурового мастера".
Мы погрузили в свой грузовик наше имущество, разместились в нём сами – все в кузове, чтобы веселее было трястись на привычной российской дороге, – и поехали домой, в Казань.
Обрадованный нашим успехом директор родного филиала ВНИИ немедленно объявил нам по благодарности, которые занесли в наши трудовые книжки.
А через день мы решили провести ревизию нашей аппаратуры после дальней и совсем не первосортной дороги. Открыли крышку общего ящика и… пришли в ужас. В дороге трансформатор сорвался с места и буквально размолотил всё, что было в ящике и являлось нашим созданием.
Дело в том, что в спешке трансформатор был закреплен лишь одним болтом из положенных четырех, а затем, в радостном возбуждении, никто не вспомнил об этом. Весил он не меньше, чем старомодный чугунный утюг – вот и потрудился, как говорится "от души".
Только через полтора месяца мы смогли восстановить свой комплекс приборов, чтобы продолжить его испытания в новых условиях – при бурении сверхглубокой скважины СГ-1 (глубиной 7 км) в Западном Казахстане.
А за те, первые испытания моя благодарность была дополнена выговором за халатное отношение к своим обязанностям. Ведь я был руководителем группы…
На скважину СГ-1 я приехал для испытаний нашего комплекса приборов, когда мне было 25 лет. Тут необходимо кое-что отметить. Разработка получилась достаточно изобретательной, интересной, но, пожалуй, самым экстравагантным в ней было то, что, по моему предложению, для автоматического измерения плотности раствора использовался метод, основанный на поглощении этой жидкостью радиоактивного излучения. А предложение мое возникло под влиянием популярнейшего в то время фильма Михаила Ромма "Девять дней одного года", посвященного героическим делам ученых-ядерщиков. Ну как можно было не коснуться хотя бы краешка той захватывающей сферы поисков, которой они посвятили свои жизни!
Таким образом, на буровой, а точнее, на просторном желобе, по которому в огромный приемный бак вытекал циркулирующий в скважине для ее промывки глинистый раствор, был смонтирован радиоактивный кобальтовый источник. Но вдоль желоба тянулись деревянные мостки – дорожка к насосному блоку. Так что теперь возникло требование к рабочим проходить по мосткам возле смонтированного нами источника без остановок, чтобы избежать нежелательного облучения.
А ведь это было совсем неплохо – вольготно постоять над желобом в любом месте и под журчание бегущего по нему раствора подумать о чем-то, если возникают минуты свободного времени…
Но я, кажется, сумел убедить бригаду, что принятый нами метод контроля наиболее надежен и точен, что он соответствует самым современным достижениям науки, а значит, возникающие неудобства не следует принимать остро. И – хоть верьте, хоть нет – никто меня не ругал. Тут сказалось и доброжелательное отношение к нашей разработке довольно молодого начальника экспедиции сверхглубокого бурения Юрия Григорьевича Апановича.
Он подытожил мое страстное выступление в защиту нашего РПГР-10 коротко и четко: "Ну, что друзья, наука ищет, хочет нам помочь, значит надо пробовать. Ведь приборами контроля мы совсем не избалованы... А чтобы, мужики, на вас не стали обижаться жены, не прохлаждайтесь у желоба. Думаю, всем все ясно!". И улыбнулся. Этот энергичный, мудрый и решительный человек был родом с Западной Украины, окончил Львовский политехнический институт.
А главным инженером экспедиции был Эльмар Августович Липсон из Эстонии, Спокойный, очень обходительный, мало похожий на типичного буровика.
Позже судьба свела нас троих в Москве, во ВНИИ буровой техники, где Юрий Григорьевич стал директором института, мы же с Эльмаром Августовичем руководили лабораториями. А ранее мне довелось выступить на защите диссертации Ю.Г. Апановича. С волнением рассказывал, как чутко он, будучи производственником, относился к поискам науки. Я заявил, что вспоминаю поселок Аралсор, где размещалась его экспедиция, как поистине Мекку буровой науки. Так оно и было, там мне довелось навсегда обрести добрых товарищей из разных научных учреждений. Но об этом нужен специальный рассказ.
Да, руководству сверхглубоким бурением в Аралсоре отдавали свои силы, свои бессонные ночи талантливые посланцы Украины и Эстонии... А в это время начинали мужать в делах молодые специалисты-казахи – мои друзья, окончившие со мной в Москве нефтяной институт имени академика И.М. Губкина. Из них наиболее близкими мне были Болат Утебаев, Халит Худайбергенов, Насипкали Марабаев, Мажит Жуматов...
Ну, а что касается нашего регистратора РПГР-10, он, хотя и был описан в новейшем справочнике бурового мастера тех времен, но, к сожалению, в широкую практику не вошел. Нет, не потому, что был недостаточно хорош, а из-за неготовности буровых предприятий обслуживать достаточно сложные средства технологического контроля. Что тут можно было поделать!
Зато наша работа дополнительно заострила внимание специалистов на актуальности развития такого контроля. Движение в этом направлении становилось все заметнее... Сегодня такой контроль комплексно и на высоком уровне осуществляют специальные мобильные геофизические партии: приезжают на буровую и помогают буровикам. Геофизики – коренные прибористы, им и карты в руки.
НЕКОТОРЫЕ УРОКИ АСПИРАНТУРЫ
Решение поступить в аспирантуру я принял довольно неожиданно, по настоянию жены. Сам бы, пожалуй, проигнорировал попавший в мои руки рекламный листок, приглашающий желающих специалистов сдавать вступительные экзамены в аспирантуру знаменитого Института геологии и разработки горючих ископаемых (ИГиРГИ), имеющего двойное подчинение: Академии Наук СССР и Министерству нефтяной промышленности. К этому времени я, успев повысить квалификацию в области приборов на инженерном потоке Казанского авиационного института, продолжал увлечённо трудиться в уже родном Казанском филиале ВНИИКАнефтегаз. Мне было вполне хорошо и там.
Но моя Таня стала мыслить стратегически. Она убеждала меня, что тот комплекс знаний, которым я теперь обладаю (знания и по строительству скважин, и по современным электронным приборам) позволит мне сделать оригинальную и интересную диссертационную работу.
Так и получилось. В ИГиРГИ передо мной была поставлена задача, которую не мог бы осилить «чистый» буровик: разработать новую методику определения технологических свойств материалов для цементирования скважин, применимую как в лабораторных условиях, так и при скважинных геофизических исследованиях. Такая методика позволила бы прямо сопоставлять свойства материалов, достигнутые в лаборатории, с теми, что возникают в сложных скважинных условиях, а на этой основе корректировать методику подбора рецептуры предлагаемых материалов.
Хотелось бы, но не позволю себе утомлять Вас, уважаемый читатель, рассказом о работе над своей кандидатской диссертацией, о подготовке к её защите. Затрону, как и пообещал, только некоторые поучительные штрихи сопутствующих человеческих отношений.
Профессор Николай Иосафович Титков являлся целой эпохой в моей жизни. Первый раз мы разговаривали с ним летом 1962 г., а через полгода я стал его аспирантом. Его кругозор в нефтяной отрасли был по-настоящему широк, мирового масштаба. По этому поводу, полагаю, достаточно вспомнить, что еще до Великой Отечественной войны он был командирован в США для изучения опыта американских нефтяников. В его деятельности сочетались три области: становление нефтяной промышленности Второго Баку
(Урало-Поволжья), преподавание, наука.
Как-то Николай Иосафович сказал:
- Исследователь должен быть фантазером.
Мне кажется, что выслушивание фантазеров науки доставляло ему глубокое эстетическое наслаждение. Да и сам он затевал научные направления почти на уровне захватывающей фантастики. Не случайно его книга о возможностях неметаллического крепления скважин была издана и в США.
Но он непременно стремился направить фантазию молодых в русло строго аргументированных положений, питаемых тем, что уже достигнуто наукой, и не вульгаризирующих ее.
Со мной, например, было так. Если, фантазируя, касаешься физико-химической механики, свяжись с академиком П.А. Ребиндером. Если затронул механику разрушения горных пород, пообщайся с профессором Л.А. Шрейнером. Если фантазии ушли корнями в акустику, представься известному физику – акустику Л.А. Сергееву.
(Урало-Поволжья), преподавание, наука.
Как-то Николай Иосафович сказал:
- Исследователь должен быть фантазером.
Мне кажется, что выслушивание фантазеров науки доставляло ему глубокое эстетическое наслаждение. Да и сам он затевал научные направления почти на уровне захватывающей фантастики. Не случайно его книга о возможностях неметаллического крепления скважин была издана и в США.
Но он непременно стремился направить фантазию молодых в русло строго аргументированных положений, питаемых тем, что уже достигнуто наукой, и не вульгаризирующих ее.
Со мной, например, было так. Если, фантазируя, касаешься физико-химической механики, свяжись с академиком П.А. Ребиндером. Если затронул механику разрушения горных пород, пообщайся с профессором Л.А. Шрейнером. Если фантазии ушли корнями в акустику, представься известному физику – акустику Л.А. Сергееву.
Мне не довелось встретить более талантливого воспитателя и организатора научной молодежи.
Был в моей аспирантской жизни незабываемый эпизод, окрашенный благородным и бесценным для меня поступком Николая Иосафовича.
Москва, 1966 год. Я завершил работу над кандидатской диссертацией под руководством моего главного учителя жизни в науке профессора Н.И. Титкова. Так называемая предварительная защита диссертации прошла, похвалюсь, здорово – настал момент, когда я явился к директору нашего института, известному ученому-геологу, и дал ему на подпись проект письма в газету "Вечерняя Москва" с сообщением о предстоящей официальной защите (тогда была необходима публикация таких сообщений). И тут произошло то, чего я не понимаю до сих пор.
Возможно, это было результатом подлого навета какого-то тайного завистника. Разве мало было и такого в науке? Во всяком случае, директор вернул мне поданную ему бумагу и жестко сказал:
- Вашей защиты в институте не будет.
Я даже не успел испугаться, лишь наивно-недоуменно воскликнул:
- Почему? Ведь я так старался!
Ответ прозвучал еще жестче:
- Уж не хотите ли вы, чтобы я перед вами объяснялся?
Кстати, я догадывался, кто мог подло повлиять на директора института. В институте работал уже немолодой кандидат наук, который почему-то относился ко мне с заметной неприязнью (возможно, элементарно завидовал моей уверенной, без каких-либо заметных сбоев, работе над диссертацией). Он уже успел предупредить меня, что, непременно "завалит" на официальной защите, задав мне несколько вопросов. Чтобы избежать такой ситуации, я придумал следующее: сам сформулировал пятьдесят возможных «коварных» вопросов по теме диссертации и четкие ответы на эти вопросы. Всё записал – получилась надежная "шпаргалка". Забегая вперед, сообщу, что официальная защита была, и эта шпаргалка находилась передо мной на трибуне (правда, она даже не понадобилась, поскольку я практически знал ответы наизусть). В результате ни один вопрос того недоброжелателя не поставил меня в тупик, а кто-то из присутствующих в зале довольно громко одобрил мои ответы возгласом: "Гигант мысли!"
Но вернусь к тому дню, когда я услышал ошеломляющее заявление директора. Что мне делать? Естественно, пошел к моему профессору… Он лишь грустно вздохнул и направился туда, откуда я недавно вышел. Я продолжал недоумевать в коридоре. Не помню, сколько длилось мое ожидание, но немало… Профессор вышел в коридор с красным лицом и возбужденным взглядом. Дал мне подписанное директором письмо и заставил себя спокойным голосом сказать: "Можете ехать в редакцию".
…На моей официальной защите, понятно, было много народу: пришли и те, кто просто ждал интригующего, пикантного "спектакля". Ведь все, естественно, узнали об отношении директора ко мне. Директор вел ученый совет. Одним из моих оппонентов был сотрудник его научной лаборатории. На трибуне, в начале выступления, с этим оппонентом случился нервный приступ: он побледнел, с его лица капал пот, лист бумаги, в который он глядел, передавал дрожь его рук. Ему принесли воды. Он смог взять себя в руки и поистине мужественно зачитал свой положительный отзыв. Развития "спектакля" не было...
Никогда не забуду результат голосования – 21:1. Я стал не только кандидатом наук, но и тем, кто твердо, на своем опыте, понял, что добро может быть сильнее зла. И что надо верить в людей...
В апреле 1966 года учёный совет ИГиРГИ присудил мне учёную степень кандидата технических наук, и меня оставили в институте младшим научным сотрудником.
Результаты методических исследований, изложенных в моей кандидатской диссертации, были положительно оценены в публикациях О.Л.Кузнецова, (впоследствии президента Российской академии естественных наук) и других ученых. Эти результаты получили прямое развитие в исследованиях М.Г.Гуфранова, направленных на реализацию предложенных нами методических принципов в скважинных условиях, с использованием геофизической аппаратуры. Издано практическое руководство, отражающее методические разработки М.Г.Гуфранова.
В начале октября 1966 года мне вручили диплом, подтверждающий мою учёную степень; я тогда уже трудился во ВНИИ буровой техники, куда была переведена вся наша лаборатория (по решению министерства, в порядке совершенствования организации науки).
МОИ ПРИКОСНОВЕНИЯ К ПОДВИГУ ЗАПАДНОСИБИРСКИХ НЕФТЯНИКОВ
ВНИИ буровой техники (ВНИИБТ) стал моим пристанищем на десятилетия, здесь со временем я защитил докторскую диссертацию, здесь получил звания заслуженного изобретателя России и почётного нефтяника.
Это была эпоха бурного научно-технического прогресса в нефтяной промышленности Советского Союза. Она, по курьезному стечению обстоятельств, охватила и время, прозванное при горбачевском правлении "застоем". Не хочется спорить с авторами исторических оценок, но, несомненно, ни отдельную личность, ни историческую эпоху невозможно всесторонне осмыслить, используя единичный хлесткий ярлык.
Прежде всего следует подчеркнуть, что страна смогла в беспрецедентно тяжелых природных и климатических условиях Западной Сибири освоить богатства подаренных ей судьбою недр во имя своей жизнеспособности! Это было! И произошло благодаря огромному труду геологов и геофизиков, буровиков и нефтедобытчиков, математиков и химиков, машиностроителей и работников всех видов транспорта, строителей дорог и городов... Разве всех перечислишь!
Думаю, просто нечестно относиться без уважения к этому великому свершению людей. Ну, а то, что в России ещё не решены многие проблемы экономики, надо анализировать конкретно, квалифицированно и без легковесного суждения о труде миллионов честных тружеников: ученых, инженеров, рабочих – всех, кто отдал свои волю, характер, труд, талант развитию нефтяной отрасли, ставшей спасительной для страны.
Незадолго до ухода на пенсию, в 1998 году, я признался своему родному ВНИИ буровой техники в любви стихами. Были там и такие незамысловатые строки:
Был в моей аспирантской жизни незабываемый эпизод, окрашенный благородным и бесценным для меня поступком Николая Иосафовича.
Москва, 1966 год. Я завершил работу над кандидатской диссертацией под руководством моего главного учителя жизни в науке профессора Н.И. Титкова. Так называемая предварительная защита диссертации прошла, похвалюсь, здорово – настал момент, когда я явился к директору нашего института, известному ученому-геологу, и дал ему на подпись проект письма в газету "Вечерняя Москва" с сообщением о предстоящей официальной защите (тогда была необходима публикация таких сообщений). И тут произошло то, чего я не понимаю до сих пор.
Возможно, это было результатом подлого навета какого-то тайного завистника. Разве мало было и такого в науке? Во всяком случае, директор вернул мне поданную ему бумагу и жестко сказал:
- Вашей защиты в институте не будет.
Я даже не успел испугаться, лишь наивно-недоуменно воскликнул:
- Почему? Ведь я так старался!
Ответ прозвучал еще жестче:
- Уж не хотите ли вы, чтобы я перед вами объяснялся?
Кстати, я догадывался, кто мог подло повлиять на директора института. В институте работал уже немолодой кандидат наук, который почему-то относился ко мне с заметной неприязнью (возможно, элементарно завидовал моей уверенной, без каких-либо заметных сбоев, работе над диссертацией). Он уже успел предупредить меня, что, непременно "завалит" на официальной защите, задав мне несколько вопросов. Чтобы избежать такой ситуации, я придумал следующее: сам сформулировал пятьдесят возможных «коварных» вопросов по теме диссертации и четкие ответы на эти вопросы. Всё записал – получилась надежная "шпаргалка". Забегая вперед, сообщу, что официальная защита была, и эта шпаргалка находилась передо мной на трибуне (правда, она даже не понадобилась, поскольку я практически знал ответы наизусть). В результате ни один вопрос того недоброжелателя не поставил меня в тупик, а кто-то из присутствующих в зале довольно громко одобрил мои ответы возгласом: "Гигант мысли!"
Но вернусь к тому дню, когда я услышал ошеломляющее заявление директора. Что мне делать? Естественно, пошел к моему профессору… Он лишь грустно вздохнул и направился туда, откуда я недавно вышел. Я продолжал недоумевать в коридоре. Не помню, сколько длилось мое ожидание, но немало… Профессор вышел в коридор с красным лицом и возбужденным взглядом. Дал мне подписанное директором письмо и заставил себя спокойным голосом сказать: "Можете ехать в редакцию".
…На моей официальной защите, понятно, было много народу: пришли и те, кто просто ждал интригующего, пикантного "спектакля". Ведь все, естественно, узнали об отношении директора ко мне. Директор вел ученый совет. Одним из моих оппонентов был сотрудник его научной лаборатории. На трибуне, в начале выступления, с этим оппонентом случился нервный приступ: он побледнел, с его лица капал пот, лист бумаги, в который он глядел, передавал дрожь его рук. Ему принесли воды. Он смог взять себя в руки и поистине мужественно зачитал свой положительный отзыв. Развития "спектакля" не было...
Никогда не забуду результат голосования – 21:1. Я стал не только кандидатом наук, но и тем, кто твердо, на своем опыте, понял, что добро может быть сильнее зла. И что надо верить в людей...
В апреле 1966 года учёный совет ИГиРГИ присудил мне учёную степень кандидата технических наук, и меня оставили в институте младшим научным сотрудником.
Результаты методических исследований, изложенных в моей кандидатской диссертации, были положительно оценены в публикациях О.Л.Кузнецова, (впоследствии президента Российской академии естественных наук) и других ученых. Эти результаты получили прямое развитие в исследованиях М.Г.Гуфранова, направленных на реализацию предложенных нами методических принципов в скважинных условиях, с использованием геофизической аппаратуры. Издано практическое руководство, отражающее методические разработки М.Г.Гуфранова.
В начале октября 1966 года мне вручили диплом, подтверждающий мою учёную степень; я тогда уже трудился во ВНИИ буровой техники, куда была переведена вся наша лаборатория (по решению министерства, в порядке совершенствования организации науки).
МОИ ПРИКОСНОВЕНИЯ К ПОДВИГУ ЗАПАДНОСИБИРСКИХ НЕФТЯНИКОВ
ВНИИ буровой техники (ВНИИБТ) стал моим пристанищем на десятилетия, здесь со временем я защитил докторскую диссертацию, здесь получил звания заслуженного изобретателя России и почётного нефтяника.
Это была эпоха бурного научно-технического прогресса в нефтяной промышленности Советского Союза. Она, по курьезному стечению обстоятельств, охватила и время, прозванное при горбачевском правлении "застоем". Не хочется спорить с авторами исторических оценок, но, несомненно, ни отдельную личность, ни историческую эпоху невозможно всесторонне осмыслить, используя единичный хлесткий ярлык.
Прежде всего следует подчеркнуть, что страна смогла в беспрецедентно тяжелых природных и климатических условиях Западной Сибири освоить богатства подаренных ей судьбою недр во имя своей жизнеспособности! Это было! И произошло благодаря огромному труду геологов и геофизиков, буровиков и нефтедобытчиков, математиков и химиков, машиностроителей и работников всех видов транспорта, строителей дорог и городов... Разве всех перечислишь!
Думаю, просто нечестно относиться без уважения к этому великому свершению людей. Ну, а то, что в России ещё не решены многие проблемы экономики, надо анализировать конкретно, квалифицированно и без легковесного суждения о труде миллионов честных тружеников: ученых, инженеров, рабочих – всех, кто отдал свои волю, характер, труд, талант развитию нефтяной отрасли, ставшей спасительной для страны.
Незадолго до ухода на пенсию, в 1998 году, я признался своему родному ВНИИ буровой техники в любви стихами. Были там и такие незамысловатые строки:
|
Живет институт наш –
и нам хорошо. Здесь познаны поиск, свершения, боли… К нам в жизнь он надеждой когда-то вошел, Лишь робкой надеждой – и стал нам судьбою! Нас в сказки лесные Заволжья повёл, В метели Приобья, в тепло Украины Растили нелегкую славу его Бессонницы наши и наши седины… |
Институт выпестовал целую когорту смелых, а подчас просто отчаянных борцов за научно-технический прогресс. И я с гордостью вспоминаю, что мои с коллегами творческие поиски в какой-то мере способствовали эффективности строительства скважин на нефтяных месторождениях Западной Сибири.
Позвольте, уважаемый читатель, поделиться с Вами воспоминаниями о некоторых штрихах моей долгой, длиной почти в 35 лет, творческой судьбы в родном ВНИИБТ – институте, который был награжден за свои незаурядные заслуги орденом Трудового Красного Знамени.
ВОЛНЕНИЯ И НАДЕЖДЫ НА ПОВОРОТЕ СУДЬБЫ
1966 год. Московская золотая осень. Я с некоторой грустью собираю в дорогу все, что стало частью моей интересной творческой жизни в любимом уже Институте геологии и разработки горючих ископаемых: аппаратуру, лабораторную утварь, журналы с данными исследований... Рядом с тем корпусом института, где мне выделено помещение, – прекрасный, воспетый в стихах и песнях Нескучный сад. Там уже в полную силу бушует пушкинское очарование октябрьской природы. Но мысли мои – о другом.
Недавно я защитил кандидатскую диссертацию по созданию единой методической системы определения технологических свойств материалов для цементирования скважин – системы, применимой и в лабораторных, и в скважинных условиях. А значит, появились методические предпосылки для наиболее эффективного подбора рецептуры таких смесей. Но, увы, продолжить исследования в этом направлении мне не удастся.
Ситуация сложилась довольно обычная для отраслевой науки, управляемой министерскими чиновниками. Лабораторию профессора Н.И.Титкова, в которой я после защиты диссертации был оставлен младшим научным сотрудником, где-то наверху решили передать в другой институт – ВНИИБТ. Это называлось упорядочением науки. А говоря попросту, какие-то чиновники посчитали, что профиль данной лаборатории ближе к деятельности именно ВНИИБТ. Профессора Н.И.Титкова назначили заместителем директора в этом институте, а меня определили в лабораторию крепления скважин младшим научным сотрудником.
Заведующий той лабораторией, уже достаточно известный в отрасли ученый, кандидат наук (впоследствии доктор и профессор) А.А.Гайворонский, встретил меня вполне приветливо, но твердо заявил:
– Вы должны понимать, что ваши работы по методике исследований тампонажных смесей у нас не могут быть продолжены. Наша тематика совсем другого характера, а к тому же, нам остро не хватает специалистов для развития новейшего направления – создания заколонных пакеров для совершенствования процессов крепления скважин. Это направление недавно затеяли американцы, и мы стараемся не отставать – пока идем почти нога в ногу. "Первую ласточку" – пакер американского типа для ступенчатого и манжетного цементирования скважин спроектировал наш сотрудник Лев Фарукшин. Внутренние элементы этого пакера, перекрывающие проходной канал обсадной колонны, требуется разбуривать после цементирования скважины. Думаю, вам для начала следует присоединиться к работе Фарукшина.
Здесь я не могу не сделать короткого пояснения. Оно необходимо, чтобы каждый читатель понимал сущность того научно-технического направления, куда нацеливал меня заведующий лабораторией. Не бойтесь, пожалуйста, чуточку углубиться в интересную, энциклопедически многогранную сферу строительства нефтяных скважин.
Заколонный пакер – элемент оснастки обсадной колонны труб. Эта колонна навсегда спускается в пробуренную скважину и обеспечивает её долговременную устойчивость и работу как заданного технического сооружения. Заколонный пакер встраивается в обсадную колонну для последующего размещения на строго заданной глубине.
Приведением пакера в действие (в заданный момент времени) обеспечивается расширение его уплотнительного элемента, создающего в зазоре между стенкой скважины и колонной высокопрочную герметичную механическую перемычку. Этой перемычкой не только надежно предотвращается поступление в добываемую нефть ненужных воды или газа из соседних пластов, но и обеспечивается выполнение ряда специальных способов цементирования скважины, повышающих её производительность.
Сложные чувства испытал я после беседы с новым шефом. Очень грустно было оставлять интереснейшие дела последних лет. Ранее казалось, что эти дела будут смыслом всей моей дальнейшей жизни... Но ведь и новое направление работ очень важно и интересно, сулит множество творческих находок...
Думал я, думал и стал склоняться к предложению нового шефа. Но, конечно, решил посоветоваться со своим учителем профессором Н.И. Титковым. И профессор окончательно склонил меня к новому научному направлению. Он сказал:
Позвольте, уважаемый читатель, поделиться с Вами воспоминаниями о некоторых штрихах моей долгой, длиной почти в 35 лет, творческой судьбы в родном ВНИИБТ – институте, который был награжден за свои незаурядные заслуги орденом Трудового Красного Знамени.
ВОЛНЕНИЯ И НАДЕЖДЫ НА ПОВОРОТЕ СУДЬБЫ
1966 год. Московская золотая осень. Я с некоторой грустью собираю в дорогу все, что стало частью моей интересной творческой жизни в любимом уже Институте геологии и разработки горючих ископаемых: аппаратуру, лабораторную утварь, журналы с данными исследований... Рядом с тем корпусом института, где мне выделено помещение, – прекрасный, воспетый в стихах и песнях Нескучный сад. Там уже в полную силу бушует пушкинское очарование октябрьской природы. Но мысли мои – о другом.
Недавно я защитил кандидатскую диссертацию по созданию единой методической системы определения технологических свойств материалов для цементирования скважин – системы, применимой и в лабораторных, и в скважинных условиях. А значит, появились методические предпосылки для наиболее эффективного подбора рецептуры таких смесей. Но, увы, продолжить исследования в этом направлении мне не удастся.
Ситуация сложилась довольно обычная для отраслевой науки, управляемой министерскими чиновниками. Лабораторию профессора Н.И.Титкова, в которой я после защиты диссертации был оставлен младшим научным сотрудником, где-то наверху решили передать в другой институт – ВНИИБТ. Это называлось упорядочением науки. А говоря попросту, какие-то чиновники посчитали, что профиль данной лаборатории ближе к деятельности именно ВНИИБТ. Профессора Н.И.Титкова назначили заместителем директора в этом институте, а меня определили в лабораторию крепления скважин младшим научным сотрудником.
Заведующий той лабораторией, уже достаточно известный в отрасли ученый, кандидат наук (впоследствии доктор и профессор) А.А.Гайворонский, встретил меня вполне приветливо, но твердо заявил:
– Вы должны понимать, что ваши работы по методике исследований тампонажных смесей у нас не могут быть продолжены. Наша тематика совсем другого характера, а к тому же, нам остро не хватает специалистов для развития новейшего направления – создания заколонных пакеров для совершенствования процессов крепления скважин. Это направление недавно затеяли американцы, и мы стараемся не отставать – пока идем почти нога в ногу. "Первую ласточку" – пакер американского типа для ступенчатого и манжетного цементирования скважин спроектировал наш сотрудник Лев Фарукшин. Внутренние элементы этого пакера, перекрывающие проходной канал обсадной колонны, требуется разбуривать после цементирования скважины. Думаю, вам для начала следует присоединиться к работе Фарукшина.
Здесь я не могу не сделать короткого пояснения. Оно необходимо, чтобы каждый читатель понимал сущность того научно-технического направления, куда нацеливал меня заведующий лабораторией. Не бойтесь, пожалуйста, чуточку углубиться в интересную, энциклопедически многогранную сферу строительства нефтяных скважин.
Заколонный пакер – элемент оснастки обсадной колонны труб. Эта колонна навсегда спускается в пробуренную скважину и обеспечивает её долговременную устойчивость и работу как заданного технического сооружения. Заколонный пакер встраивается в обсадную колонну для последующего размещения на строго заданной глубине.
Приведением пакера в действие (в заданный момент времени) обеспечивается расширение его уплотнительного элемента, создающего в зазоре между стенкой скважины и колонной высокопрочную герметичную механическую перемычку. Этой перемычкой не только надежно предотвращается поступление в добываемую нефть ненужных воды или газа из соседних пластов, но и обеспечивается выполнение ряда специальных способов цементирования скважины, повышающих её производительность.
Сложные чувства испытал я после беседы с новым шефом. Очень грустно было оставлять интереснейшие дела последних лет. Ранее казалось, что эти дела будут смыслом всей моей дальнейшей жизни... Но ведь и новое направление работ очень важно и интересно, сулит множество творческих находок...
Думал я, думал и стал склоняться к предложению нового шефа. Но, конечно, решил посоветоваться со своим учителем профессором Н.И. Титковым. И профессор окончательно склонил меня к новому научному направлению. Он сказал:
На таких буровых мы испытывали новую технику.
|
– Вы сделали полезную диссертационную работу на стыке технологии бурения и промысловой геофизики. Лабораторные аспекты предлагаемой в диссертации методики вы детально отработали. Ну, а в части скважинных исследований вами пока созданы только базовые научно-технические идеи. И вполне логично оставить их на усмотрение геофизиков – всё полезное сохранится в их арсенале. А вы-то всё-таки коренной буровик – целесообразно ли вам переходить в когорту чистых геофизиков? Несомненно, в бурении у вас и кругозор шире, и знания глубже. Именно здесь вы всегда – «в своей тарелке». А я буду болеть за вас и помогать вам по необходимости... Что думаете?
Пожалуй, в этот момент и началась в моей судьбе пакерная эпопея. Она непрерывно пополнялась новым содержанием. В последнее десятилетие прошлого века центром этой эпопеи стал "Сургутнефтегаз", который, смог сравнительно благополучно выстоять на суровых ветрах оголтелых ельцинских экономических преобразований 90-х годов. Но на пути к тому десятилетию были, кроме Сургута, еще Башкирия, Пермская и Самарская области и нефтяные форпосты Тюменской области: Нижневартовск, Ноябрьск, Муравленко. Происходило непростое накопление опыта. Конечно, за серьезными удачами не может не быть трудной работы, где случаются и ошибки, и разочарования, и болезненные падения, и рискованные преодоления. |
Я немного опоздал к началу развития пакерных технологий крепления скважин в стране, поэтому решительно, без малейших колебаний, начал перенимать весь опыт таких работ, уже имеющийся и в лаборатории, и за рубежом.
Конечно, наиболее волнующи и чреваты острыми неприятностями были опытные работы на буровых. Ведь они входили в сферу необратимого процесса цементирования скважины, где, как говорится, "от великого до смешного (а точнее, драматичного) – один шаг". Не ошиблись ни в чем – получили высококачественное техническое сооружение, а ошиблись – и породили печальную необходимость дорогих ремонтных работ, а то и просто погубили скважину, свели на нет трудные старания буровой бригады.
Начались мои регулярные поездки на буровые для методического руководства опытными работами с заколонными пакерами (пока еще не собственной конструкции, а спроектированными Л.Фарукшиным), и каждая такая поездка стоила мне немалого нервного напряжения.
Когда позади были опытные работы в Башкирии и Пермской области, заколонными пакерами заинтересовалось руководство Главтюменнефтегаза, уверенно идущего к основному объему добычи нефти в Советском Союзе. Ему подчинялись все производственные объединения отрасли на территории Тюменской области, ставшие впоследствии независимыми открытыми акционерными обществами (ОАО): "Сургутнефтегаз", "Ноябрьскнефтегаз", "Нижневартовскнефтегаз" и другие.
В 1971 году наш коллектив завершил разработку нового заколонного пакера, соответствующего технологическим задачам тюменских нефтяников.
Далее я затрону лишь несколько "живых", эмоционально насыщенных эпизодов становления пакерных технологий крепления скважин, а также последующих творческих поисков.
КАК МОЙ "ПЕРВЫЙ БЛИН" СТАЛ МОЕЙ "ПЕРВОЙ ЛАСТОЧКОЙ"
Летом 1971 года на самом большом в стране Самотлорском нефтяном месторождении (возле города Нижневартовска) проводились первые промышленные испытания заколонного пакера, недавно разработанного под моим руководством.
Это был уже так называемый проходной пакер, не требующий разбуривания его внутренних элементов в обсадной колонне. Пакер мог устанавливаться в любом заданном месте, где без него не обеспечивалось надежное разобщение пластов.
И тут непременно надо заметить, что тогда на нефтяных месторождениях Западной Сибири применение заколонных проходных пакеров стало весьма актуальным, а подчас просто спасительным мероприятием для эффективной эксплуатации скважин. Практически все скважины наклонные – известно, что в них особенно сложно обеспечить надежное разобщение пластов с помощью цементного раствора, закачиваемого в зазор между обсадной колонной и стенкой скважины. Да и качество имеющихся для этой цели тампонажных цементов, мягко говоря, было не вполне то, что необходимо. Разобщаемые пласты-коллектора, насыщенные нефтью, водой или газом, расположены лишь в нескольких метрах друг от друга, а разделяющие их глинистые пласты, к тому же, нередко неустойчивы и образуют кавернозные участки стенки скважины. Любому грамотному и ответственному нефтянику было ясно, что при таком «букете» неблагоприятных факторов именно пакеры могут сыграть важную, а то и радикальную роль в обеспечении нужной производительности скважин.
И все же доверие к пакерам, предлагаемым мною, формировалось непросто и небыстро. Ведь они, вспомним еще раз, применялись в необратимом процессе цементирования скважин, когда из-за отказа пакера (отсутствия его заданного функционирования) могут произойти беды, гораздо более существенные, чем те радости, которые сулит его потенциальная полезность...
Итак, был жаркий июль 1971 года. На Самотлорском месторождении шло цементирование самой первой в стране скважины, в которую спущен заколонный проходной пакер. Чтобы пакер этого типа сработал в нужный момент, то есть не ранее, чем завершится процесс цементирования, требовалось установить в нем правильный контрольный срезной винт – винт верно рассчитанной прочности.
В принципе, можно было установить винт с довольно большим запасом прочности – тогда понадобилось бы большее повышение давления в колонне для приведения пакера в действие (раздува его рукавного уплотнительного элемента). Но пакер предстояло спускать в эту скважину вместе с обсадными трубами, поставляемыми из Сумгаита, которые, как и тампонажный цемент, имели невысокое качество (в то время высококачественных труб буровое предприятие чаще всего не имело). И, стремясь надежно привести в действие пакер, вполне вероятно можно было нарушить герметичность обсадной колонны – а это беда. Позже, конечно, осмелели, потому что наладили более ответственную проверку и отбраковку обсадных труб перед спуском в скважину, пока же решили максимально подстраховаться – не увлекаться запасом прочности винта.
Но скважина, как и Восток, – дело тонкое. Гидродинамические явления при цементировании оказались сложнее, чем ожидались. И вот какой-то непредвиденный импульс давления вдруг вызвал преждевременное срабатывание пакера. Процесс цементирования остановился – дальнейшая циркуляция жидкостей в скважине стала невозможна. А еще не был полностью выдавлен из колонны в пространство между нею и стенкой скважины цементный раствор, и очень скоро начнется его затвердевание.
Конечно, наиболее волнующи и чреваты острыми неприятностями были опытные работы на буровых. Ведь они входили в сферу необратимого процесса цементирования скважины, где, как говорится, "от великого до смешного (а точнее, драматичного) – один шаг". Не ошиблись ни в чем – получили высококачественное техническое сооружение, а ошиблись – и породили печальную необходимость дорогих ремонтных работ, а то и просто погубили скважину, свели на нет трудные старания буровой бригады.
Начались мои регулярные поездки на буровые для методического руководства опытными работами с заколонными пакерами (пока еще не собственной конструкции, а спроектированными Л.Фарукшиным), и каждая такая поездка стоила мне немалого нервного напряжения.
Когда позади были опытные работы в Башкирии и Пермской области, заколонными пакерами заинтересовалось руководство Главтюменнефтегаза, уверенно идущего к основному объему добычи нефти в Советском Союзе. Ему подчинялись все производственные объединения отрасли на территории Тюменской области, ставшие впоследствии независимыми открытыми акционерными обществами (ОАО): "Сургутнефтегаз", "Ноябрьскнефтегаз", "Нижневартовскнефтегаз" и другие.
В 1971 году наш коллектив завершил разработку нового заколонного пакера, соответствующего технологическим задачам тюменских нефтяников.
Далее я затрону лишь несколько "живых", эмоционально насыщенных эпизодов становления пакерных технологий крепления скважин, а также последующих творческих поисков.
КАК МОЙ "ПЕРВЫЙ БЛИН" СТАЛ МОЕЙ "ПЕРВОЙ ЛАСТОЧКОЙ"
Летом 1971 года на самом большом в стране Самотлорском нефтяном месторождении (возле города Нижневартовска) проводились первые промышленные испытания заколонного пакера, недавно разработанного под моим руководством.
Это был уже так называемый проходной пакер, не требующий разбуривания его внутренних элементов в обсадной колонне. Пакер мог устанавливаться в любом заданном месте, где без него не обеспечивалось надежное разобщение пластов.
И тут непременно надо заметить, что тогда на нефтяных месторождениях Западной Сибири применение заколонных проходных пакеров стало весьма актуальным, а подчас просто спасительным мероприятием для эффективной эксплуатации скважин. Практически все скважины наклонные – известно, что в них особенно сложно обеспечить надежное разобщение пластов с помощью цементного раствора, закачиваемого в зазор между обсадной колонной и стенкой скважины. Да и качество имеющихся для этой цели тампонажных цементов, мягко говоря, было не вполне то, что необходимо. Разобщаемые пласты-коллектора, насыщенные нефтью, водой или газом, расположены лишь в нескольких метрах друг от друга, а разделяющие их глинистые пласты, к тому же, нередко неустойчивы и образуют кавернозные участки стенки скважины. Любому грамотному и ответственному нефтянику было ясно, что при таком «букете» неблагоприятных факторов именно пакеры могут сыграть важную, а то и радикальную роль в обеспечении нужной производительности скважин.
И все же доверие к пакерам, предлагаемым мною, формировалось непросто и небыстро. Ведь они, вспомним еще раз, применялись в необратимом процессе цементирования скважин, когда из-за отказа пакера (отсутствия его заданного функционирования) могут произойти беды, гораздо более существенные, чем те радости, которые сулит его потенциальная полезность...
Итак, был жаркий июль 1971 года. На Самотлорском месторождении шло цементирование самой первой в стране скважины, в которую спущен заколонный проходной пакер. Чтобы пакер этого типа сработал в нужный момент, то есть не ранее, чем завершится процесс цементирования, требовалось установить в нем правильный контрольный срезной винт – винт верно рассчитанной прочности.
В принципе, можно было установить винт с довольно большим запасом прочности – тогда понадобилось бы большее повышение давления в колонне для приведения пакера в действие (раздува его рукавного уплотнительного элемента). Но пакер предстояло спускать в эту скважину вместе с обсадными трубами, поставляемыми из Сумгаита, которые, как и тампонажный цемент, имели невысокое качество (в то время высококачественных труб буровое предприятие чаще всего не имело). И, стремясь надежно привести в действие пакер, вполне вероятно можно было нарушить герметичность обсадной колонны – а это беда. Позже, конечно, осмелели, потому что наладили более ответственную проверку и отбраковку обсадных труб перед спуском в скважину, пока же решили максимально подстраховаться – не увлекаться запасом прочности винта.
Но скважина, как и Восток, – дело тонкое. Гидродинамические явления при цементировании оказались сложнее, чем ожидались. И вот какой-то непредвиденный импульс давления вдруг вызвал преждевременное срабатывание пакера. Процесс цементирования остановился – дальнейшая циркуляция жидкостей в скважине стала невозможна. А еще не был полностью выдавлен из колонны в пространство между нею и стенкой скважины цементный раствор, и очень скоро начнется его затвердевание.
У всех возник шок – никто еще не имел опыта подобной работы. Цементированием руководил начальник производственно-технического отдела конторы бурения мой ровесник Заки Шакирович Ахмадишин. Он напряженно заглянул мне в глаза и тихо спросил:
- Что будем делать?
Я молчал около минуты, и все ждали, что скажу. Позже Заки Шакирович удивленно вспоминал, с каким твердым спокойствием я вел себя в возникшей ситуации. Если бы он знал, какое смятение было в моей душе! Но показать свое состояние, свою растерянность – это однозначный провал эксперимента, и отмена последующих запланированных испытаний. Это остановка всей работы по заколонным пакерам в Западной Сибири на неопределенный период. А значит, накопление некачественных скважин.
И я решил так: "Надо рисковать. Мы старались пощадить обсадную колонну – пусть она теперь пощадит нас. Пусть выдержит рискованное давление и даст нам возможность гидравлически разорвать водоносный пласт под пакером, а затем закачать в него оставшийся в колонне цементный раствор. Это единственная возможность добиться успешного завершения эксперимента".
Я предложил:
- Давайте сделаем несколько циклов повышения давления в цементировочной головке до 200–220 атмосфер – постараемся, чтобы под пакером произошел гидроразрыв пласта.
- Что будем делать?
Я молчал около минуты, и все ждали, что скажу. Позже Заки Шакирович удивленно вспоминал, с каким твердым спокойствием я вел себя в возникшей ситуации. Если бы он знал, какое смятение было в моей душе! Но показать свое состояние, свою растерянность – это однозначный провал эксперимента, и отмена последующих запланированных испытаний. Это остановка всей работы по заколонным пакерам в Западной Сибири на неопределенный период. А значит, накопление некачественных скважин.
И я решил так: "Надо рисковать. Мы старались пощадить обсадную колонну – пусть она теперь пощадит нас. Пусть выдержит рискованное давление и даст нам возможность гидравлически разорвать водоносный пласт под пакером, а затем закачать в него оставшийся в колонне цементный раствор. Это единственная возможность добиться успешного завершения эксперимента".
Я предложил:
- Давайте сделаем несколько циклов повышения давления в цементировочной головке до 200–220 атмосфер – постараемся, чтобы под пакером произошел гидроразрыв пласта.
Заки Шакирович с сомнением покачал головой – рискованно и планом работ не предусмотрено. Но он уже успел заразиться моим энтузиазмом – очень хотел успеха этого испытания. Быть может, внешнее спокойствие и надежда представителя науки почти загипнотизировали его.
Он, конечно, понимал, что если порвет колонну, наказания не избежать. Ну, а если будет успех – это станет началом технологического прорыва в креплении самотлорских скважин!
– Ладно, была – не была! – ответил он.
…Колонна не подвела! Пласт удалось разорвать, и оставшаяся в колонне порция цементного раствора была продавлена в него, оттеснив в нем воду от скважины. По существу, были достоверно доказаны не только высокая герметизирующая способность пакера, но и принципиальная возможность нового эффективного технологического приема – гидроразрыва и надежной изоляции от ствола скважины подпакерного водоносного пласта.
Скважина оказалась при эксплуатации исключительно надежной. Когда Заки Шакирович защищал кандидатскую диссертацию, он демонстрировал работу этой скважины в сравнении с соседними. Она годами давала безводную нефть, в то время как «соседки» давно обводнились.
Общие дела крепко сдружили нас с Заки Шакировичем, и до сих пор мы регулярно переписываемся (ныне – по Интернету).
А пакерная эпопея в Западной Сибири продолжилась на десятилетия, неуклонно охватывая очередные месторождения.
В течение года я бывал не менее 4–5 месяцев в этих местах, ставших мне привычными и родными. Мы создавали и испытывали новые, всё более совершенные пакеры, испытывали их на стендах и в скважинах, проводили технологические эксперименты, расширяющие наши представления о возможностях пакерных технологий. Я бы мог вдохновенно рассказывать обо всём этом своим читателям, но понимаю, что их подавляющее большинство – неспециалисты в данной сфере, и такое откровение было бы им малоинтересно.
Так что, дорогой мой читатель, уверенно продолжайте чтение – я постараюсь затрагивать (за исключением кратчайших, совершенно необходимых профессиональных пояснений) только эмоциональные моменты, которые неразрывно связаны с человеческими взаимоотношениями, – эти этюды, надеюсь, будут восприниматься Вами с некоторым интересом.
НОЧЬ С "АНГЕЛОМ-СПАСИТЕЛЕМ"
Многим людям, несомненно, знакомо состояние тихого отчаяния. Ситуация непоправима, надежды рушатся, жизнь зашла в тупик …
Была ночь. Я лежал на гостиничной кровати и ощущал то самое тихое отчаяние. Неожиданно случилась беда: заколонные пакеры, которые должны радикально повышать качество скважин и уже начали внедряться после успешных промышленных испытаний, вдруг, вместо ожидаемых благ, привели к авариям при бурении четырех скважин подряд.
Меня срочно вызвали из Москвы в Западную Сибирь как руководителя работ. Я на месте все проверил, все просчитал и понял: буровики, несомненно, все делали правильно. При этом на заводе-изготовителе была проведена специальная учеба инженеров и сборщиков, оставлена детальная методика сборки и испытаний изделий. Почему же произошли аварии? Я не мог этого понять.
Он, конечно, понимал, что если порвет колонну, наказания не избежать. Ну, а если будет успех – это станет началом технологического прорыва в креплении самотлорских скважин!
– Ладно, была – не была! – ответил он.
…Колонна не подвела! Пласт удалось разорвать, и оставшаяся в колонне порция цементного раствора была продавлена в него, оттеснив в нем воду от скважины. По существу, были достоверно доказаны не только высокая герметизирующая способность пакера, но и принципиальная возможность нового эффективного технологического приема – гидроразрыва и надежной изоляции от ствола скважины подпакерного водоносного пласта.
Скважина оказалась при эксплуатации исключительно надежной. Когда Заки Шакирович защищал кандидатскую диссертацию, он демонстрировал работу этой скважины в сравнении с соседними. Она годами давала безводную нефть, в то время как «соседки» давно обводнились.
Общие дела крепко сдружили нас с Заки Шакировичем, и до сих пор мы регулярно переписываемся (ныне – по Интернету).
А пакерная эпопея в Западной Сибири продолжилась на десятилетия, неуклонно охватывая очередные месторождения.
В течение года я бывал не менее 4–5 месяцев в этих местах, ставших мне привычными и родными. Мы создавали и испытывали новые, всё более совершенные пакеры, испытывали их на стендах и в скважинах, проводили технологические эксперименты, расширяющие наши представления о возможностях пакерных технологий. Я бы мог вдохновенно рассказывать обо всём этом своим читателям, но понимаю, что их подавляющее большинство – неспециалисты в данной сфере, и такое откровение было бы им малоинтересно.
Так что, дорогой мой читатель, уверенно продолжайте чтение – я постараюсь затрагивать (за исключением кратчайших, совершенно необходимых профессиональных пояснений) только эмоциональные моменты, которые неразрывно связаны с человеческими взаимоотношениями, – эти этюды, надеюсь, будут восприниматься Вами с некоторым интересом.
НОЧЬ С "АНГЕЛОМ-СПАСИТЕЛЕМ"
Многим людям, несомненно, знакомо состояние тихого отчаяния. Ситуация непоправима, надежды рушатся, жизнь зашла в тупик …
Была ночь. Я лежал на гостиничной кровати и ощущал то самое тихое отчаяние. Неожиданно случилась беда: заколонные пакеры, которые должны радикально повышать качество скважин и уже начали внедряться после успешных промышленных испытаний, вдруг, вместо ожидаемых благ, привели к авариям при бурении четырех скважин подряд.
Меня срочно вызвали из Москвы в Западную Сибирь как руководителя работ. Я на месте все проверил, все просчитал и понял: буровики, несомненно, все делали правильно. При этом на заводе-изготовителе была проведена специальная учеба инженеров и сборщиков, оставлена детальная методика сборки и испытаний изделий. Почему же произошли аварии? Я не мог этого понять.
Завтра меня будут слушать на техническом совете и, увидев мою беспомощность, прекратят внедрение. Годы работы коллектива – и такой плачевный итог. Как мы надеялись на успех!
Сколько сил отдали, чтобы успех состоялся! А я, никчемный, бестолковый, посмел быть во главе работы…
Во втором часу ночи раздался стук в дверь. Это был Владимир Богданов, молодой инженер бурового предприятия, который поверил в заколонный пакер и с душой помогал мне его внедрять.
Владимир, естественно, знал о случившейся беде, но почему-то стоял с сияющим видом. Через минуту он вывалил из карманов на стол десятки срезных винтов от полученных предприятием изделий. (Здесь, пожалуй, уместно напомнить, что именно подбором срезного винта каждое изделие настраивалось на конкретные условия в скважине, и этим обеспечивалась его безаварийная работа.) Последним на стол лег штангенциркуль (инструмент для высокоточного измерения линейных размеров).
Сколько сил отдали, чтобы успех состоялся! А я, никчемный, бестолковый, посмел быть во главе работы…
Во втором часу ночи раздался стук в дверь. Это был Владимир Богданов, молодой инженер бурового предприятия, который поверил в заколонный пакер и с душой помогал мне его внедрять.
Владимир, естественно, знал о случившейся беде, но почему-то стоял с сияющим видом. Через минуту он вывалил из карманов на стол десятки срезных винтов от полученных предприятием изделий. (Здесь, пожалуй, уместно напомнить, что именно подбором срезного винта каждое изделие настраивалось на конкретные условия в скважине, и этим обеспечивалась его безаварийная работа.) Последним на стол лег штангенциркуль (инструмент для высокоточного измерения линейных размеров).
– Мне пришла в голову мысль: если буровики не допустили ошибок, надо проверить эти винты, – сказал Владимир. – Поехал на базу и там вытащил их из всех изделий.
Я сразу возразил:
– Точнейшему изготовлению этих винтов мы с заводом уделили особое внимание – ошибок быть не может.
Владимир улыбнулся:
– А чем ты гарантируешь правильность чеканки на головке каждого
винта?
На ней чеканкой указывался диаметр винта в месте среза при заданном повышении давления в обсадной колонне. Это делалось для быстроты и безошибочности отбора на буровой нужных винтов, которые затем устанавливались в наше изделие.
– Отчеканено неверно, проверь сам, – Владимир протянул мне штангенциркуль.
И тут я, потрясенный, понял, что дело нашего коллектива спасено этим добрым волшебником!
Было предусмотрено всё, кроме одного: девочке-чеканщице могла прийти в голову и такая мысль: "Этих винтов так много, почти неразличимых на глаз, таких маленьких и надоевших. Неужели может случиться что-то плохое, если вместо одной цифры на винте будет отчеканена другая? Придумали чепуху какую-то, чтобы людей мучить…"
После всех наших забот и стараний мысль о ложной чеканке на срезных винтах просто не приходила мне в голову. А Владимиру пришла… Все было дальше нормально, только на заводе сняли с работы начальника отдела технического контроля...
...Летом 1973 года одного из самых ярких руководителей Западно-Сибирских нефтяников Александра Викторовича Усольцева назначили главным инженером Нижневартовского управления буровых работ (УБР) №1. Это то самое буровое предприятие, где работал молодой специалист Владимир Богданов, когда произошел описанный выше ночной разговор.
Вначале главный инженер направил его на работу в передовую бригаду бурового мастера Геннадия Левина. Через некоторое время Владимир попросил мастера доверить ему самую ответственную рабочую должность – бурильщика... Он прошел все рабочие ступеньки буровика, показал способность толково решать инженерные задачи – и стал восприниматься как перспективный специалист. Что его отличало? Александр Викторович
вспоминал об этом так: "Упрямство – раз, огромная трудоспособность – два и редкостное умение четко следовать тому, что предписано, – три".
…Была в УБР группа крепления скважин, руководил ею Михаил Гарафович Хуснутдинов... Чудесный мужик, прекраснейший специалист, замечательный воспитатель. И главный инженер отправляет Владимира Богданова к нему, да к тому же назначает замом Хуснутдинова, чтобы молодой человек почувствовал, что у него теперь важная должность. И ответственность. Тут от него много зависело... Усольцев уже видел, что из Богданова может вырасти главный технолог УБР…
Владимир Леонидович Богданов – уже давно генеральный директор открытого акционерного общества «Сургутнефтегаз». Ныне он проходит седьмой десяток лет. Есть добрая известность в России и за её рубежами, удостоен звания Героя Труда Российской Федерации, награжден многими орденами и медалями…
Его огромное хозяйство всегда стабильно и эффективно, не пошатнулось и в самые смутные времена 90-х годов ушедшего века. Акционерное общество "Сургутнефтегаз" неизменно – один из форпостов цивилизованного капитализма на российской земле. Знает Владимир Леонидович, ныне крупный хозяйственный руководитель, ставший доктором экономических наук, а мужавший на производстве как технарь, что в сложных делах нельзя упускать из виду ни один маленький винтик. И нередко до глубокого вечера горит свет в его кабинете. Если уж дано человеку обнаружить те мелочи, которые другими не замечаются и которые оказываются совсем и не мелочами, то куда уйдешь от такого нелегкого призвания!
УРОК ОТ "ТРУДНОГО ЧЕЛОВЕКА"
Николай Леонтьевич Щавелев встречал представителей науки в Сургуте с нескрываемой настороженностью, особенно когда они намеревались осчастливить буровиков-производственников своими новейшими технологическими регламентами для проведения работ в нефтяных скважинах... на старой технической базе.
– Всегда найдется хоть один эфиоп, который напишет инструкцию
для эскимосов, как им переносить мороз, – высказался он однажды, беседуя с группой представителей буровой науки в начале 70-ых годов.
В этой группе был и я. Гостям того человека, естественно, стало несколько неуютно. «Трудный человек», – подумалось мне и, как узнал позже, не мне одному…
Но вскоре под влиянием этой безжалостной фразы я решил для себя никогда не появляться в нефтяных районах без новых технических средств. Новая технологическая концепция, новая техническая разработка, новая технологическая инструкция – работать только в такой последовательности! От этого принципа не отклонялся 30 последующих лет, до завершения своих поисков в российской науке. И, пожалуй, никто среди производственников не проявил ко мне в целом больше внимания и чуткости, чем именно тот "трудный человек" – Николай Леонтьевич.
Он в молодости сам работал в науке и знал, что среди ее плодов есть не только принципиальные достижения, но и мелочи жизни, и настырное шарлатанство. В течение десятков лет управлял прогрессом в технологии бурения скважин на крупнейших предприятиях севера Тюменской области, а затем во всем объединении "Сургутнефтегаз". Он – живая легенда в среде
тюменских нефтяников и буровой науки России, его имя известно многим зарубежным фирмам.
В 70-ых годах прошлого века испытывался разработанный нашим коллективом принципиально новый, высокотехнологичный заколонный проходной пакер. В данном случае он должен был резко уменьшить поступление ненужной добавки – пластовой воды – в продукцию нефтяных скважин. Это устройство впоследствии многие годы успешно применялось на разных нефтяных месторождениях. Но пока еще проходили его испытания, по результатам которых приемочной комиссией будет решаться вопрос, ставить эту разработку института на серийное производство или нет. Председателем комиссии был назначен Николай Леонтьевич.
Испытания следовало провести в шести скважинах. Но уже в первой я допустил технологическую ошибку – и скважина попала в фонд бракованных. На ее исправление потребуется много денег и времени. Это было для нас, разработчиков, несчастьем. Мы еще не накопили никакого положительного опыта для укрепления своих позиций, и их большой труд уже, практически, с порога, мог быть отвергнут.
Щавелев говорил со мной недолго:
– Через три дня я собираю техсовет. Ты доложишь ситуацию. Я предложу прекратить испытания, пока институт не докажет, что к ним можно вернуться. Готовь сообщение.
Я сосредоточенно размышлял: "Нелепая ошибка, допущенная в моей поспешной импровизации, была связана с непредвиденностью – уменьшенным диаметром обсадной колонны в ее верхней части (из-за нехватки нужных труб на всю колонну). Естественно, опыт применения пакеров в этой ситуации отсутствовал. Впредь такой ошибки, конечно, не будет – и испытания должны проходить нормально. Но моя победа на техсовете почти невероятна... Следует при любом настроении людей вести себя с ювелирной точностью и убедить большинство в том, что на меня еще можно надеяться – и надо продолжать испытания во имя пользы производства".
Три дня я провел почти без сна и думал-думал – и в гостинице, и обходя по многу раз дальние уголки Сургута, где мне не могли встретиться и помешать какие-нибудь знакомые. Диалектика ситуации, все мои аргументы, мои ответы на десятки предполагаемых вопросов – все было тщательно продумано. Таблетки от головной боли помогали мне вперемежку с кофе.
С грустью возвращался к одной и той же мысли: "Какой же трудный человек Николай Леонтьевич!"
Я сразу возразил:
– Точнейшему изготовлению этих винтов мы с заводом уделили особое внимание – ошибок быть не может.
Владимир улыбнулся:
– А чем ты гарантируешь правильность чеканки на головке каждого
винта?
На ней чеканкой указывался диаметр винта в месте среза при заданном повышении давления в обсадной колонне. Это делалось для быстроты и безошибочности отбора на буровой нужных винтов, которые затем устанавливались в наше изделие.
– Отчеканено неверно, проверь сам, – Владимир протянул мне штангенциркуль.
И тут я, потрясенный, понял, что дело нашего коллектива спасено этим добрым волшебником!
Было предусмотрено всё, кроме одного: девочке-чеканщице могла прийти в голову и такая мысль: "Этих винтов так много, почти неразличимых на глаз, таких маленьких и надоевших. Неужели может случиться что-то плохое, если вместо одной цифры на винте будет отчеканена другая? Придумали чепуху какую-то, чтобы людей мучить…"
После всех наших забот и стараний мысль о ложной чеканке на срезных винтах просто не приходила мне в голову. А Владимиру пришла… Все было дальше нормально, только на заводе сняли с работы начальника отдела технического контроля...
...Летом 1973 года одного из самых ярких руководителей Западно-Сибирских нефтяников Александра Викторовича Усольцева назначили главным инженером Нижневартовского управления буровых работ (УБР) №1. Это то самое буровое предприятие, где работал молодой специалист Владимир Богданов, когда произошел описанный выше ночной разговор.
Вначале главный инженер направил его на работу в передовую бригаду бурового мастера Геннадия Левина. Через некоторое время Владимир попросил мастера доверить ему самую ответственную рабочую должность – бурильщика... Он прошел все рабочие ступеньки буровика, показал способность толково решать инженерные задачи – и стал восприниматься как перспективный специалист. Что его отличало? Александр Викторович
вспоминал об этом так: "Упрямство – раз, огромная трудоспособность – два и редкостное умение четко следовать тому, что предписано, – три".
…Была в УБР группа крепления скважин, руководил ею Михаил Гарафович Хуснутдинов... Чудесный мужик, прекраснейший специалист, замечательный воспитатель. И главный инженер отправляет Владимира Богданова к нему, да к тому же назначает замом Хуснутдинова, чтобы молодой человек почувствовал, что у него теперь важная должность. И ответственность. Тут от него много зависело... Усольцев уже видел, что из Богданова может вырасти главный технолог УБР…
Владимир Леонидович Богданов – уже давно генеральный директор открытого акционерного общества «Сургутнефтегаз». Ныне он проходит седьмой десяток лет. Есть добрая известность в России и за её рубежами, удостоен звания Героя Труда Российской Федерации, награжден многими орденами и медалями…
Его огромное хозяйство всегда стабильно и эффективно, не пошатнулось и в самые смутные времена 90-х годов ушедшего века. Акционерное общество "Сургутнефтегаз" неизменно – один из форпостов цивилизованного капитализма на российской земле. Знает Владимир Леонидович, ныне крупный хозяйственный руководитель, ставший доктором экономических наук, а мужавший на производстве как технарь, что в сложных делах нельзя упускать из виду ни один маленький винтик. И нередко до глубокого вечера горит свет в его кабинете. Если уж дано человеку обнаружить те мелочи, которые другими не замечаются и которые оказываются совсем и не мелочами, то куда уйдешь от такого нелегкого призвания!
УРОК ОТ "ТРУДНОГО ЧЕЛОВЕКА"
Николай Леонтьевич Щавелев встречал представителей науки в Сургуте с нескрываемой настороженностью, особенно когда они намеревались осчастливить буровиков-производственников своими новейшими технологическими регламентами для проведения работ в нефтяных скважинах... на старой технической базе.
– Всегда найдется хоть один эфиоп, который напишет инструкцию
для эскимосов, как им переносить мороз, – высказался он однажды, беседуя с группой представителей буровой науки в начале 70-ых годов.
В этой группе был и я. Гостям того человека, естественно, стало несколько неуютно. «Трудный человек», – подумалось мне и, как узнал позже, не мне одному…
Но вскоре под влиянием этой безжалостной фразы я решил для себя никогда не появляться в нефтяных районах без новых технических средств. Новая технологическая концепция, новая техническая разработка, новая технологическая инструкция – работать только в такой последовательности! От этого принципа не отклонялся 30 последующих лет, до завершения своих поисков в российской науке. И, пожалуй, никто среди производственников не проявил ко мне в целом больше внимания и чуткости, чем именно тот "трудный человек" – Николай Леонтьевич.
Он в молодости сам работал в науке и знал, что среди ее плодов есть не только принципиальные достижения, но и мелочи жизни, и настырное шарлатанство. В течение десятков лет управлял прогрессом в технологии бурения скважин на крупнейших предприятиях севера Тюменской области, а затем во всем объединении "Сургутнефтегаз". Он – живая легенда в среде
тюменских нефтяников и буровой науки России, его имя известно многим зарубежным фирмам.
В 70-ых годах прошлого века испытывался разработанный нашим коллективом принципиально новый, высокотехнологичный заколонный проходной пакер. В данном случае он должен был резко уменьшить поступление ненужной добавки – пластовой воды – в продукцию нефтяных скважин. Это устройство впоследствии многие годы успешно применялось на разных нефтяных месторождениях. Но пока еще проходили его испытания, по результатам которых приемочной комиссией будет решаться вопрос, ставить эту разработку института на серийное производство или нет. Председателем комиссии был назначен Николай Леонтьевич.
Испытания следовало провести в шести скважинах. Но уже в первой я допустил технологическую ошибку – и скважина попала в фонд бракованных. На ее исправление потребуется много денег и времени. Это было для нас, разработчиков, несчастьем. Мы еще не накопили никакого положительного опыта для укрепления своих позиций, и их большой труд уже, практически, с порога, мог быть отвергнут.
Щавелев говорил со мной недолго:
– Через три дня я собираю техсовет. Ты доложишь ситуацию. Я предложу прекратить испытания, пока институт не докажет, что к ним можно вернуться. Готовь сообщение.
Я сосредоточенно размышлял: "Нелепая ошибка, допущенная в моей поспешной импровизации, была связана с непредвиденностью – уменьшенным диаметром обсадной колонны в ее верхней части (из-за нехватки нужных труб на всю колонну). Естественно, опыт применения пакеров в этой ситуации отсутствовал. Впредь такой ошибки, конечно, не будет – и испытания должны проходить нормально. Но моя победа на техсовете почти невероятна... Следует при любом настроении людей вести себя с ювелирной точностью и убедить большинство в том, что на меня еще можно надеяться – и надо продолжать испытания во имя пользы производства".
Три дня я провел почти без сна и думал-думал – и в гостинице, и обходя по многу раз дальние уголки Сургута, где мне не могли встретиться и помешать какие-нибудь знакомые. Диалектика ситуации, все мои аргументы, мои ответы на десятки предполагаемых вопросов – все было тщательно продумано. Таблетки от головной боли помогали мне вперемежку с кофе.
С грустью возвращался к одной и той же мысли: "Какой же трудный человек Николай Леонтьевич!"
...На техсовете Щавелев во вступительном слове почему-то воздержался от страшного предложения прекратить испытания, которое запланировал три дня назад.
Мне стало чуть-чуть спокойнее на душе. Я докладывал чеканно, чувствовал, что все слушают внимательно. Исчерпав аргументы, подытожил:
– Не сомневаюсь, что следует продолжить испытания. Я заново проанализировал все их детали и уверен, что больше не допущу ошибок. Но если вдруг возникнет еще какая-нибудь неприятность, значит, не место нашему изделию на нефтяных промыслах, и гоните меня отсюда насовсем.
Испытания были продолжены с полным успехом. Николай Леонтьевич, подписав акт комиссии, сказал мне:
- Молодец, Юра, – выстоял!
Я почти сутки отсыпался в гостинице...
Мне стало чуть-чуть спокойнее на душе. Я докладывал чеканно, чувствовал, что все слушают внимательно. Исчерпав аргументы, подытожил:
– Не сомневаюсь, что следует продолжить испытания. Я заново проанализировал все их детали и уверен, что больше не допущу ошибок. Но если вдруг возникнет еще какая-нибудь неприятность, значит, не место нашему изделию на нефтяных промыслах, и гоните меня отсюда насовсем.
Испытания были продолжены с полным успехом. Николай Леонтьевич, подписав акт комиссии, сказал мне:
- Молодец, Юра, – выстоял!
Я почти сутки отсыпался в гостинице...
Ныне мы с Николаем Леонтьевичем пенсионеры и старые друзья. Общаясь по телефону, предаемся воспоминаниям о наших делах в любимом "Сургутнефтегазе", интересуемся нынешней жизнью друг друга…
* * *
В Российских нефтяных скважинах установлены тысячи заколонных пакеров. Их эффективность была убедительно доказана анализом работы скважин на многих месторождениях Западной Сибири.
Жизнь продолжается... Естественно, технический прогресс не обходит нефтяную промышленность. Совершенствуются глинистые и цементные растворы, не застыли на месте конструкции скважин, ушли вперед методы, техника и специальные материалы для заканчивания скважин. Что ждет пакерные технологии крепления скважин в будущем? Трудно сказать. Хочется думать, что их век не завершен. Но в любом случае они в течение 30 лет достойно послужили российской нефтяной отрасли, оказавшись в нужное время в нужных регионах.
МАСТЕР-КЛАСС ЯКОВА АРОНОВИЧА ГЕЛЬФГАТА
Ныне, в старости, нередко вспоминаю дела, которыми жил десятки лет в родной нефтяной отрасли, вспоминаю поиски, ошибки, нелегкие успехи… И глубоко понимаю, что не имел бы счастливых моментов признания каких-то своих заслуг в науке и изобретательстве, не будь у меня замечательных учителей. В одном из своих стихотворений, которые пишу всю жизнь по велению души, есть такие строки:
* * *
В Российских нефтяных скважинах установлены тысячи заколонных пакеров. Их эффективность была убедительно доказана анализом работы скважин на многих месторождениях Западной Сибири.
Жизнь продолжается... Естественно, технический прогресс не обходит нефтяную промышленность. Совершенствуются глинистые и цементные растворы, не застыли на месте конструкции скважин, ушли вперед методы, техника и специальные материалы для заканчивания скважин. Что ждет пакерные технологии крепления скважин в будущем? Трудно сказать. Хочется думать, что их век не завершен. Но в любом случае они в течение 30 лет достойно послужили российской нефтяной отрасли, оказавшись в нужное время в нужных регионах.
МАСТЕР-КЛАСС ЯКОВА АРОНОВИЧА ГЕЛЬФГАТА
Ныне, в старости, нередко вспоминаю дела, которыми жил десятки лет в родной нефтяной отрасли, вспоминаю поиски, ошибки, нелегкие успехи… И глубоко понимаю, что не имел бы счастливых моментов признания каких-то своих заслуг в науке и изобретательстве, не будь у меня замечательных учителей. В одном из своих стихотворений, которые пишу всю жизнь по велению души, есть такие строки:
|
Не знаю, что сумею – не сумею,
Но верным быть учителям смогу! |
Среди тех, кто сыграли принципиальную роль в моем становлении и совершенствовании как работника науки, был Яков Аронович Гельфгат, хотя не являлся официальным научным руководителем ни моей диссертационной работы, ни моих, с коллегами, разработок по научной тематике ВНИИ буровой техники. Мне посчастливилось многие годы ощущать мощное влияние личности этого МАСТЕРА: его неравнодушие и высочайшую требовательность к себе в любом большом или малом деле, которое он взял в свои руки, его блистательное владение логикой и профессией, его неукротимое упорство в отстаивании своих идей при неизменных корректности и внешнем спокойствии, его чуткое, дружеское внимание, мудрые, но всегда ненавязчивые советы и рекомендации, даримые многим и многим людям...
С первой половины тридцатых до первой половины девяностых годов
прошлого столетия Я.А.Гельфгат увлеченно трудился в Азербайджане и России, в Украине и Казахстане, в Узбекистане и Киргизии, за рубежами бывшего Советского Союза.
Став опытнейшим специалистом, он многие годы руководил отделом технологии бурения скважин ВНИИ буровой техники. Вспоминаю, что Яков Аронович вел отчаянную борьбу за то, чтобы любой значительный шаг для совершенствования буровых работ начинался с создания всесторонне продуманной технологической концепции.
Казалось бы, даже с обывательской точки зрения позиция дорогого Якова Ароновича ясна. К примеру, не следует сколачивать шкаф, не уточнив тщательно вначале, какой комплекс функциональных свойств ему необходим. Но, к сожалению, ученые-буровики иногда забывали в азарте самоутверждения такой принцип и затем добирались до рациональных технологических результатов мучительными путями проб и ошибок. А то и не добирались. Яков Аронович вел и вел свою борьбу на ученых советах, на совещаниях, в журналах и, конечно, на буровых…
...Когда в середине 90-ых годов директор ВНИИ буровой техники вдруг отметил, что "Цырин – настоящий ученый", я воспринял эти слова с волнением и признательностью. Прекрасно понимал, что они говорят вовсе не о каком-то особом моем вкладе в науку. Те слова отразили моё нравственное поведение в отраслевой науке того времени, когда в ней началось разобщение человеческих пластов – психоз сепаратных коммерческих изысков взамен дружного поиска путей к наиболее весомым творческим прорывам. Я неколебимо продолжал жить только в сфере решения комплексных научно-технических проблем и стремился по мере сил увлечь коллег из родственных лабораторий делами в этой сфере.
Такое поведение – несомненный итог многолетнего нравственного влияния Якова Ароновича, а также – подчеркиваю с глубочайшей благодарностью – пристального, отеческого внимания этого человека к моим с соратниками делам в науке.
В конце 80-х годов, когда я был уже опытным специалистом и руководил довольно крупным научным подразделением, Яков Аронович предложил мне побеседовать с глазу на глаз. В этой, как полюбили говорить в горбачевские времена, судьбоносной для меня беседе я услышал приблизительно следующее:
- Юрий Завельевич, вам с коллегами удалось создать в стране эффективное научно-техническое направление – крепление скважин с применением заколонных проходных пакеров. При этом их технологичность и функциональные возможности шаг за шагом развиваются. Это – серьезная заслуга вашего дружного коллектива. Но у меня создается ощущение, что в своей увлеченности совершенствованием пакеров вы сузили горизонты своих творческих поисков.
Заколонный пакер – это, бесспорно, прекрасное техническое средство. Но попробуйте взглянуть на проблему заканчивания скважин шире, в аспекте всего комплекса технологических задач. Ведь, при рациональном решении проблемы заканчивания скважин в целом должны быть с высокой технологичностью обеспечены не просто качественная изоляция эксплуатационных объектов в скважинах любого типа, но и надежное сохранение коллекторских свойств этих объектов, и рациональный отбор нефти из продуктивной зоны горизонтальных скважин, и охрана недр в сложных геолого-технических условиях...
Настоятельно советую вам задуматься о новых высокотехнологичных способах разобщения пластов на стадии заканчивания скважин с учетом всех технологических потребностей и при этом стремиться к комплексному сочетанию новых технологических приемов, технических средств и изоляционных материалов. У вашего коллектива, несомненно, есть силы для такого, комплексного подхода к совершенствованию заканчивания скважин, и это стало бы качественно новым уровнем эффективности разработок.
А заколонные пакеры, конечно, заняли бы достойное место в разрабатываемых технико-технологических комплексах.
После той беседы я буквально потерял покой. Говоря коротко, из искры, которую высек в моем сознании Яков Аронович, возгорелось пламя. Старался, чтобы все дальнейшие разработки "пакерщиков" стали базироваться на широком осмыслении проблемы заканчивания скважин и, соответственно, выработке своей технологической концепции.
В результате 90-е годы стали для меня и моих коллег поистине кульминацией творческих поисков. Эти поиски были довольно смелыми, а потому и рискованными, принесли нам немало разочарований, жесткой критики, но, к счастью, и некоторые очевидные успехи. Кое-что из созданного и сегодня используется к промышленной практике, другое нуждается в дальнейшей ювелирной отработке, но все это является честными и упорными попытками значительных творческих прорывов – а разве такое не заслуживает искреннего уважения? Уверен, все это было не зря и еще прямо или косвенно послужит качественному строительству скважин…
Яков Аронович внезапно ушел из жизни в 2006 году, почти в 90 лет.
ТВОРЧЕСТВО – БОЛЕЗНЬ ХРОНИЧЕСКАЯ
* * *
...Во ВНИИ буровой техники в 80-х годах прошлого века была создана удивительная жидкость – полимерная смесь для изоляции пластов. Она могла сама найти в скважине водоносные пропластки, проникнуть в них и надежно закупорить их пористое пространство, твердея в водной среде. А при этом она сберегала нефтеносные отложения в их первозданном виде, не нанося их проницаемости никакого ущерба. Такого практика еще не знала.
Мы разработали специальное высокотехнологичное устройство, которое обеспечивало в процессе цементирования скважины попадание созданной смеси в нижнюю, продуктивную зону. Обычный цементный раствор использовался выше и никак не мог повредить нефтеносным пластам.
Когда новый технико-технологический комплекс был применен в нескольких скважинах, они, вопреки твердому скепсису геологов бурового предприятия, дали безводную нефть. Это казалось невероятным в тех, сложных условиях.
Однако радоваться нам не пришлось. Новая смесь для изоляции пластов прилипала к металлическим поверхностям, создавая водостойкое пленочное покрытие в насосах цементировочных агрегатов. На основе лабораторных опытов разработчики полагали, что прокачкой порции нефти насосами удастся удалить из них все остатки новой смеси. Но в реальной практике очистить насосы полностью, как после закачки обычного цементного раствора, не удавалось, а значит, цементировочные агрегаты могли выйти из строя.
Кстати, с грустью наблюдал и то, как машинист цементировочного агрегата, около двух часов старался очистить от прилипших остатков нашей смеси баки своего агрегата…
Я был в замешательстве. Расторжение акционерным обществом договора с нашим институтом будет означать отсутствие материальных средств для лаборатории и мощный удар по репутации разработчиков. И это после отчаянной творческой работы, после упорных и долгих надежд на победу...
Причем технологические свойства специального устройства и материала гармонично соответствовали друг другу, то есть применять это устройство с другими известными материалами для разобщения пластов было невозможно. Получалось, что вся идея новой разработки для повышения производительности скважин несостоятельна...
Одним из научных отделов регионального института СургутНИПИнефть руководил Геннадий Борисович Проводников, очень творческий специалист, ставший позже моим лучшим, бесценным другом.
С первой половины тридцатых до первой половины девяностых годов
прошлого столетия Я.А.Гельфгат увлеченно трудился в Азербайджане и России, в Украине и Казахстане, в Узбекистане и Киргизии, за рубежами бывшего Советского Союза.
Став опытнейшим специалистом, он многие годы руководил отделом технологии бурения скважин ВНИИ буровой техники. Вспоминаю, что Яков Аронович вел отчаянную борьбу за то, чтобы любой значительный шаг для совершенствования буровых работ начинался с создания всесторонне продуманной технологической концепции.
Казалось бы, даже с обывательской точки зрения позиция дорогого Якова Ароновича ясна. К примеру, не следует сколачивать шкаф, не уточнив тщательно вначале, какой комплекс функциональных свойств ему необходим. Но, к сожалению, ученые-буровики иногда забывали в азарте самоутверждения такой принцип и затем добирались до рациональных технологических результатов мучительными путями проб и ошибок. А то и не добирались. Яков Аронович вел и вел свою борьбу на ученых советах, на совещаниях, в журналах и, конечно, на буровых…
...Когда в середине 90-ых годов директор ВНИИ буровой техники вдруг отметил, что "Цырин – настоящий ученый", я воспринял эти слова с волнением и признательностью. Прекрасно понимал, что они говорят вовсе не о каком-то особом моем вкладе в науку. Те слова отразили моё нравственное поведение в отраслевой науке того времени, когда в ней началось разобщение человеческих пластов – психоз сепаратных коммерческих изысков взамен дружного поиска путей к наиболее весомым творческим прорывам. Я неколебимо продолжал жить только в сфере решения комплексных научно-технических проблем и стремился по мере сил увлечь коллег из родственных лабораторий делами в этой сфере.
Такое поведение – несомненный итог многолетнего нравственного влияния Якова Ароновича, а также – подчеркиваю с глубочайшей благодарностью – пристального, отеческого внимания этого человека к моим с соратниками делам в науке.
В конце 80-х годов, когда я был уже опытным специалистом и руководил довольно крупным научным подразделением, Яков Аронович предложил мне побеседовать с глазу на глаз. В этой, как полюбили говорить в горбачевские времена, судьбоносной для меня беседе я услышал приблизительно следующее:
- Юрий Завельевич, вам с коллегами удалось создать в стране эффективное научно-техническое направление – крепление скважин с применением заколонных проходных пакеров. При этом их технологичность и функциональные возможности шаг за шагом развиваются. Это – серьезная заслуга вашего дружного коллектива. Но у меня создается ощущение, что в своей увлеченности совершенствованием пакеров вы сузили горизонты своих творческих поисков.
Заколонный пакер – это, бесспорно, прекрасное техническое средство. Но попробуйте взглянуть на проблему заканчивания скважин шире, в аспекте всего комплекса технологических задач. Ведь, при рациональном решении проблемы заканчивания скважин в целом должны быть с высокой технологичностью обеспечены не просто качественная изоляция эксплуатационных объектов в скважинах любого типа, но и надежное сохранение коллекторских свойств этих объектов, и рациональный отбор нефти из продуктивной зоны горизонтальных скважин, и охрана недр в сложных геолого-технических условиях...
Настоятельно советую вам задуматься о новых высокотехнологичных способах разобщения пластов на стадии заканчивания скважин с учетом всех технологических потребностей и при этом стремиться к комплексному сочетанию новых технологических приемов, технических средств и изоляционных материалов. У вашего коллектива, несомненно, есть силы для такого, комплексного подхода к совершенствованию заканчивания скважин, и это стало бы качественно новым уровнем эффективности разработок.
А заколонные пакеры, конечно, заняли бы достойное место в разрабатываемых технико-технологических комплексах.
После той беседы я буквально потерял покой. Говоря коротко, из искры, которую высек в моем сознании Яков Аронович, возгорелось пламя. Старался, чтобы все дальнейшие разработки "пакерщиков" стали базироваться на широком осмыслении проблемы заканчивания скважин и, соответственно, выработке своей технологической концепции.
В результате 90-е годы стали для меня и моих коллег поистине кульминацией творческих поисков. Эти поиски были довольно смелыми, а потому и рискованными, принесли нам немало разочарований, жесткой критики, но, к счастью, и некоторые очевидные успехи. Кое-что из созданного и сегодня используется к промышленной практике, другое нуждается в дальнейшей ювелирной отработке, но все это является честными и упорными попытками значительных творческих прорывов – а разве такое не заслуживает искреннего уважения? Уверен, все это было не зря и еще прямо или косвенно послужит качественному строительству скважин…
Яков Аронович внезапно ушел из жизни в 2006 году, почти в 90 лет.
ТВОРЧЕСТВО – БОЛЕЗНЬ ХРОНИЧЕСКАЯ
* * *
...Во ВНИИ буровой техники в 80-х годах прошлого века была создана удивительная жидкость – полимерная смесь для изоляции пластов. Она могла сама найти в скважине водоносные пропластки, проникнуть в них и надежно закупорить их пористое пространство, твердея в водной среде. А при этом она сберегала нефтеносные отложения в их первозданном виде, не нанося их проницаемости никакого ущерба. Такого практика еще не знала.
Мы разработали специальное высокотехнологичное устройство, которое обеспечивало в процессе цементирования скважины попадание созданной смеси в нижнюю, продуктивную зону. Обычный цементный раствор использовался выше и никак не мог повредить нефтеносным пластам.
Когда новый технико-технологический комплекс был применен в нескольких скважинах, они, вопреки твердому скепсису геологов бурового предприятия, дали безводную нефть. Это казалось невероятным в тех, сложных условиях.
Однако радоваться нам не пришлось. Новая смесь для изоляции пластов прилипала к металлическим поверхностям, создавая водостойкое пленочное покрытие в насосах цементировочных агрегатов. На основе лабораторных опытов разработчики полагали, что прокачкой порции нефти насосами удастся удалить из них все остатки новой смеси. Но в реальной практике очистить насосы полностью, как после закачки обычного цементного раствора, не удавалось, а значит, цементировочные агрегаты могли выйти из строя.
Кстати, с грустью наблюдал и то, как машинист цементировочного агрегата, около двух часов старался очистить от прилипших остатков нашей смеси баки своего агрегата…
Я был в замешательстве. Расторжение акционерным обществом договора с нашим институтом будет означать отсутствие материальных средств для лаборатории и мощный удар по репутации разработчиков. И это после отчаянной творческой работы, после упорных и долгих надежд на победу...
Причем технологические свойства специального устройства и материала гармонично соответствовали друг другу, то есть применять это устройство с другими известными материалами для разобщения пластов было невозможно. Получалось, что вся идея новой разработки для повышения производительности скважин несостоятельна...
Одним из научных отделов регионального института СургутНИПИнефть руководил Геннадий Борисович Проводников, очень творческий специалист, ставший позже моим лучшим, бесценным другом.
Он горячо поддерживал нашу разработку и в возникшей ситуации произвел стремительные творческие поиски, лабораторные эксперименты по спасению прекрасной идеи: изолировать нефтеносный пласт от ниже- и вышележащих пластов, насыщенных водой, практически без загрязнения пористой среды, насыщенной нефтью...
И вскоре он сообщил мне, что им получен другой гелеобразующий изоляционный материал, не загрязняющий ни насосы, ни нефтеносные отложения, а главное, он совместим с нашим высокотехнологичным специальным устройством!
Такое могло оказаться под силу только Геннадию Борисовичу – блистательному технологу и мыслителю... и верному коллеге.
Теперь никто не был против применения смеси, работа на скважинах продолжилась. Правда, новый материал имел один недостаток: не мог создавать столь же прочную закупорку внутри пористой среды водоносных отложений, как прежний. Но это стало стимулом новых творческих поисков.
И вскоре он сообщил мне, что им получен другой гелеобразующий изоляционный материал, не загрязняющий ни насосы, ни нефтеносные отложения, а главное, он совместим с нашим высокотехнологичным специальным устройством!
Такое могло оказаться под силу только Геннадию Борисовичу – блистательному технологу и мыслителю... и верному коллеге.
Теперь никто не был против применения смеси, работа на скважинах продолжилась. Правда, новый материал имел один недостаток: не мог создавать столь же прочную закупорку внутри пористой среды водоносных отложений, как прежний. Но это стало стимулом новых творческих поисков.
Так начались наши совместные поиски с Г еннадием Борисовичем. Границы поисков расширялись, выходя далеко за первоначально намеченные рубежи. Естественно, расширялась и когорта участников работы.
В 90-ые годы ВНИИ буровой техники в творческом содружестве с СургутНИПИнефтью создали ряд новых технико-технологических комплексов, каких еще не было в мировой практике.
* * *
Настала пора показать свои возможности нашей уникальной разработке – селективно-манжетному цементированию, которое было подготовлено для промышленного испытания. Им обеспечивается заполнение цементным раствором всего заколонного пространства скважины, кроме зоны продуктивного пласта.
Испытания начались. Участники испытаний с волнением ожидали успешности и самого технологического процесса, и его содействия продуктивности скважин.
По геофизической информации увидели, что вся скважина прекрасно зацементирована, и только в зоне низкопроницаемого нефтенасыщенного пласта – эксплуатационного объекта за обсадной колонной нет тампонажного раствора. Пласт не имел с ним даже кратковременного контакта, а давление вышерасположенного столба принял на себя заколонный пакер, установленный непосредственно над данным пластом. Пласт защищен от загрязнения! Более того, в зоне этого пласта для очистки его пористой среды разместили разработанную Г.Б. Проводниковым спецжидкость, повышающую его проницаемость.
Но до получения конечных результатов эксперимента успокаиваться было рано. Необходимо узнать, каков будет дебит скважины, насколько производительнее станет это техническое сооружение.
Дебит достиг 15–20 тонн в сутки – это, по меньшей мере, в 3 раза больше, чем в обычных соседних скважинах. Данные результаты обеспечивали рентабельность буровых работ на Восточно-Еловом месторождении! Это победа!
* * *
Наиболее сложными были промышленные испытания разработанного
во ВНИИ буровой техники технико-технологического комплекса для разобщения продуктивной зоны так называемых горизонтальных скважин, а точнее, скважин с горизонтальным окончанием их ствола в продуктивной зоне. Цементирование такой скважины производится только выше этой зоны во избежание загрязнения пласта.
На Федоровском месторождении "Сургутнефтегаза" геологические условия обусловили массовое строительство скважин с горизонтальным окончанием ствола длиной 500 и более метров. На этом месторождении нефтяной пласт заключен между обширной газовой шапкой и подстилаю-щей подошвенной водой и имеет среднюю толщину лишь около 6 метров – это весьма сложные условия.
Для повышения эффективности заканчивания скважин на указанном месторождении специалисты «Сургутнефтегаза» и ВНИИ буровой техники проводили работу по новой технологической схеме. Решалась задача обеспечить последовательный отбор нефти из разных участков продуктивной зоны скважины, что необходимо для оптимальной разработки всей нефтяной залежи.
Разработанный комплекс – это "гирлянда" новой управляемой оснастки обсадной колонны, спускаемая в горизонтальный участок ствола скважины, и соответствующее управляющее устройство, спускаемое в обсадную колонну. Продуктивная зона скважины была разделена на четыре разобщенных друг от друга и автономно управляемых участка.
Первое промышленное испытание разработанного комплекса проходило летом 1998 года на Федоровском месторождении. Не могу не рассказать очень кратко об этой, последней страничке моего научно-технического творчества, написанной перед уходом на пенсию по старости.
Не забыть мне теплую белую ночь, когда начинался спуск обсадной колонны. Вокруг буровой призрачный пейзаж бескрайних болот, на которых кое-где пытаются расти, но неизбежно чахнут побуревшие сосенки. А ближе, на обширном песчаном покрытии, созданном людьми, строгой шеренгой выстроились оборудованные устья уже работающих «горизонталок» – сданных в эксплуатацию горизонтальных скважин.
Вахтой буровиков руководит сам буровой мастер: спуск колонны уни-
кальный, и никому доверить его не желает.
А рядом неизменно – первоклассный специалист по креплению горизонтальных скважин, начальник отдела Сургутского управления буровых работ №1 Александр Аркадьевич Шамшурин. Он заглядывает внутрь каждого элемента новой оснастки перед его свинчиванием со спущенной частью колонны, контролирует качество каждого свинчивания, герметизацию каждого резьбового соединения фторопластовой уплотнительной лентой. Только по его разрешению производится спуск очередного элемента оснастки, очередной трубы.
Нервное напряжение у всех возрастает, когда низ колонны входит в горизонтальную часть ствола. Остается спустить 50 труб... 40 труб... 20... Колонна входит в самый непредсказуемый участок ствола: остается 10 труб. Все в напряжении – ждут "посадок" колонны... Но их практически нет – бригада на совесть подготовила ствол к спуску колонны с необычной оснасткой... И вот уходит в отверстие ротора буровой установки последняя труба – колонна благополучно доведена до проектной глубины!
Все поздравляют друг друга. Я в огромном волнении жму руки мастеру и всем участникам спуска колонны, собравшимся возле ротора... Александр Аркадьевич куда-то исчез. Нашел его в столовой. Уставший и умиротворенный, он сидел, задумавшись о чем-то. Я вдохновенно выразил ему благодарность, он улыбнулся и тихо произнес:
- Всех надо благодарить. Молодцы ребята. Посадок колонны, можно сказать, не было. Только в одном месте было заметно, что она чуточку прилипла, но эту мелочь можно проигнорировать… И вас поздравляю, и всех ваших коллег. Теперь нас ждут дальнейшие дела.
В 90-ые годы ВНИИ буровой техники в творческом содружестве с СургутНИПИнефтью создали ряд новых технико-технологических комплексов, каких еще не было в мировой практике.
* * *
Настала пора показать свои возможности нашей уникальной разработке – селективно-манжетному цементированию, которое было подготовлено для промышленного испытания. Им обеспечивается заполнение цементным раствором всего заколонного пространства скважины, кроме зоны продуктивного пласта.
Испытания начались. Участники испытаний с волнением ожидали успешности и самого технологического процесса, и его содействия продуктивности скважин.
По геофизической информации увидели, что вся скважина прекрасно зацементирована, и только в зоне низкопроницаемого нефтенасыщенного пласта – эксплуатационного объекта за обсадной колонной нет тампонажного раствора. Пласт не имел с ним даже кратковременного контакта, а давление вышерасположенного столба принял на себя заколонный пакер, установленный непосредственно над данным пластом. Пласт защищен от загрязнения! Более того, в зоне этого пласта для очистки его пористой среды разместили разработанную Г.Б. Проводниковым спецжидкость, повышающую его проницаемость.
Но до получения конечных результатов эксперимента успокаиваться было рано. Необходимо узнать, каков будет дебит скважины, насколько производительнее станет это техническое сооружение.
Дебит достиг 15–20 тонн в сутки – это, по меньшей мере, в 3 раза больше, чем в обычных соседних скважинах. Данные результаты обеспечивали рентабельность буровых работ на Восточно-Еловом месторождении! Это победа!
* * *
Наиболее сложными были промышленные испытания разработанного
во ВНИИ буровой техники технико-технологического комплекса для разобщения продуктивной зоны так называемых горизонтальных скважин, а точнее, скважин с горизонтальным окончанием их ствола в продуктивной зоне. Цементирование такой скважины производится только выше этой зоны во избежание загрязнения пласта.
На Федоровском месторождении "Сургутнефтегаза" геологические условия обусловили массовое строительство скважин с горизонтальным окончанием ствола длиной 500 и более метров. На этом месторождении нефтяной пласт заключен между обширной газовой шапкой и подстилаю-щей подошвенной водой и имеет среднюю толщину лишь около 6 метров – это весьма сложные условия.
Для повышения эффективности заканчивания скважин на указанном месторождении специалисты «Сургутнефтегаза» и ВНИИ буровой техники проводили работу по новой технологической схеме. Решалась задача обеспечить последовательный отбор нефти из разных участков продуктивной зоны скважины, что необходимо для оптимальной разработки всей нефтяной залежи.
Разработанный комплекс – это "гирлянда" новой управляемой оснастки обсадной колонны, спускаемая в горизонтальный участок ствола скважины, и соответствующее управляющее устройство, спускаемое в обсадную колонну. Продуктивная зона скважины была разделена на четыре разобщенных друг от друга и автономно управляемых участка.
Первое промышленное испытание разработанного комплекса проходило летом 1998 года на Федоровском месторождении. Не могу не рассказать очень кратко об этой, последней страничке моего научно-технического творчества, написанной перед уходом на пенсию по старости.
Не забыть мне теплую белую ночь, когда начинался спуск обсадной колонны. Вокруг буровой призрачный пейзаж бескрайних болот, на которых кое-где пытаются расти, но неизбежно чахнут побуревшие сосенки. А ближе, на обширном песчаном покрытии, созданном людьми, строгой шеренгой выстроились оборудованные устья уже работающих «горизонталок» – сданных в эксплуатацию горизонтальных скважин.
Вахтой буровиков руководит сам буровой мастер: спуск колонны уни-
кальный, и никому доверить его не желает.
А рядом неизменно – первоклассный специалист по креплению горизонтальных скважин, начальник отдела Сургутского управления буровых работ №1 Александр Аркадьевич Шамшурин. Он заглядывает внутрь каждого элемента новой оснастки перед его свинчиванием со спущенной частью колонны, контролирует качество каждого свинчивания, герметизацию каждого резьбового соединения фторопластовой уплотнительной лентой. Только по его разрешению производится спуск очередного элемента оснастки, очередной трубы.
Нервное напряжение у всех возрастает, когда низ колонны входит в горизонтальную часть ствола. Остается спустить 50 труб... 40 труб... 20... Колонна входит в самый непредсказуемый участок ствола: остается 10 труб. Все в напряжении – ждут "посадок" колонны... Но их практически нет – бригада на совесть подготовила ствол к спуску колонны с необычной оснасткой... И вот уходит в отверстие ротора буровой установки последняя труба – колонна благополучно доведена до проектной глубины!
Все поздравляют друг друга. Я в огромном волнении жму руки мастеру и всем участникам спуска колонны, собравшимся возле ротора... Александр Аркадьевич куда-то исчез. Нашел его в столовой. Уставший и умиротворенный, он сидел, задумавшись о чем-то. Я вдохновенно выразил ему благодарность, он улыбнулся и тихо произнес:
- Всех надо благодарить. Молодцы ребята. Посадок колонны, можно сказать, не было. Только в одном месте было заметно, что она чуточку прилипла, но эту мелочь можно проигнорировать… И вас поздравляю, и всех ваших коллег. Теперь нас ждут дальнейшие дела.
Затем производились работы по цементированию скважины. Ввиду необычности эксперимента этими работами руководил лично главный технолог тампонажного управления Сергей Владимирович Миронов.
Вокруг буровой выстроилась внушительная армада тампонажной техники. Закачали кислотный раствор в продуктивную зону скважины для очистки пористой среды пласта вблизи скважины. Над этой зоной создали пакерную перемычку в заколонном пространстве и чуть выше открыли сквозные боковые окна для проведения цементирования скважины.
Цементирование прошло в целом нормально, после чего открыли гидравлический канал от нефтяного пласта к полости обсадной колонны в одном из участков продуктивной зоны…
Немного позже я там же, на буровой, обратился к коллегам по поводу выполненной работы:
Вокруг буровой выстроилась внушительная армада тампонажной техники. Закачали кислотный раствор в продуктивную зону скважины для очистки пористой среды пласта вблизи скважины. Над этой зоной создали пакерную перемычку в заколонном пространстве и чуть выше открыли сквозные боковые окна для проведения цементирования скважины.
Цементирование прошло в целом нормально, после чего открыли гидравлический канал от нефтяного пласта к полости обсадной колонны в одном из участков продуктивной зоны…
Немного позже я там же, на буровой, обратился к коллегам по поводу выполненной работы:
– Мы не фейерверк показывали, не фокус, а выполняли беспрецедентно сложную работу по заканчиванию горизонтальной скважины. Эта работа дала нам информацию, которая позволит в будущем применять наш комплекс без тех осложнений, что пока имели место. Испытания в целом, несомненно, были успешными. Они стали большим коллективным делом. Еще раз огромное спасибо всем!
РОССИЙСКАЯ ОТРАСЛЕВАЯ НАУКА: БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
В российской науке я проработал более 40 лет. Из них 30 лет руководил творческими коллективами: вначале творческими группами, затем – почти 25 лет – научными лабораториями.
Созданный в Москве в самой середине прошлого века ВНИИ буровой техники, место моей многолетней работы, сыграл основную роль в разработке для нефтяников России специальных технических средств и технологий разобщения пластов в скважинах при наиболее сложных условиях. Мне довелось участвовать в создании основных научно-методических и технических идей и руководить работами в этой области. Целью было повысить производительность скважин и обеспечить охрану недр.
Но отраслевая наука в России на волнах коммерции все в большей мере
теряла какое-либо управление. Я же, как рыцарь добрых традиций, продолжал и продолжал бороться за консолидацию своей большой лаборатории. Понимал, что наш коллектив будет несравненно интереснее производству в решении сложных, комплексных технологических проблем, не распавшись на мелкие группы, подобные разрозненным торговцам «мелочёвкой» на базаре.
...Более десяти лет спустя мне довелось побывать в огромной преуспевающей американской инновационной компании Halliburton на фоне монотонного развала родного московского института, и я убедился, что был принципиально прав в целях своей борьбы. Увидел, что эта компания организована как единый многотысячный научно-производственный коллектив, управляемый централизованно. А ученые, конструктора и прочие труженики прогресса не мышкуют, где придется, в поисках денег, не осваивают спекуляцию и коррупционные сделки, а занимаются своим любимым творческим делом – и неплохо живут. Ну, чуть ли не наш отвергнутый социализм! И, надо же, Halliburton в условиях махрового капитализма выживает, более того, процветает!..
Но Россия пошла своим путем...
Работники отраслевой науки в недавние 90-е годы подверглись массированной воспитательной обработке сверху, отечественными "теоретиками" общественного прогресса. Дескать, именно коммерческая предприимчивость человека является велением времени. А при ее отсутствии, профессиональная предприимчивость, инициативность врача, педагога, ученого, инженера – это уже нечто устаревшее, просто удел неудачников, не приспособившихся к жизни. Такое "воспитание" и стало закваской для разложения отраслевой науки. В ней более или менее комфортно начали чувствовать себя не "старомодные" ученые-искатели, всецело живущие творческими устремлениями, а те, кто одной, а лучше двумя ногами ступил в коммерцию (нередко с криминальным душком).
При этом молодежь просто потеряла интерес к отраслевой науке, ощущая запах ее тлена...
А я, неподатливый, вел и вел свою борьбу за прочность и монолитность научно-технического направления. Но в коллегах уже разгоралось иное стремление: к сепаратизму, обособлению и совершенно независимому добыванию денег.
Меня это очень волновало. Да, коллеги психологически становятся продуктами нового времени. Но ведь была и долгая история дружной совместной работы.
РОССИЙСКАЯ ОТРАСЛЕВАЯ НАУКА: БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
В российской науке я проработал более 40 лет. Из них 30 лет руководил творческими коллективами: вначале творческими группами, затем – почти 25 лет – научными лабораториями.
Созданный в Москве в самой середине прошлого века ВНИИ буровой техники, место моей многолетней работы, сыграл основную роль в разработке для нефтяников России специальных технических средств и технологий разобщения пластов в скважинах при наиболее сложных условиях. Мне довелось участвовать в создании основных научно-методических и технических идей и руководить работами в этой области. Целью было повысить производительность скважин и обеспечить охрану недр.
Но отраслевая наука в России на волнах коммерции все в большей мере
теряла какое-либо управление. Я же, как рыцарь добрых традиций, продолжал и продолжал бороться за консолидацию своей большой лаборатории. Понимал, что наш коллектив будет несравненно интереснее производству в решении сложных, комплексных технологических проблем, не распавшись на мелкие группы, подобные разрозненным торговцам «мелочёвкой» на базаре.
...Более десяти лет спустя мне довелось побывать в огромной преуспевающей американской инновационной компании Halliburton на фоне монотонного развала родного московского института, и я убедился, что был принципиально прав в целях своей борьбы. Увидел, что эта компания организована как единый многотысячный научно-производственный коллектив, управляемый централизованно. А ученые, конструктора и прочие труженики прогресса не мышкуют, где придется, в поисках денег, не осваивают спекуляцию и коррупционные сделки, а занимаются своим любимым творческим делом – и неплохо живут. Ну, чуть ли не наш отвергнутый социализм! И, надо же, Halliburton в условиях махрового капитализма выживает, более того, процветает!..
Но Россия пошла своим путем...
Работники отраслевой науки в недавние 90-е годы подверглись массированной воспитательной обработке сверху, отечественными "теоретиками" общественного прогресса. Дескать, именно коммерческая предприимчивость человека является велением времени. А при ее отсутствии, профессиональная предприимчивость, инициативность врача, педагога, ученого, инженера – это уже нечто устаревшее, просто удел неудачников, не приспособившихся к жизни. Такое "воспитание" и стало закваской для разложения отраслевой науки. В ней более или менее комфортно начали чувствовать себя не "старомодные" ученые-искатели, всецело живущие творческими устремлениями, а те, кто одной, а лучше двумя ногами ступил в коммерцию (нередко с криминальным душком).
При этом молодежь просто потеряла интерес к отраслевой науке, ощущая запах ее тлена...
А я, неподатливый, вел и вел свою борьбу за прочность и монолитность научно-технического направления. Но в коллегах уже разгоралось иное стремление: к сепаратизму, обособлению и совершенно независимому добыванию денег.
Меня это очень волновало. Да, коллеги психологически становятся продуктами нового времени. Но ведь была и долгая история дружной совместной работы.
Вместе создали признанное в стране направление в буровой науке. Нежели все это теперь – лишь исторический хлам?
И записал в своем дневнике такое решение: "Буду бороться до конца, но с трезвым учетом складывающихся ситуаций. Возможно, мне все же хватит тактической зрелости, чтобы как-то спасти от развала созданное нами комплексное направление в науке, по существу, наш общий надежный корабль".
У меня сохранились дневниковые записи, отразившие, как я созревал для некоторых поступков и как совершал их:
"Я уже не в состоянии сдерживать стремление руководителей групп к сепаратизму. Они для себя видят наиболее надежным способом выживания только свое, независимое, пусть и мелкое частное предпринимательство, не хотят верить в перспективность крупных, комплексных разработок... Кстати, ведь и другие большие подразделения института постепенно распадаются. Времена такие – зовут нас мышковать по сусекам... Пожалуй, следует разделить нашу лабораторию на три небольших.
И я поставил перед директором института вопрос о разделении нашей лаборатории на три самостоятельных научных подразделения.
В служебной записке по этому вопросу постарался дать честное обоснование своему предложению. И директор принял его...
Но мне удавалось организовывать одну за другой большие, комплексные договорные работы, позволяющие объединить усилия всех новых лабораторий. Я продолжал утопать в творческой работе. С уверенностью могу сказать, что 90-е годы стали вершиной моих, совместных с коллегами, творческих решений. Однако не об этом данные воспоминания.
Они – о разрушительных процессах взаимоотношений в мире отраслевой науки тех времен, о потенциально гибельном для неё разобщении человеческих пластов, против чего восставала моя и вдохновенная, и консервативная душа...
И записал в своем дневнике такое решение: "Буду бороться до конца, но с трезвым учетом складывающихся ситуаций. Возможно, мне все же хватит тактической зрелости, чтобы как-то спасти от развала созданное нами комплексное направление в науке, по существу, наш общий надежный корабль".
У меня сохранились дневниковые записи, отразившие, как я созревал для некоторых поступков и как совершал их:
"Я уже не в состоянии сдерживать стремление руководителей групп к сепаратизму. Они для себя видят наиболее надежным способом выживания только свое, независимое, пусть и мелкое частное предпринимательство, не хотят верить в перспективность крупных, комплексных разработок... Кстати, ведь и другие большие подразделения института постепенно распадаются. Времена такие – зовут нас мышковать по сусекам... Пожалуй, следует разделить нашу лабораторию на три небольших.
И я поставил перед директором института вопрос о разделении нашей лаборатории на три самостоятельных научных подразделения.
В служебной записке по этому вопросу постарался дать честное обоснование своему предложению. И директор принял его...
Но мне удавалось организовывать одну за другой большие, комплексные договорные работы, позволяющие объединить усилия всех новых лабораторий. Я продолжал утопать в творческой работе. С уверенностью могу сказать, что 90-е годы стали вершиной моих, совместных с коллегами, творческих решений. Однако не об этом данные воспоминания.
Они – о разрушительных процессах взаимоотношений в мире отраслевой науки тех времен, о потенциально гибельном для неё разобщении человеческих пластов, против чего восставала моя и вдохновенная, и консервативная душа...
Как-то не укладывается в душе вот что. Американцы, к примеру, строили капитализм на основе бесцеремонного отношения к социально неразвитым индейцам и, конечно, к чернокожим рабам-африканцам. Это грустно вспоминать, и ныне Америка старается по возможности искупить вину перед потомками аборигенов и афроамериканцев. А Россия и в строительстве капитализма – "впереди планеты всей". В ней "новый" строй создается на основе бесцеремонного отношения к тем, кто не ушел от традиций своих благородных предшественников-учителей в науке, искусстве, медицине, производстве, образовании, армии... Да, именно ко всем тем честным трудягам, которые многие годы беззаветно служили своей стране, создавали все, что сегодня составляет ее достоинство, и для которых (по их глупой, наивной привычке, с точки зрения наиболее продвинутых в строительстве российского капитализма) страна не стала просто сочным пастбищем, где надо суметь – и нет других проблем – досыта нажраться.
Вот почему великий ученый академик Дмитрий Лихачев стал беднее лавочника с Преображенского рынка Москвы. Вот почему покрывается психология научного коллектива ржавчиной сепаратизма, спихивания на обочину дороги еще не лишившихся интеллигентности конкурентов и поиска коррупционных лазеек к приращению своих денежных накоплений...
И, как в осколке зеркала отражается огромное солнце, так в нашей небольшой когорте, еще недавно составлявшей дружную лабораторию, отражаются нынешние психологические тенденции российского общества строителей капитализма".
…Наступил 1999 год. Находясь в пенсионном возрасте, я уже почти не встречал в сибирской командировочной суете ровесников. Стал регулярно ощущать капризы сердца, а иногда в ответственный момент испытаний на буровой хлынет кровь из носа... О том, что пора, думал с грустью: очень уж интересные и масштабные работы развернул ВНИИ буровой техники на сургутской земле. Да, да, еще удавалось мне объединять силы бывшей большой лаборатории в общих делах для "Сургутнефтегаза"...
Но дружбы между новыми лабораториями не было, она оказалась непоправимо отравленной ветрами времени. Я ощущал, что коллеги скорее терпят моё чудачество в полной готовности "разбежаться", чем видят себя в ситуации единения на долгие времена. Они жаждали главных удач на стезе сепаратизма. Причем, если возможно, в сфере не научных, а коммерческих прорывов. Таковой, впрочем, была в конце века эволюция отраслевой науки России в целом: от былого взлета на просторы творчества – к посадке на просторы грязноватого, пронизываемого паутиной коррупции рынка...
Так не напрасно ли была затеяна мною отчаянная борьба? Знать бы правильный ответ... Конечно, сил для победы у вдохновенного консерватора-одиночки, не было. Просто не мог я иначе...
Накануне 2000 года, перед самым выходом на пенсию, я согласовал в "Сургутнефтегазе" новый научный договор для своих коллег на ближайшие годы…
...Иногда мне становится грустно из-за того, что нет уже в жизни заведенной пружины бурной служебной деятельности. Был некий "наркотик" – множество дел. Даже когда оно становилось непосильным, душу согревало ощущение своей нужности отрасли, чуть ли не всему человечеству…
Вот что написал, будучи пенсионером, в своем дневнике:
"Я посвятил жизнь созданию нового и борьбе за его реализацию, и та судьба давно показала мне, что творчество, да и вообще увлеченность добрыми делами всегда дают человеку жизненные силы. Это так многообразно! Это – вне возраста. Пока это остается со мной, я буду иметь стимул для жизни. Слава богу, я смог теперь реализовать свое давнее стремление к литературной работе. Пишу короткие повести, рассказы и лирические очерки (иногда вперемежку со стихами), которые публикуются в периодике, отдельных книгах, Интернете и находят отклик в душах людей… Да, силы для жизни нужно искать только в себе, в работе своей души, в своих заботах, надеждах и увлечениях. И нет другого пути!".
...А нужен ли России отечественный научно-технический прогресс в нефтяной отрасли? Ведь американцы здесь, кажется, все умеют и всему миру помогают инновациями. Да, американцы, конечно, молодцы – лелеют свою отраслевую науку, всемерно заботятся о ее приоритете на мировых рынках. На развалинах российской отраслевой науки вдруг стало ясно, что капитализм и отраслевая наука мирового уровня совместимы не автоматически, а лишь тогда, когда ее организуют по уму, а не пускают на самотек.
И, видимо, совсем неплохо, если мировая нефтяная держава Россия и впредь будет иметь соответствующую отраслевую науку, в которой продолжатся традиции отечественных беспрецедентных достижений.
А они есть! Это технологические основы бурения горизонтальных скважин, турбобуры, винтовые забойные двигатели, проводка легендарной Кольской сверхглубокой скважины на глубину 13 километров с использованием исключительно отечественной техники и технологии...
Конкуренция в творчестве полезна для прогресса навсегда. Думаю, прав был молодой романтик начала 70-ых годов прошлого века по имени Юрий Цырин, который заявил тогда, беседуя с тюменским журналистом, что творчества, как и Солнца, хватает на всех…
Увы, не каждому это нужно…
Вот почему великий ученый академик Дмитрий Лихачев стал беднее лавочника с Преображенского рынка Москвы. Вот почему покрывается психология научного коллектива ржавчиной сепаратизма, спихивания на обочину дороги еще не лишившихся интеллигентности конкурентов и поиска коррупционных лазеек к приращению своих денежных накоплений...
И, как в осколке зеркала отражается огромное солнце, так в нашей небольшой когорте, еще недавно составлявшей дружную лабораторию, отражаются нынешние психологические тенденции российского общества строителей капитализма".
…Наступил 1999 год. Находясь в пенсионном возрасте, я уже почти не встречал в сибирской командировочной суете ровесников. Стал регулярно ощущать капризы сердца, а иногда в ответственный момент испытаний на буровой хлынет кровь из носа... О том, что пора, думал с грустью: очень уж интересные и масштабные работы развернул ВНИИ буровой техники на сургутской земле. Да, да, еще удавалось мне объединять силы бывшей большой лаборатории в общих делах для "Сургутнефтегаза"...
Но дружбы между новыми лабораториями не было, она оказалась непоправимо отравленной ветрами времени. Я ощущал, что коллеги скорее терпят моё чудачество в полной готовности "разбежаться", чем видят себя в ситуации единения на долгие времена. Они жаждали главных удач на стезе сепаратизма. Причем, если возможно, в сфере не научных, а коммерческих прорывов. Таковой, впрочем, была в конце века эволюция отраслевой науки России в целом: от былого взлета на просторы творчества – к посадке на просторы грязноватого, пронизываемого паутиной коррупции рынка...
Так не напрасно ли была затеяна мною отчаянная борьба? Знать бы правильный ответ... Конечно, сил для победы у вдохновенного консерватора-одиночки, не было. Просто не мог я иначе...
Накануне 2000 года, перед самым выходом на пенсию, я согласовал в "Сургутнефтегазе" новый научный договор для своих коллег на ближайшие годы…
...Иногда мне становится грустно из-за того, что нет уже в жизни заведенной пружины бурной служебной деятельности. Был некий "наркотик" – множество дел. Даже когда оно становилось непосильным, душу согревало ощущение своей нужности отрасли, чуть ли не всему человечеству…
Вот что написал, будучи пенсионером, в своем дневнике:
"Я посвятил жизнь созданию нового и борьбе за его реализацию, и та судьба давно показала мне, что творчество, да и вообще увлеченность добрыми делами всегда дают человеку жизненные силы. Это так многообразно! Это – вне возраста. Пока это остается со мной, я буду иметь стимул для жизни. Слава богу, я смог теперь реализовать свое давнее стремление к литературной работе. Пишу короткие повести, рассказы и лирические очерки (иногда вперемежку со стихами), которые публикуются в периодике, отдельных книгах, Интернете и находят отклик в душах людей… Да, силы для жизни нужно искать только в себе, в работе своей души, в своих заботах, надеждах и увлечениях. И нет другого пути!".
...А нужен ли России отечественный научно-технический прогресс в нефтяной отрасли? Ведь американцы здесь, кажется, все умеют и всему миру помогают инновациями. Да, американцы, конечно, молодцы – лелеют свою отраслевую науку, всемерно заботятся о ее приоритете на мировых рынках. На развалинах российской отраслевой науки вдруг стало ясно, что капитализм и отраслевая наука мирового уровня совместимы не автоматически, а лишь тогда, когда ее организуют по уму, а не пускают на самотек.
И, видимо, совсем неплохо, если мировая нефтяная держава Россия и впредь будет иметь соответствующую отраслевую науку, в которой продолжатся традиции отечественных беспрецедентных достижений.
А они есть! Это технологические основы бурения горизонтальных скважин, турбобуры, винтовые забойные двигатели, проводка легендарной Кольской сверхглубокой скважины на глубину 13 километров с использованием исключительно отечественной техники и технологии...
Конкуренция в творчестве полезна для прогресса навсегда. Думаю, прав был молодой романтик начала 70-ых годов прошлого века по имени Юрий Цырин, который заявил тогда, беседуя с тюменским журналистом, что творчества, как и Солнца, хватает на всех…
Увы, не каждому это нужно…