1988 год: ИНТЕРВЬЮ
Западная Сибирь... Тридцать лет своей жизни в науке я посвятил проблемам повышения качества нефтяных скважин в этом регионе, обеспечивающем основной объем добычи российской нефти. Встретились мне в тех краях многие замечательные люди, сделано там много интересных дел. Мои сибирские будни снятся мне часто и ныне...
В самом начале той поры я сдружился со своим ровесником Заки Шакировичем Ахмадишиным – энтузиастом инженерных поисков, неукротимым борцом за новые научно-технические идеи, овладевшие его сердцем. О нем можно сказать немало хорошего, но для меня стало самым принципиальным и бесценным то, что он, один из руководителей бурового предприятия, безоговорочно принял мою концепцию приоритета качества скважины как технического сооружения перед скоростью бурения. А ведь случилось это в самом начале 70-х годов, когда признание заслуг буровика, вплоть до награждения звездой Героя Социалистического Труда, определялось тем, какую роль он сыграл именно в ускорении строительства скважин.
Решиться на многолетнее положение чуть ли не “белой вороны” среди производственников – это было п о с т у п к о м Заки Шакировича. Ведь качество, а следовательно, продуктивность нефтяных скважин возвели в главный критерий работы буровиков лишь в девяностые годы, когда все блага приватизированных российских нефтяных компаний стали определяться себестоимостью тонны добываемой нефти. Бескомпромиссность Ахмадишина в отстаивании нашей позиции подчас вызывала откровенную враждебность к нему коллег...
Нашу дружбу и дела заметил талантливый и неугомонный тюменский журналист Александр Петрович Мищенко. В 1976 году мы с Заки оказались в числе героев его очерка “Жаркий Самотлор” с острым и энергичным сюжетом, опубликованного в популярном журнале “Молодая гвардия”. В этом большом очерке, скорее похожем на повесть, я, в частности, говорю о том, что все в жизни может изменить человеку – и только творчество остается верным ему, никогда не изменит...
И вот через много лет, в 1988 году, в разгар горбачевской перестройки, ведущий тюменской радиопрограммы ”Современники” Александр Мищенко решил подготовить специальную передачу о нас с Заки в виде свободной беседы, дополненной его авторскими комментариями. И такая беседа пошла в эфир. Вот что думалось мне тогда...
“Нынешнее время способствует тому, чтобы мы глубже поразмышляли о судьбе науки, о судьбе человека в науке. Время для нее очень интересное, перспективное и в то же время очень непростое. Меня волнует вопрос о человеческом факторе в науке при тех новых условиях, в которых она должна сейчас работать. Это условия самофинансирования институтов, условия хозрасчета. Надо сказать, что в целом новые условия коренным образом меняют характер планирования нашей работы, выбор тематики. Надо приспосабливаться к уровню понимания проблем потребителями, а то и просто к их капризам...
И невольно думаешь, где же все-таки теперь место человека науки и, соответственно, ценностей, которые и прежде, в годы так называемого “застоя”, на мой взгляд, были высочайшими. Это творческая смелость ученого, его самоотверженная борьба за свои идеи, поисковый накал его повседневной деятельности... Все это проявляется, когда есть достаточный уровень творческой свободы в науке.
Сегодня от нас требуется обеспечить самофинансирование нашего Всесоюзного орденоносного института буровой техники. Причем решение этой проблемы должно быть воплощено в виде некой россыпи самофинансирующихся лабораторий-разработчиков, с которых регулярно взимается родным институтом заданный “оброк”. У каждой лаборатории должны быть такие отношения с покупателями-производственниками, чтобы она могла добыть деньги, требуемые от нее для жизни института. И в этой ситуации я вижу настораживающие тенденции, которые препятствуют переносу в нынешнюю жизнь тех нравственных ценностей, что накоплены в мире науки, в сознании человека науки.
Стремление зарабатывать деньги сегодня становится основным стимулом деятельности в научной сфере. Причем, повторяю, деятельности не института как хорошо организованного единого комплекса, а каждой отдельной лаборатории. Оно стимулирует частную коммерческую предприимчивость завлабов и других ведущих сотрудников науки. Мы все печемся о том, чтобы институт имел необходимый ему прожиточный минимум, и эта суета уводит на второй план создание творческих заделов, самоотдачу человека в решении поисковых научно-технических задач.
Думаю и думаю, как же при этом поддерживать усилия по достижению серьезных творческих прорывов, вдохновенный подход к каким-то новым проблемам. Увиденные нами перспективы прогресса могут пока просто не интересовать производство (поскольку оно еще не успело их осознать) – а значит, не найдем покупателей на исследования в таких направлениях. Но если мы не перенесем в сегодняшнюю жизнь то прекрасное, что существовало в науке в период “застоя”, а именно нормальный творческий азарт и каждодневный научный поиск, то, соответственно, не обеспечим необходимого повышения технического уровня предлагаемых производству объектов техники и технологии.
Прекрасное в прошлом действительно было! И нас с Заки Шакировичем не обошло стороной. Как же нам не волноваться по поводу того, не охладеет ли к нему научный мир, всецело охваченный изощренным совершенствованием в сфере добывания денег, не начнет ли наша отраслевая наука терять свою значимость для судеб российского производства! Ведь добывание денег – саморазвивающаяся сфера, которая вовсе не обязательно должна быть привязана к научному поиску.
...Заки Шакирович сумел познать радость научно-технического творчества, не отрываясь от служения производству. Он одолел заочную аспирантуру и, несмотря на сложности своей производственной работы, защитил диссертацию и получил ученую степень кандидата наук... Сегодня обсадная колонна, спускаемая в пробуренную скважину для превращения ее в эффективное техническое сооружение, может включать многофункциональную оснастку. И нередко отдельные элементы оснастки надо очень точно устанавливать в заданных местах ствола скважины, чтобы получить ожидаемый эффект. Теперь этого можно надежно достигать благодаря работе, выполненной моим другом...”
Затем Александр Мищенко стал рассказывать о прошлых беседах со мной в Сибири и Москве. Я бы сам, видимо, уже и не припомнил столь точно своих тогдашних размышлений. Вот что, в частности, он сообщил.
В начале 70-х годов я романтически мечтал о “республике Солнца” – духовной сплоченности множества вдохновенных людей, чьи сердца согреты и соединены творчеством. Ведь творчества, как и Солнца, хватит на всех. И в лучах творчества высшее звание каждого – быть членом не каких-то союза или ассоциации, а души человеческой, одной, второй, третьей...
А затем он рассказал об эпизоде, который случился почти через 15 лет. Однажды он встретился со мной в Москве. Мы шли в потоке людей через затянутый туманом город, и я с болью рассказывал, как бюрократы начавшейся перестройки терзают нашу лабораторию. “Вот, навесили на нас министерские “энтузиасты” работу: обоснованно показать перспективу потребности отрасли в наших конкретных пакерах вплоть до 2005 года, другими словами, чуть ли не на два десятилетия вперед. Подобными работами загружают и другие лаборатории.
Такой нелепости не припомню и при “застое”. За этим заданием стоит полное непонимание реальной (кстати, известной из публикаций) динамики научно-технических направлений. Ведь, скорее всего, наше сегодняшнее творчество за такой период времени станет импульсом каких-то новых, более масштабных, комплексных поисков, в результате которых будут созданы совершенно новые устройства и понадобятся пакеры совсем других типов, если они и вообще останутся в новых комплексах. А мы бездарно, тупо тратим время, неизбежно обрекая на “творческое” соучастие в “мартышкином труде” и многие предприятия-потребители, - тратим то время, которое можно было бы использовать на новые конкретные разработки. Не нравственные ли это потери?
Увы, неукротимы бюрократы и их топорные методы управления наукой”.
Затем журналист подчеркнул, что обстановка в стране меняется, и нравственных потерь в науке должно становиться меньше. Остается одно: гореть, соединяя собой настоящее и будущее... Я вновь включился беседу.
“Полностью согласен с вами и полон надежд. Как человек, вступивший в новую эпоху после трех десятилетий работы в науке, мечтаю, чтобы методы управления ею были мудрыми и потому максимально эффективными. Мы уже насмотрелись на администраторов разного уровня, которым казалось, что, создавая какие-то мертвые схемы и структуры, нагромождая и меняя их, они добьются серьезных эффектов. В науке подобного рода эффекты достигаются живыми людьми.
Жизнь ученых в принципе похожа на жизнь поэтов, артистов и музыкантов. Здесь творчество тоже должно быть внутренне необходимо человеку. Никакие искусственные структуры не обеспечат горения его души. Надо находить тех людей, которые способны к эффективной работе в науке, и не мешать их делу, а по возможности помогать им. И мы постараемся достойно служить отрасли и стране...
Только был бы наш институт надежно управляем в океане коммерции...”
В самом начале той поры я сдружился со своим ровесником Заки Шакировичем Ахмадишиным – энтузиастом инженерных поисков, неукротимым борцом за новые научно-технические идеи, овладевшие его сердцем. О нем можно сказать немало хорошего, но для меня стало самым принципиальным и бесценным то, что он, один из руководителей бурового предприятия, безоговорочно принял мою концепцию приоритета качества скважины как технического сооружения перед скоростью бурения. А ведь случилось это в самом начале 70-х годов, когда признание заслуг буровика, вплоть до награждения звездой Героя Социалистического Труда, определялось тем, какую роль он сыграл именно в ускорении строительства скважин.
Решиться на многолетнее положение чуть ли не “белой вороны” среди производственников – это было п о с т у п к о м Заки Шакировича. Ведь качество, а следовательно, продуктивность нефтяных скважин возвели в главный критерий работы буровиков лишь в девяностые годы, когда все блага приватизированных российских нефтяных компаний стали определяться себестоимостью тонны добываемой нефти. Бескомпромиссность Ахмадишина в отстаивании нашей позиции подчас вызывала откровенную враждебность к нему коллег...
Нашу дружбу и дела заметил талантливый и неугомонный тюменский журналист Александр Петрович Мищенко. В 1976 году мы с Заки оказались в числе героев его очерка “Жаркий Самотлор” с острым и энергичным сюжетом, опубликованного в популярном журнале “Молодая гвардия”. В этом большом очерке, скорее похожем на повесть, я, в частности, говорю о том, что все в жизни может изменить человеку – и только творчество остается верным ему, никогда не изменит...
И вот через много лет, в 1988 году, в разгар горбачевской перестройки, ведущий тюменской радиопрограммы ”Современники” Александр Мищенко решил подготовить специальную передачу о нас с Заки в виде свободной беседы, дополненной его авторскими комментариями. И такая беседа пошла в эфир. Вот что думалось мне тогда...
“Нынешнее время способствует тому, чтобы мы глубже поразмышляли о судьбе науки, о судьбе человека в науке. Время для нее очень интересное, перспективное и в то же время очень непростое. Меня волнует вопрос о человеческом факторе в науке при тех новых условиях, в которых она должна сейчас работать. Это условия самофинансирования институтов, условия хозрасчета. Надо сказать, что в целом новые условия коренным образом меняют характер планирования нашей работы, выбор тематики. Надо приспосабливаться к уровню понимания проблем потребителями, а то и просто к их капризам...
И невольно думаешь, где же все-таки теперь место человека науки и, соответственно, ценностей, которые и прежде, в годы так называемого “застоя”, на мой взгляд, были высочайшими. Это творческая смелость ученого, его самоотверженная борьба за свои идеи, поисковый накал его повседневной деятельности... Все это проявляется, когда есть достаточный уровень творческой свободы в науке.
Сегодня от нас требуется обеспечить самофинансирование нашего Всесоюзного орденоносного института буровой техники. Причем решение этой проблемы должно быть воплощено в виде некой россыпи самофинансирующихся лабораторий-разработчиков, с которых регулярно взимается родным институтом заданный “оброк”. У каждой лаборатории должны быть такие отношения с покупателями-производственниками, чтобы она могла добыть деньги, требуемые от нее для жизни института. И в этой ситуации я вижу настораживающие тенденции, которые препятствуют переносу в нынешнюю жизнь тех нравственных ценностей, что накоплены в мире науки, в сознании человека науки.
Стремление зарабатывать деньги сегодня становится основным стимулом деятельности в научной сфере. Причем, повторяю, деятельности не института как хорошо организованного единого комплекса, а каждой отдельной лаборатории. Оно стимулирует частную коммерческую предприимчивость завлабов и других ведущих сотрудников науки. Мы все печемся о том, чтобы институт имел необходимый ему прожиточный минимум, и эта суета уводит на второй план создание творческих заделов, самоотдачу человека в решении поисковых научно-технических задач.
Думаю и думаю, как же при этом поддерживать усилия по достижению серьезных творческих прорывов, вдохновенный подход к каким-то новым проблемам. Увиденные нами перспективы прогресса могут пока просто не интересовать производство (поскольку оно еще не успело их осознать) – а значит, не найдем покупателей на исследования в таких направлениях. Но если мы не перенесем в сегодняшнюю жизнь то прекрасное, что существовало в науке в период “застоя”, а именно нормальный творческий азарт и каждодневный научный поиск, то, соответственно, не обеспечим необходимого повышения технического уровня предлагаемых производству объектов техники и технологии.
Прекрасное в прошлом действительно было! И нас с Заки Шакировичем не обошло стороной. Как же нам не волноваться по поводу того, не охладеет ли к нему научный мир, всецело охваченный изощренным совершенствованием в сфере добывания денег, не начнет ли наша отраслевая наука терять свою значимость для судеб российского производства! Ведь добывание денег – саморазвивающаяся сфера, которая вовсе не обязательно должна быть привязана к научному поиску.
...Заки Шакирович сумел познать радость научно-технического творчества, не отрываясь от служения производству. Он одолел заочную аспирантуру и, несмотря на сложности своей производственной работы, защитил диссертацию и получил ученую степень кандидата наук... Сегодня обсадная колонна, спускаемая в пробуренную скважину для превращения ее в эффективное техническое сооружение, может включать многофункциональную оснастку. И нередко отдельные элементы оснастки надо очень точно устанавливать в заданных местах ствола скважины, чтобы получить ожидаемый эффект. Теперь этого можно надежно достигать благодаря работе, выполненной моим другом...”
Затем Александр Мищенко стал рассказывать о прошлых беседах со мной в Сибири и Москве. Я бы сам, видимо, уже и не припомнил столь точно своих тогдашних размышлений. Вот что, в частности, он сообщил.
В начале 70-х годов я романтически мечтал о “республике Солнца” – духовной сплоченности множества вдохновенных людей, чьи сердца согреты и соединены творчеством. Ведь творчества, как и Солнца, хватит на всех. И в лучах творчества высшее звание каждого – быть членом не каких-то союза или ассоциации, а души человеческой, одной, второй, третьей...
А затем он рассказал об эпизоде, который случился почти через 15 лет. Однажды он встретился со мной в Москве. Мы шли в потоке людей через затянутый туманом город, и я с болью рассказывал, как бюрократы начавшейся перестройки терзают нашу лабораторию. “Вот, навесили на нас министерские “энтузиасты” работу: обоснованно показать перспективу потребности отрасли в наших конкретных пакерах вплоть до 2005 года, другими словами, чуть ли не на два десятилетия вперед. Подобными работами загружают и другие лаборатории.
Такой нелепости не припомню и при “застое”. За этим заданием стоит полное непонимание реальной (кстати, известной из публикаций) динамики научно-технических направлений. Ведь, скорее всего, наше сегодняшнее творчество за такой период времени станет импульсом каких-то новых, более масштабных, комплексных поисков, в результате которых будут созданы совершенно новые устройства и понадобятся пакеры совсем других типов, если они и вообще останутся в новых комплексах. А мы бездарно, тупо тратим время, неизбежно обрекая на “творческое” соучастие в “мартышкином труде” и многие предприятия-потребители, - тратим то время, которое можно было бы использовать на новые конкретные разработки. Не нравственные ли это потери?
Увы, неукротимы бюрократы и их топорные методы управления наукой”.
Затем журналист подчеркнул, что обстановка в стране меняется, и нравственных потерь в науке должно становиться меньше. Остается одно: гореть, соединяя собой настоящее и будущее... Я вновь включился беседу.
“Полностью согласен с вами и полон надежд. Как человек, вступивший в новую эпоху после трех десятилетий работы в науке, мечтаю, чтобы методы управления ею были мудрыми и потому максимально эффективными. Мы уже насмотрелись на администраторов разного уровня, которым казалось, что, создавая какие-то мертвые схемы и структуры, нагромождая и меняя их, они добьются серьезных эффектов. В науке подобного рода эффекты достигаются живыми людьми.
Жизнь ученых в принципе похожа на жизнь поэтов, артистов и музыкантов. Здесь творчество тоже должно быть внутренне необходимо человеку. Никакие искусственные структуры не обеспечат горения его души. Надо находить тех людей, которые способны к эффективной работе в науке, и не мешать их делу, а по возможности помогать им. И мы постараемся достойно служить отрасли и стране...
Только был бы наш институт надежно управляем в океане коммерции...”